— Мессиры, помолчите… мне не привиделось, это крыса? Крыса? — Далкетт немилосердно ткнул его во второй бок.

«Это» водворилось на ладонях слуги, выглядевшего исключительно несчастным, и чистило усики. Действительно крыса, но приличная: кремовая шкурка так и блестела.

Выкатив глаза, стиснув пальцами бока колета, Нейдреборн посмотрел на крысу. Затем на Роксбура. Последнего стоило поучить сгибать туловище под определённым углом. Или у бывшего генерала ныла поясница? Всё же он не был юнцом. Старость в сорок восемь лет, прискорбно. Крыса укусила слугу и прыгнула на руку дарителя, тот заботливо усадил её на плечо.

— Достаточно! — закричал Лоутеан с неожиданной звучностью прямо в самодовольную физиономию неугодного подданного. — Ваша шутка затянулась! Убирайтесь из Григиама, Роксбур, убирайтесь сегодня же, пока я не ограничил вашу свободу четырьмя стенами в подземельях Птичьего замка!

Придерживая на плече хвостатую тварь, любуясь ею, тот отвесил королю издевательский поклон и отбыл, всё так же переставляя сапоги, раскрасневшиеся от собственной значимости. Пискнула над ухом Изольда — от страха за отчима. Аддерли не был Аргойлом, до его бешенства ему далеко, но сейчас даже он поймал себя на желании подсечь этому гусю крылья или хотя бы выдернуть хвост…

Лоутеан Нейдреборн упал в кресло и махнул рукой. Заиграла музыка, завязался довольно таки разухабистый — королева Филис любила сельские пляски — бранль. Придворные неуверенно закружились в танце. Джон примкнул к ним, повинуясь грозному шевелению ресниц жены.

— С моим отчимом трудно поладить, даже мне… — Виноватая улыбка Изольды отчётливо выпятила щёки. — Я знаю, драгуны с ним враждовали, но, возможно, ты мог бы помириться с ним, Энтони? Ради меня.

Аддерли тронул горжет, откликнувшийся прохладой окантовки на рональдовом роге. Вмятина шрама налилась болью. Но он выжал предостерегающую улыбку.

— В семье не должно быть злобы… — Изольда вздохнула, всколыхнув потяжелевшую, уложенную в волны лент грудь. Вышло совсем не волнующе. — Но ты так опечален. Идём танцевать, ну же, не хмурься!

Аддерли сбросил руки вдовы Кернуолт, обвившие его шею, и за запястье увёл её за колонну. Их окружили тени, отрезая от танцующих, но разве эта плакучая коза ещё не попрала всех приличий?

— Да что ты себе позволяешь?! — прошипел Энтони. — Знатная дама? Честная вдовушка?

Изольда недоуменно шевельнула набеленными веками, тронула в крашеных волосах пёстрые перья. В шраме защекотало. Скривившись, Энтони выдернул одно, приторно розовое, сломал в занывших пальцах.

— Ты держишь себя как одуревшая кошка, возьми себя в руки, Изольда!

Покраснев под слоем белил, дурёха вынула у него из пальцев половинки пера и ссутулилась. Прежде её хотелось пожалеть, простить ей все глупости, когда она пыталась сделаться меньше ростом, но сегодня… Помириться. С Роксбуром. Ради неё. Плакучей козы. Откормленной на долгую зиму, к тому же.

— Я не могу взять себя в руки, Энтони, — проблеяла роксбурова падчерица пуговицам на своих уродливо изгибающихся туфлях. Точь в точь копыта. — Ведь я так люблю тебя! Очень-очень…

Энтони досадливо поморщился, упёрся локтём в резные листья колонны и отвернулся к танцующим, раззадоренным оглушающей, грубоватой музыкой бранля. Следовало оставить её ещё при жизни Филис! Уж пристроила бы подружку в пару какому-нибудь плясуну и ценителю белил, перьев и пуговиц.

— Ты не понимаешь? Я не отвечал на твои письма…

— Потому что на войне тебе было не до этого… — Изольда положила ему на плечо потяжелевшую руку.

— Не пускал к себе, когда вернулся… — Энтони сбросил её руку резким движением плеча.

— Потому что был болен!

Аддерли развернулся, не зная, придерживает ли он саблю или просит у неё сил:

— Потому что больше не хочу видеть тебя рядом.

Да, коза. Да, плакучая! Карие — не синие, не голубые! — глаза распахнулись и посветлели от слёз, и всё лицо исказилось плачем. Точно зажив само по себе, оно сморщилось и запищало у неё под ладонями.

Заведя руки за спину, Энтони отступил на шаг. Успокоить?… Скорее сбежать! Альда Уайлс, Рональд нередко бывал груб с ней, но никогда она бы не проронила на людях слёз. Офицерская вдова же себя не сдерживала. Музыка приглушала её истеричные подвывания, но дела не спасала.

— Аддерли, я хотел поблагодарить вас за сохранение разумности, но вижу, на мышах она и закончилась. — Лоутеан приближался той же мальчишечьей походкой, только теперь по напору дал бы фору любому бывшему безголовику. Это что же, сейчас и Аддерли, вслед за Роксбуром, познает королевских немилостей? — Зачем вы довели до слёз свою спутницу? Что случилось, мессира?

— Ничего, что бы стоило внимания вашего величества, — предпринимая отчаянную попытку сохранить личное личным, Энтони взял Изольду за локоть, заставил отнять от плачущего лица руку. На ладони лежали хлопья белил. — Идёмте, Изольда.

— Мессира Кернуолт останется на моём попечении, — Лоутеан обаятельно улыбнулся и потянул Изольду за второй локоть. Плач прекратился. Женщина по очереди, с испугом, взглянула на короля и виконта, зажмурилась и втянула голову в плечи. — Пойдёмте, Изольда.

И они ушли. И Лоутеан Нейдреборн держался с этой плакучей козой словно со своей королевой.

С присвистом выдохнув, Энтони разжал рукоять сабли, которую, оказалось, всё это время стискивал. Мышиный хвостик увёл у него даму? Мышиный хвостик перехватил у него даму? Мышиный хвостик — не такой уж хвостик?

— В новый год без лишних юбок, — хохотнул вынырнувший из теней Аргойл и хлопнул Аддерли по плечу. Бранль закончился, и к ним вернулся запыхавшийся Далкетт. — Ну как, Джон, ты с нами?

Глава 34

Блицард

Эмерикский тракт

Мариус форн Непперг, Багряный рыцарь её величества, привстал в стременах и мчался, обгоняя рассветное солнце. Он стремился нагнать непримечательную совсем карету — ни скульптурная резьба, ни роспись не украшала её боков, ни стекло, ни слюда не блестели в её окошках, не было даже места для возницы, ею управляли сидя верхом. Невозможно заподозрить в ней таких пассажиров, как беглая королева. Но Багряный рыцарь бы отыскал их спас, он всё ближе, ближе, и в седельных сумках у него тёплый плащ и перчатки на меху, он окутает им свою королеву и поцелует каждый пальчик перед тем, как надеть перчатки на её озябшие руки… Он странно покачнулся в седле и пропал вместе с конём, точно никогда и не мчал впереди рассветного солнца.

Карета снова накренилась, угодив на кочку, но проснулась Хенрика не из-за этого. На подушках справа никого не было. Племянник не обнимал её руку, не спал, уткнувшись ей в предплечье. Разиня-тётушка стряхнула остатки сна, села. Куда исчез мальчишка, неужели сбежал?! Ох, вот же он. Сидит напротив, негодник. Гарсиласо сжался на подушках комочком темноты, подобрал под себя ноги и прислушивался. К чему? Сквозь щель между кожаной занавесью и откосом окна пробивались отсветы факела, касались личика Салисьо. Очевидно, факел держал один из сопровождающих. Назвать висельников Мигеля телохранителями язык не поворачивался. До ушей долетали обрывки фраз. Господа висельники вели полуночные разговоры.

— Салисьо, что с тобой? — слова вылетели в облачке пара.

Встрепенувшись, племянник оглянулся на нее, прижал палец к губам и кивнул в сторону возницы. На лице — испуг, глаза широко распахнуты.

— Что тебя испугало? Иди ко мне, — Хенрика перешла на шёпот.

Закусив губу, Гарсиласо перебрался на прежнее место, забрался с ногами.

— Слушайте, что они говорят, — зашептал он тётке на ухо. — Я проснулся от их разговора, они считали, сколько дней нам ещё ехать. Помните, мы остались в той гостинице на сутки? Они ждали дальнейших указаний от дона Мигеля. Но не дождались и теперь нервничают. Они думают, что какой-то его замысел сорвался, и теперь за нами может быть погоня. Вот, слушайте… — Гарсиласо отстранился, облизнул губы, кивнул в сторону говорунов.

Хенрика прислушалась. Чутьё кричало, что сейчас они с племянничком услышат много лишнего. И пожалеют, разумеется.

— … теперь ты просто трусишь! — Голос высокий, как у женщины. Белокурый ангелочек, наверняка способный перерезать горло с лёгкостью остригающего розы садовника.

— Тебе ли обвинять меня в трусости? — А этот голос создан для отпевания покойников. Хенрику вечно бросало в дрожь. Сам висельник напоминал обмороженную цаплю, его огромные голубые глаза были совершенно пусты. — Королевская кровь так же красна, как и наша, да вот цена куда выше.

— Дрожишь за свою шкуру? — хихикнул Ангелочек.

— Теперь да. Ита никогда не проворачивал дел в такой спешке.

— Он вообще таких дел ещё не проворачивал, так что ж? — бахнул басом третий висельник. Хенрика прозвала его «сударь Громила», с ней он держался учтиво, как придворный. — Заткнись и смотри на дорогу. Нас так трясёт, будто по рёбрам скачем.

— Что-то пошло не так, — клекотал Цапля. — Нам следует остановиться и ждать, Ита с нами свяжется.

— Есть ясное указание, — напомнил сударь Громила. — Доставить женщину с ребёнком в Рункл. Прекратить болтовню, я сказал!

— Было и другое не менее ясное указание, — голос Ангелочка сочился мёдом. — Прищёлкнуть двух королевских, а третьего забросить в замок Клюва.

— Приказы герцога не обсуждаются, — процедил пустоглазый.

— Но ты сам нарушил его приказ, — подметил сударь Громила. — Не дождался гонца и уехал ещё утром.

— Минули сутки. Я не намерен подставляться погоне. Нас втянули в дела королевской семьи, и наши головы полетят первыми.

— На твоих руках кровь лишь одного, — умалил белокурый заслуги подельника.

— Не на моих, — огрызнулся тот. — Им приказали.

— Ита не возьмёт это убийство на себя, — засмеялся Ангелочек, крылья б ему отрезать. — Или ты надеялся?