— Испугалась? Это всё волосы, пропади оно пропадом, знаю, я потом расскажу!

В груди жгло от ужаса, горло сдавливало — какие там вдохи поглубже. Вдобавок сквозняк скользнул по открытым плечам. Хенрика вся покрылась мурашками. О нет, это явь. Явь ужаснее ночных кошмаров.

— Сначала я нарочно вёл назад армию как можно тише, а потом вовсе опередил её, и вот — я здесь! Решил сделать тебе сюрприз.

Заканчивалась первая неделя сентября, и Хенрика держала окно на террасу открытым. Пока она спала, пролился дождь. И если сад после него благоухал свежестью, сладостью, то её оживший кошмар пах дорогой, мокрой замшей и лошадиным потом. Судорожно вздохнув, Хенрика на него посмотрела. С такой луной как сегодня и свеч не нужно. Лауритс Яноре сидел на краю постели, в самом деле совершенно неузнаваемый с этими космами, и всё же они оказались наименьшим из того, чего можно было страшиться. Он выглядел крупней, внушительней. Он заматерел, как это делают животные, становясь из тошнотворно нежных, изящных котяток котищами со вздыбленной шерстью и жёсткими, алчными глазами. Одной рукой он упирался в перину, но вторая лежала на затёртой кожаной штанине, у бедра. Так близко к незнакомой рукояти, венчавшей совсем не Рагнаров меч. Мироканская сабля.

На каком-то из годов похода Яноре прислал королеве такой трофей, сделав приписку о перевооружении своей армии. По его подаркам и письмам она со страхом следила, как он теряет рассудок и превращается в пасынка Изорга. Он не писал о своих кровавых расправах прямо, предпочитая излагать истории трофеев, описывать природу, песочный быт и кушанья. Но этой безобидной чепухой были присыпаны тела тысячи убитых им детей и женщин. Почём ей знать, уж не невинная ли кровь сохла на клинке кинжала, последнего из подарков? Хенрика терялась, какой из них напугал её сильнее. У головы песочного лекаря борода свисала клочьями, а на щеке лежала сеточка надрезов — что Яноре делал с ним до того, как прикончил и забальзамировал? У дохлых песочных пауков — из их пряжи, по его словам, делали ткань — отсутствовали лапки, зачем он умертвил малюток? Книги были спеленаты обложками из человеческой кожи — видимо, Яноре собирался сказать в переплётном деле новое, дикое слово.

— Я не получил ни одного письма от тебя, можешь представить, как я скучал, как хотел увидеть тебя, я не мог больше ждать ни мгновения! — Лауритс придвинулся ближе, но не опасным котищей, не барсом, не зверьей сущностью Изорга. — А ты прекрасна, теперь мне кажется, я видел тебя только вчера.… Ты так смотришь, почему? Боишься? Я всё тот же, вот, протяни руку… — Хенрика не шевельнулась. И тогда Лауритс протянул к ней свою ладонь. Больше не нежную, но и как будто не привыкшую накладываться на желанное, подобно лапе зимнего барса. На ней лежали крохотные плоские камешки, как галька. — Это особые семена. Из них вырастут цветы для твоего сада, небывалые, у нас таких не встретишь. Мне столько нужно рассказать тебе, Хенни, дорогая, но и столько спросить! Что же ты молчишь, моя… невеста. — Последнее слово он словно бы выдохнул, распахнул глаза под заломленными бровями.

Королева видела этот взгляд прежде. Он сопровождался слизнявыми, мягкими словечками. Как вот эти, пожалуй. Страх в груди испепелил сам себя, из пепла же поднималась леденящая злость. Хенрика поспешила испугаться барса, но к ней ластился всё тот же дурной кузен. Ничтожный слизень посмел проникнуть к ней в спальню, разбудить, нести влюблённый вздор, а напоследок дерзнул назвать своей! Невестой! Неслыханно! Может, он и погонял песочников саблей — слушаясь своих офицериков с Девятнадцатилетней — но Хенрика Яльте всё ещё его королева. Слизень явно забыл своё место.

— Какого же дьявола, Яноре?! — Хенрика ударила по его ладони с семенами, затем оттолкнула самого Лауритса и скользнула мимо него. Босым ступням стало холодно, когда они коснулись досок мраморного дерева. — Почему ты врываешься ко мне вором, песочным убийцей, и уж не по крышам ли ты проложил себе путь? Я повязала ленту на меч Рагнара, где он? Ты сейчас же, до того, как я повернусь, уйдёшь отсюда. Ты въедешь в Хильму как подобает принцу рода Яльте — во главе своей армии, крича здравицы своей королеве. Ты услышал меня? Уходи!

— Нет.

Королева моргнула. В стекле окна напротив виднелось отражение Яноре. Он стоял у неё за спиной, расправив плечи, держась за нижние края куртки, и это смотрелось даже немного опасно. Гораздо опаснее, чем когда четыре года назад он вился по саду хозяином боя и рубил головки цветикам.

— Я предлагаю тебе послушать, как я бился, барахтался в тех песках, куда ушёл по твоей только воле, — попросил Лари. — Что я там видел, что перенёс. Хочу рассказать то, чего было не отдать письмам. Это… по-своему увлекательно. Просто меня послушай.

Хмурясь, Хенрика развернулась к нему и ткнула пальцем в грудь под курткой, застёгнутой до самой шеи. Шею, конечно же, обрамлял беленький воротничок.

— Ты, слизень! У тебя не может быть историй, достойных слуха королевы, слуха Яльте. Пошёл прочь.

— Сл-л-л-изень? — Лари елозил словом по языку и моргал. Неосмысленный его взгляд перебирался от пальца Хенрики к её глазам и обратно. Уж не помутился ли он рассудком? Не хотелось бы заводить столь бесполезного «несчастненького».

— Слизень! — выкрикнула Хенрика, повторно ткнув пальцем между пуговицами. Ей стало теплее, её разрывало от чувств. — Слизень, слизень, слизень! А ты кем себя возомнил? Самим Изоргом? — она даже хрюкнула от смеха, кивнула себе. — Сли-и-и-изень.

В ушах пронзительно зазвенело, а щёку обожгло так больно, что Хенрика издала стон.

— Видят боги, я не хотел того.

Она поднесла к щеке пальцы, но её схватили за оба запястья, свели их вместе и рванули вперёд. Лоб чуть не уткнулся Лауритсу в грудь. Хенрика дёрнулась. В ответ он обхватил её подбородок, вмял ей в щёки горячие пальцы и поднял, заставляя смотреть на него. Хенрику замутило от страха, ноги ослабли. Ей не повиновались даже ресницы — она не могла моргнуть и послушно глядела на Изорга перед собой.

— Ушло то время, когда ты сама выбирала мужчин. Выбрали тебя, я выбрал, я! — Шипение на грани рыка. Оскал. Нерушимый лёд глаз и алые нити звериной алчности. — Я выполнил каждое своё обещание. Победы. Трофеи. Королевство в песках. Так имей же достоинство, имей совесть и ты сдержать свою клятву! Ты, королева! Весь прюммеанский мир ждёт, когда приз упадёт в мои руки!

— П-приз? — пискнула Хенрика. Щёки одеревенели от боли, но изоргова хватка не слабла. — Вот, кем я для тебя стала?

— Да! — рявкнул Яноре и вдруг оттолкнул её от себя.

Пока Хенрика пыталась удержаться на ногах, нащупать рукой опору, из его ножен со стальным шелестом вышла сабля. Хенрика вдохнула и не сумела выдохнуть. Внутри всё налилось смертным холодом, тот же холод зверем обнюхал ей шею — Яноре провёл там саблей.

— Ты ведёшь себя так, ты назначаешь себе цену, конечно ты приз. И я наконец могу тебя себе позволить! — Холод цапнул за плечо. Вниз по телу скользнуло что-то невесомое, и Хенрика снова покрылась мурашками. Однако Яноре даже не взглянул ей на грудь, которую сам же оголил, перерезав бретельку сорочки. Глядя Хенрике в глаза, он толчком вернул саблю в ножны и опять стиснул ей щёки. Улыбнулся барсим оскалом: — Сейчас я уйду, а вернусь — как подобает. И уж тогда возьму своё, и ты не сможешь сказать слова против. Пойдёшь ли ты за меня, Хенрика Яльте? — Лауритс сильнее сжал на подбородке Хенрики пальцы и проделал кивок её головой. Глаза обожгло слезами, в горле подпрыгнул ком, но задёргаться, отвернуться, позвать кого-то — это нет. Или она не Яльте. Пасынок Изорга сипло засмеялся ей в лицо: — Пойдёшь, конечно.


План был до безобразия прост, чем всё больше и настораживал. Дождаться ночи, изобразить спящих, а когда погасят огни — племянника подмышку и в окно, оно услужливо распахнёт створки перед бывшей королевой. Просто, всё было слишком просто. И почему в мыслях она возвращалась к стилету? Хенрика непроизвольно коснулась бедра. Вот он, славный и острый, в месте, куда герцогские головорезы пока сунуться не решались. Малыш Салисьо неплохо справлялся с потрясением от потери отца, не отходил от тётушки и довольно мужественно терпел все превратности дороги. С утра даже отвечал на вопросы сударя Громилы, ничем не выдавая своего беспокойства. Племянник сразу запомнил план, не задавал лишних вопросов. Только серьёзно кивнул и продолжил скитание по глубинам памяти. А Хенрика не сомневалась, сейчас Салисьо жил только в них.

Перевалило за полночь, их комната находилась на втором этаже. На этом постоялом дворе их «тюремщики» задержались аж на три дня. Видимо, решили дождаться указаний от Мигеля. Это означало, что тётке с племянником осталось не так много времени. Не дождавшись, головорезы приведут в исполнение свой второй план — убийство подопечных. Хенрика нервно вздохнула, вынула кинжал и положила рядом с собой. Гарсиласо прилежно зарылся с головой под своё одеяло, но тётушка видела — мальчишка боится пошевелиться. Хенрика задула свечу, и комната погрузилась в темноту. Головорезы были в соседней, один из них всегда дежурил у дверей подопечных. Но если не шуметь, он и не заметит их исчезновения. А утром они будут уже далеко.

Гарсиласо выпутался из-под одеяла и сел. Он ничего не говорил, только внимательно смотрел на тётушку. Он был готов.

Глаза окончательно привыкли к темноте. Яльте слезла с кровати и медленно, выверяя каждый шаг, подошла к окну. Стилет сжат в руке, это успокаивало. Днём она нарочно запомнила все скрипящие половицы, не заперла створок и приоткрыла окно — чтобы не дребезжало. Шаг, ещё один, вот и окно. Открыть, выглянуть на улицу. Тишина, никого, кружит снег. Хенрика чуть не подскочила, когда её дёрнули за локоть. Гарсиласо отдёрнул руку, стилет пронёсся в нийе от него. Глупый мальчишка, он должен был ждать, а не подкрадываться сзади!