Всё ещё жена, хотела она того или нет, споткнулась и замерла в нескольких шагах от него. Должно быть, Оссори не рассчитал сил, сильно толкнул её, но что за важность! Единственное, чего он хочет — вытолкать её из своей жизни!

Обхватив себя руками, Альда стояла спиной к нему. Берни не знал, что его бесит больше — её молчание или её платье, так и лежащее на кровати. Остатки платья… Когда Берни нашёл его и прочёл любезно оставленную мессиром фокусником записку, треск, с каким рвалась золотистая ткань, стал небольшим, но успокоением. «Найдёшь пропажу на вершине башни, глупый рыцарь» — издевательское хихиканье, тон записки, звучало у Берни в ушах, пока сгорала в камине бумага. Оссори оглянулся: теперь в топке слабо тлели и угли да серела зола. Кажется, перед тем, как пойти вызволять из башни лже-деву, он прогнал слуг.

— Помочь вам собрать вещи, девица Уайлс? — Берни подхватил кончиком шпаги истерзанное платье.

Альда обернулась. Берни не сдержал смешка: за тем, как лоскутья её платья опускались в огонь, Альда наблюдала как завороженная.

— Графиня Рейнольт! — Оссори хлопнул себя по лбу, отвесил ей издевательский поклон. — Вы, конечно, желаете дождаться наречённого здесь. Воля ваша, я уеду в ближайшее время, а раны на вашем суженом наверняка уже зажили как на… псине.

— Не говори так. — Почудилось, или в голоске зазвенел совсем не испуг — угроза? Альда смотрела ему в глаза, однако попятилась.

За спиной сыто затрещал огонь. Берни скормил лакомке новый лоскут юбок. Чьи руки мяли эти юбки вчерашней ночью?

— Ваша правда, я такой недогадливый. Зачем псина, если есть колдун. — Берни хохотнул, махнул Альде шпагой. Дурашка отпрыгнула назад, но тут же изобразила жертвенную деву, подняв подбородок повыше. — Признаюсь, когда вы говорили о мужской мощи, я подумал о Рейнольте, но мощь древненьких… древнее Орнёре в этом дворце не сыскать. И как вам? Неужели под полами того халата ещё есть жизнь?

От собственной пошлости хотелось плеваться, но Альда сама напросилась. Она краснела, отчаянно, и всё же не сводила со шпаги Берни глаз. Боится? Когда и как он дал повод думать, что может причинить ей вред? Дьявольщина, когда?! От злости Берни отшвырнул шпагу. Альда испуганно охнула, но не сдвинулась с места.

— Мессир Орнёре спас меня от позора на балу, — она пыталась леденить его своим голосом, но Берни слышал жалкий лепет. — Он не посягал на мою честь, а напротив, берёг её.

Берни кинул огню остатки платья-лакомства и шагнул к жене. Она потянула завязки сорочки, пытаясь прикрыть худые белые плечи. Как можно лгать с такими чистыми, ясными глазами? Как можно так его ненавидеть? За что?

— Если делить с чужим мужчиной ложе — для вас спасение, то я вынужден спросить… Какого Дьявола ты три года не подпускала меня? Почему согласилась, когда я предложил повременить? Ради тебя предложил, ты… — Кинуть ей в лицо то, кем она стала, Берни не смог. Нельзя назвать сукой ту, которая пока ещё носит титул Оссори, иначе он оскорбит свою семью.

— Не было ничего из того, в чём ты меня обвиняешь, Рональд. — Побледневшие губы сжались на мгновение в ниточку. — И я… ты… — Она опустила взгляд, затеребила завязки сорочки.

Берни запустил руки в волосы, отвернулся от неё. Нет, это невозможно! Чего ему ждать? Сейчас из общего зала выскочит Рейнольт со своим отрядом? Так он готов, дьявольщина, только пусть это закончится! Словно в насмешку, в глаза ударил луч полуденного солнца. За окном всё мерцало серебром, слепило синевой небо. Подумать только, всего день назад такая же весенняя оттепель ему чудилась в глазах Альды, когда она смотрела на него, улыбалась… Значит, то было лишь обманчивое зимнее солнце, а он успел поверить ей и её слезам, поверить, как не знающий жизни мальчишка.

— Я не хочу тебя слышать. Видеть. Нет, скажи мне наконец, ну?! Зачем ты разделила со мной дорогу? Зачем так поступила со мной? Чем я заслужил это предательство?! Дьявольщина, Альда, да не молчи же!

— Если нет иного пути… проверь. — Что-то в её голосе изменилось. Оссори обернулся.

До этой секунды он не замечал, какая тонкая на Альде сорочка. Солнце светило ей в спину, и он ясно видел хрупкую фигурку, окутанную длинными, до пояса, распущенными волосами. Неловкими пальцами Альда распустила завязки сорочки. Заговорила с холодным достоинством:

— Нет никакого мессира Чь. И никогда не было. Дисглейрио Рейнольт три года был мне другом, но я в нём ошиблась. — Не глядя на Берни она дёрнула рукава, и сорочка опала на бёдра. — С мессиром Орнёре мы ночевали в разных комнатах. Последовать за тобой меня заставил долг графини Оссори перед её супругом. И страх оставаться в Григиаме одной. Страх, что ты уже не вернёшься. — Она откинула волосы за спину. — Ты волен получить то, что было твоим по праву три года. Я невинна, Рональд, и верна тебе… была и буду.

Оссори мигнул. Его охватывало жаром, он пытался смотреть ей в глаза, но не получалось. У Альды были маленькие, аккуратные, беззащитные груди, шутка ли, но прекраснее их он не видел ни у одной женщины. Пришлось ещё раз мигнуть, осознавая, что Альда наступила на подол сорочки и высвободилась из неё. На ней остались только панталоны до колен, тонкий лён пенился вокруг немного широких бёдер, не скрывая их достоинств. Альда нервно убрала волосы за уши, опустила руки вдоль тоненькой талии, сминая панталоны чуть вниз и открывая белый плоский животик.

Берни опомнился, когда Альда трясущимися руками попыталась распустить завязки панталон и снять их вслед за сорочкой. Кажется, идиотом пялясь обнажающуюся жену, он не дышал вовсе. Берни стянул с кровати покрывало и решительно направился к Альде. Глупышка дёрнулась, хотела шагнуть назад, но совладала с собой и только прикрыла глаза. Кулачки сжаты, грудь быстро вздымается, осанка исполнена достоинства. Какая же Альда маленькая, хрупкая, беззащитная. Какой он глупец, ослепший от подозрений и… ревности?

Когда Берни накинул покрывало на плечи Альды, укрыл её, она вздрогнула и подняла на него удивлённый, враз растерявший лёд взгляд. Он поправил на ней покрывало, у него вырвался нервный смешок:

— Иди в постель.

Альда поджала губы, но покорно пошла к кровати, холодной, наверное… Нужно растопить камин посильнее.

— А ты?… — Как тогда, три года назад, в ночь после свадьбы, Альда присела на краешек постели и смотрела с напускным холодом. Но глаза блестели от страха.

— А я в кресло. — Берни улыбнулся, надеясь, что ободряюще. Чудо, но Альда несмело улыбнулась в ответ. — Я не насильник, Альда. А ты… прости. Пожалуйста. Отдохни… поспи.

Оссори нервно облизнул губы, глупо потоптавшись на пороге, вышел из комнаты, прикрыл за собой дверь и прижался к ней спиной. Почему горят щёки, почему бешено колотится сердце, почему с губ не сходит улыбка?

— Прости мне. Я дурак, Альда, — признался он скорее самому себе.

— Я знаю, Берни, — тихо откликнулась настоящая Оссори.

Глава 39

Блицард

Хильма

Эскарлота, 1511 год

Райнерито сделал выпад левой, но рука вновь повернулась не так и опустилась ниже чем нужно. Шпага учителя слегка ударила по запястью. Снова ранен!

— Если я и родился с клинком в руке, дон Рамиро, — вздохнул наследный принц, — то уж точно не в левой.

— Просто напряги руку и поднимай повыше.

Райнерито без труда принял стойку, его противник приготовился к защите. Они всегда тренировались по утрам, пока держалась ночная прохлада. Но каждый раз солнце неумолимо поднималось, и учитель с учеником успевали взмокнуть. Но воину и не пристало благоухать розами! Райнерито рванул вперёд, перенося вес на ведущую левую ногу. Герцог Рамиро ви Куэрво обучал престолонаследника благородному искусству фехтования как это было принято в эскарлотской школе. Так что, нога Райнерито осталась прямой, «драчливая» рука выпрямилась и застыла на уровне глаз. Правую Райнерито отвёл назад, позволяя телу повернуться боком. Дон Рамиро настаивал, что это добавляет выпаду ещё две-три пиетры. Стук сошедшихся клинков, ликующий возглас, отскок назад, стойка.

— Браво!

Закрепить успех им не дали. На лужайку надвигалась стая пустоголовых голубиц, хотя это полагалось звать свитой её величества. Голубицы расступились и явили свету королеву с её маленьким двойником. Красота матушки была холодноватой, матушки, но не сестры! В кудряшках принцессы заблудилось солнце, в глазах то дремал, то бушевал океан.

Райнерито поклонился, придерживая у бедра рапиру. Да, деревянную, но всё впереди! Её величество удостоила сына кивком, герцогу ви Куэрво милостиво протянула руку. Принцесса задрала и без того вздёрнутый носик, и старший брат не устоял.

— Рамона Лусиана Октавия Эльвира Ампаро Исабель Диана Рекенья-и-Яльте!

— Что вам угодно, сеньор? — сестрица взглянула на него из-под полуопущенных век.

— Я хотел бы засвидетельствовать вам своё почтение, сеньорита!

Рамона царственно подала ему ручку, подражая грациозности матери. Райнерито притянул воображалу к себе и ущипнул розовую щёчку. Сестра взвизгнула, взмахнула кулачками и погналась за обидчиком. Они петляли между кустов абелии, заблудившись в солнечных лучах и сладком цветочном запахе. Рамона скоро утомилась, о чём сообщила, усевшись посреди тропинки и расправив вокруг себя юбки. Райнерито подхватил сестру за талию, вскружил, счастливый её хохотом. Ему говорили, что для своих лет он сильный, очень сильный. Он ещё не пробовал гнуть подковы, но не сомневался: в своё время ему поддастся и это. Но сейчас он запнулся. Потерял опору, не сумел сбалансировать, как же нелепо! Грохот сердца отдавался в ушах, вздох не шёл. Зубы — стиснуть, руки — напрячь, Рамону — на себя, лишь бы упала не на землю! Сестра вскрикнула и закрыла лицо руками, но они устояли.