— Ваньчик, маленький, ну что с тобой, дружище?

— Голова очень болит, пап.

Переглядываемся.

— Надо скорую вызывать.

Он против — ну чего людей ночью дергать? Может просто устал после полета, акклиматизация опять же… Однако я не отступаю. Пусть это называют женской интуицией, но я твердо знаю — медлить нельзя. И без опытного врача нам не обойтись. В итоге Евгения Васильевича мне все же удается убедить. Он уходит звонить, а я присаживаюсь на его место — рядом с мальчишкой.

Ждем. Успокаивает то, что вечер поздний — пробок уже быть не должно. Евгений Васильевич возвращается одетым в джинсы и рубашку и в сопровождении Арины. Она обеспокоена, но вижу, что подходить к мальчишке близко не рискует. Понять ее не сложно, а вдруг зараза какая? А в животе ведь собственный еще не рожденный ребенок…

Медики приезжают действительно очень быстро. Врач — совсем молодой мужик, и фельдшер — женщина постарше. Это меня поначалу даже сбивает с толку — фельдшерицу за врача принимаю. А он-то… Совсем мальчик… Наверно только после института. Хорошо это ли плохо? Опыта нет, зато свеж весь объем полученных в институте знаний… Сидят долго. Врач все мнется. Все никак не может принять решение. Укладывает Ваньку на спину без подушки и все сгибает ему и распрямляет ноги в коленях, потом кладет ладонь мальчику под затылок и приподнимает ему голову, сгибая шею. Наконец качает головой и все-таки решает: надо ехать в больницу.

— Кто поедет? Мамочка? — смотрит вопросительно на меня, потом на Арину.

— Я поеду, — Евгений Васильевич сосредоточен и хмур.

— Тогда собирайтесь.

Уезжают. А чуть позже Евгений Васильевич звонит и просит, чтобы я утром пораньше собрала Ваньке кое-какие вещи.

— Ко мне шофер поедет. Для меня всякие мелочи Арина передаст, а вы уж о том, что может понадобиться Ване, подумайте. Утром ему будут делать пункцию спинного мозга. Подозревают менингит…

— Господи! Но как? Откуда?

— Оказывается, он передается как грипп — воздушно-капельным путем. Кто-то рядом кашлянул или чихнул — и все.

Спать не могу совершенно. С телефона выхожу в интернет и читаю все про менингит. Страшно. Помню, у нас в школе учился мальчик-инвалид. У него были изувеченные руки и ноги. И голова большая, странной формы. Он не был умственно-отсталым. Иначе просто не смог бы учиться наравне со всеми остальными, но смотреть на него было тяжело. А мальчишки дразнили его как раз так — «Менингит». Неужели и Ваньку ждет что-то вроде того? Читаю. Пишут, что если вовремя диагностировать, то все излечимо. Конечно, воспаление оболочки головного мозга — а менингит затрагивает именно ее — не подарок и могут быть какие-то неприятные осложнения, но если вовремя… Я так надеюсь, что мы успели именно вовремя!

Утром Евгений Васильевич сообщает, что пункция первоначальный диагноз подтвердила. Менингит. Серозный. Лечится проще, чем гнойный, но зато страшен именно осложнениями и последствиями.

— Они говорят, что в больнице Ванька проведет минимум месяц. Не знаю, что делать… Я столько не смогу. У меня ведь работа… Нанять сиделку? Но он и слышать не хочет… Плачет только. Больно ему очень, бедняге. После пункции. Смотреть не мог на это. Связали его как барана. Коленки к голове притянули и к шее привязали. Чтобы позвоночник выгнулся и легче было к спинному мозгу подобраться… В общем — жуть. В страшном сне сниться теперь будет.

— Но хоть во-время перехватить успели?

— Говорят да. Говорят, в ножки поклонитесь этой своей няньке, что заставила скорую вызвать. И врачу тому, что диагноз поставил. Говорят: «Очень нетипичный случай. И как это он сумел верно определить?» А я, дурак, даже имя его не узнал… А вам вот кланяюсь, Надежда Николаевна. Никаким деньгами не оплатить то, что вы для Ваньки и для нас с Ариной сделали.

— Ну и хорошо, что не деньгами, Евгений Васильевич. Куда как лучше, когда чисто по-человечески… И не надо никакой сиделки. Я вполне могу подменить вас там, в больнице.

Понимаю, что на это и рассчитывал. Очень рассчитывал. Начинает торопливо говорить о том, что заплатил за отдельную палату с отдельным туалетом и душем — нам с Иваном будет вполне комфортно. Что удвоит, нет, утроит на время больничного сидения мне зарплату. Что позаботится о Шарике-Бобике… Слушаю уже не очень внимательно, потому как начинаю собираться.

Ванька рад мне. Лежит на больничной койке и улыбается. Глаза блестят радостно, вроде все с ним нормально. Слава тебе, Господи! И все же как это несправедливо, неправильно, дико, когда так серьезно болеют маленькие дети!

Дальше жизнь наша идет размеренно и неторопливо. Утром нас будит медсестра, которая разносит градусники. После завтрак и горка таблеток «на сладкое». Потом мы болтаем, читаем, рисуем и вообще посильно развлекаем друг друга. Затем обед, еще горка таблеток и тихий час. На ужин — третья порция таблеток (мне кажется штук пятнадцать за день Ванька так точно принимает). Перед сном — наша привычная игра в придуманную сказку про приключения Шарика-Бобика и его приятеля собакоговорящего Деда Мороза.

От безделья, пока мальчик спит, начинаю эти свои истории записывать. Получается что-то вроде Остеровской «Сказки с подробностями» — одна история цепляется за другую и обрастает все новыми сюжетными линиями и ответвлениями от них.

Евгений Васильевич навещает нас каждый день. Приносит разные вкусности Ваньке, а мне — книги и газеты. Как-то в приемном покое натыкаюсь на Юру — водителя моего бывшего мужа. Вид у него встревоженный. Да тут, в отделении редких инфекционных заболеваний — отдельном здании, которое как чумной барак стоит на отшибе, вид у всех, прямо скажем, не спокойный.

— Юрочка… Что-то с Ильей?

Илья — это Юрин сын. Тот самый, которого я устраивала в школу.

— Здравствуйте, Надежда Николаевна. Вот уж кого тут встретить не думал…

— Мой воспитанник тут. Ну а я с ним…

— Понятно. А я вот Илюхе одежонку кое-какую чистую принес.

— Надеюсь, с ним ничего страшного?

— Сальмонеллез. Жена во взрослой больнице лежит, а Илюха здесь…

— Один?

— Один, бедолага. А что делать? Мне Игорь Владимирович даже за свой счет не дал.

Молчим.

— Ладно, Юрочка, я пойду. Прости, но твоего мальчика навестить не смогу. Еще своего подопечного не ровен час заражу…

— Я понимаю, Надежда Николаевна. Что вы! Даже не думайте об этом. Он у меня парень самостоятельный. Плохо ему вот только все время…

— А что врачи?

— Говорят — вылечим.

— Ну и слава богу.

— Да… Только жалко его очень. Маленький ведь еще… Вчера звонил ему. Спрашиваю: «Врач был?» Говорит: «Был. Проверял нас всех». Я: «А что проверял?» — «Дышим мы или нет».

Смеюсь — ну что взять? Дети. «Дышим или нет». Смешно, но ведь верно — когда доктор легкие прослушивает, так все и выглядит. Юра тем временем продолжает:

— И Юльку тоже жаль. Ей еще хуже, чем малому. И чем только ухитрились так травануться? В чем эта зараза была? Я-то — вот, как огурец, а они… — машет рукой и отворачивается.

— Все будет хорошо. Хочешь… Ну хочешь, я Игорю позвоню, за тебя словечко замолвлю? Чтобы хоть на недельку тебя отпустил.

Улыбается смущенно, но решительно качает головой.

— Не надо. Только хуже будет.

Прав. Это я сглупила. Привыкла просто, что всю жизнь служила чем-то вроде буфера между персоналом и моим непростым и жестким мужем…

Возвращаюсь в палату к Ваньке. Мальчишка, слава богу, идет на поправку. Это видно по нему, это видно по тому, как во время обхода ведет себя его лечащий врач. Точнее врачиха — пожилая и очень уютная тетка с густыми черными бровями. Раз за разом только всплескивает руками:

— Какой же молодец тот врач со скорой. Ваш мальчик болеет так нетипично! И как диагноз правильный поставить сумел?

Сумел вот… Дай бог ему счастья в жизни.

* * *

Судя по тому, что творится за окошком, весна в нашей сильно средней полосе наконец-то окончательно вступила в свои права. Ванька изводится — так хочется гулять. Побегать, поиграть со сверстниками… Но врачи пока не разрешают. Да и у меня со здоровьем творится что-то неладное. Хотя… Может все так и должно быть? В моем-то возрасте… Или все-таки рановато для климакса?

Как-то по телефону жалуюсь на свои проблемы Любке. Думаю: поохаем вместе, а потом посмеемся. А она принимается на меня орать:

— Ты совсем дура, Романова? Тебе что 15?

Плохо дело. По фамилии меня Любка называет примерно раз в год и то по особым случаям. Когда выкидываю я что-то такое, что приводит подругу мою в состояние крайнего бешенства.

— Ты, блин, переспала с мужиком, у тебя пропали после этого месячные, а ты про климакс?!! Твою мать! Романова! Ну хоть тест-то на беременность купи! Может еще не поздно на аборт сходить будет! Или сколько уже времени прошло?

— Больше четырех месяцев…

— Пипец! — резюмирует моя подруга, и мы принимаемся молчать каждая в свою трубку. И каждая, видимо, о своем. Или в конечном итоге об одном и том же?

Неужели правда? Неужели я на самом деле такая идиотка, что не подумала о самом очевидном объяснении того, что со мной происходит? Так убедила сама себя в том, что уже бабушка-старушка, что даже в голову не пришло…

Любка прибывает к нам с Ванькой в больничку примерно через час. С двумя разными комплектами теста на беременность в сумке.

— На! С запасом. Чтобы наверняка. Давай, двигай, в туалет.

— Я не хочу.

— Уж поднапрягись как-нибудь! Я все равно не уеду, пока результат не узнаю.

Иду. И вскоре со смешанным чувством, закусив губу, смотрю на две полосочки, которые отчетливо проявились на каждой из задействованных мной тестовых пластиночек.