Благородные принципы и чистые идеи Неподкупного, республиканская честь и свобода должны жить! А значит, должны выжить и они, якобинцы, лейб-гвардия Революции, воины идеи и духа…

Это не гордыня, не фанатизм, это якобинский секрет, это их крест. Хоть раз коснувшись берегов Земли Обетованной, отбросив фатализм и тупую покорность судьбе, увидев как ваша молодая энергия, ваш разум и ваша воля меняет мир, нельзя повернуть назад, к мирку мелких животных радостей и материального благополучия. Бессмысленны самые жестокие репрессии новой, а по существу старой власти, ожидающие нас, бессмысленны церковные проповеди пассивного смирения…

Ни 14 июля 89, ни 10 августа 92, ни 21 января 93 никогда не стереть из нашей памяти и 28 июля 1794-го мы никогда не простим вам…

Только эти мысли впоследствии не позволили Норберу впасть в глубокую депрессию и бездеятельность, не позволили банально спиться.

Боль в разбитой голове прервала все его мысли, он слабо застонал. Мучила жажда… Врача не было, а кто бы в этом сомневался..

Бешеные крики и брань десятков голосов заставили Норбера напрячься и прислушаться.

Раздался страшный, хватающий за душу крик боли, за которым последовал вопль:

– Да оставьте же вы этого негодяя! Он всего лишь мелкий клерк, служащий из продовольственного комитета, тогда как сюда привезли крупного зверя, одного из непосредственных виновников наших страданий! Хищник из агентов Комитета Общественного Спасения, руководивший арестами невинных людей, бывший комиссар Конвента, кровожадный тигр, лично подписавший сотни смертных приговоров, палач Майенна…

Мужчина видимо хотел продолжить список обвинений, но его голос потонул в чудовищном рёве. Топот приближался и Норбер вздрогнул, осознав, что имели в виду именно его.

Попробовав приподняться на матрасе, он сразу убедился, насколько сильно ослаб от потери крови. Где уж тут защищаться? Злоба и отвращение боролись с нарастающим ужасом. Умереть, как факт может и не так страшно, но весь вопрос в том, как умирать…

В мозгу невольно проскочила мрачная мысль: «Хоть бы.. всё произошло.. быстро… Тот несчастный был мелким клерком и всё же они безжалостно убили его, мне они могут предъявить большой счет…»

Помещение наполнилось людьми, мужчины и женщины вели себя агрессивно, истерически выкрикивали угрозы и оскорбления, некоторые порывались броситься на раненого, но более благоразумные сдерживали их натиск. Норбер молча наблюдал за ними, на оскорбления и угрозы отвечал лишь презрительным пожатием плеч, с усилием приподнявшись на матрасе.

– Якобинский ублюдок!, – с ненавистью шипела женщина лет 40-45, – ваши казнили моего мужа и сына, убийца, ты можешь вернуть им жизнь? Будь ты проклят!

– Добро пожаловать в ад!»,– кричал полный пожилой мужчина холёного вида, – ты достоин не только гильотины, но и участи Дамьена!

– Верный пёс Робеспьера! Отправляйся на свидание с гильотиной! Она заждалась тебя! Я не успокоюсь, пока не сдохнет в мучениях последний из вашего кровожадного племени!, – потрясал кулаками коренастый тип, медленно приближаясь. Его собственные кровожадные намерения были при этом вполне очевидны.

Куаньяр с трудом сел на матрасе.

Путь убийце неожиданно преградила хорошо одетая молодая женщина:

– Во имя Бога! Постыдитесь или у вас нет сердца?! Проявите милосердие, он даже не может защищаться!

Коренастый тип, сузив бычьи глазки, с трудом подавил ругательство:

– Я добрый роялист, сударыня, но отличие от меня вы еще и дворянка. Почему вы защищаете якобинца? Вы должны ненавидеть их еще сильнее, чем я. Отойдите же, мадемуазель и дайте нам расправиться с этим разбойником!

В бешеном возбуждении он грубо схватил ее за руку, девушка стала звать на помощь, грубияна оттащили. Отвлекшись на умиротворение, толпа успела слегка остыть и сразу расступилась, когда сквозь ее ряды протолкался низкорослый мужчина лет 37-38 с властными манерами. Сам арестант, он имел определенное влияние на людей даже в тюрьме.

– Зачем вы вмешались, Масье, чёрт побери!, – огрызнулся несостоявшийся убийца, – мир сошел с ума, если аристократка защищает якобинца!

Масье молча, отстранил его плечом и внимательно рассмотрел потенциальную жертву. Не сразу, но он узнал бледного до цвета зелени незрелой оливки окровавленного молодого человека, сидящего перед ним. Коренастый субъект, окинув Куаньяра бешеным взглядом сплюнул себе под ноги, но с вновь пришедшим отчего-то спорить не стал. Тем временем толпа заключенных, зло и разочарованно ворча, разошлась.

Жером Масье был из тех жирондистов, которые отвергли вождей-изменников и не поддержали федералистский мятеж лета 1793 года, честные республиканцы, они согласились на сотрудничество с якобинцами во имя общих целей и победы революции.

Люди Амара из Общественной Безопасности и ультра-радикалы Эбера однако, часто напоминали о них революционному правительству, упрямо стараясь отправить на эшафот.

Не раз Робеспьер личным вмешательством спасал жизни этим 73-м, навлекая на себя этим нелепые подозрения. Он не мог единоличным решением освободить их, но и не позволял уничтожить к немалой досаде и раздражению коллег из Общественной Безопасности.

– Пусть не будет новых и напрасных жертв гильотины…, – так отвечал Робеспьер по этому поводу.

Невзирая на ряд глубоких идейных разногласий Масье и Куаньяр сохраняли вполне добрые человеческие отношения, он часто справлялся об условиях содержания Масье.

– Вас трудно узнать, – сказал Масье. Еще бы, кровь, засохшая на лице, напоминала жуткую маску.

Молодая женщина ловко смыла кровь с лица и шеи раненого, перевязала ему голову и наконец-то принесла чистую воду. От Клерваля он не дождался ни врача, ни глотка воды!

– Благодарю вас, гражданка, вы очень добры ко мне. Не знаю, чем я заслужил такую заботу, – невольно сорвалось с его губ, – если вы действительно из «бывших», я не понимаю…

– Сударь, я не только дворянка, но еще и христианка. К тому же я вас запомнила. Это вы мне дали платок, когда потеряв от ужаса всякую гордость, я со слезами упала перед Клервалем на колени, это вы ответили, что моего имени нет в списке, в то время, как Клерваль только оттолкнул меня. Это была я, Анжель де Сен-Мелен.

Не без удивления Норбер, молча, выслушал ее.

– Не думал, Масье, что встретимся в таких обстоятельствах…

Жирондист энергично кивнул:

– Да.. Считаю, что на днях они объявят амнистию. Если повезёт и «умеренные» республиканцы вернутся в Конвент, я обещаю добиваться вашего освобождения, а если понадобится, то соберу подписи в вашу защиту.

Уверен, многих в Майенне и в Лавале росчерк вашего пера отправил на эшафот, на это обвинение и сделает упор, но многим невинно подозреваемым вы спасли жизнь, в этом числе и я, «ваш покорный слуга». Я помню об этом, считаю, что и другие не откажут вам в справедливости…

Губы Куаньяра дрогнули в горькой усмешке:

– Я не жду справедливости.. Где она? Его они убили без суда…


Масье сразу понял о ком идет речь и сухо произнес:

– Не будем об этом. Эту тему мы понимаем разно. Лично вам я постараюсь помочь.

Норбер повернул голову к молодой женщине и мягко коснулся ее руки:

– Вам повезло. Прериальский декрет сильно опустошил тюрьмы в эти жуткие для всех нас два месяца.

– Вы правы. Меня спасло чудо. Домогательства Клерваля поставили меня на край гибели. Этим чудом стало покровительство некоего гражданина Жюсома, человека видимо влиятельного и менее жестокого, чем другие якобинцы, – и тут же спохватилась, выдохнув, – ох, извините, пожалуйста, я совсем забыла, что вы… тоже…, – она смутилась окончательно.

Куаньяр устало пожал плечами:

– Цареубийца? Монстр? Революционный фанатик? Для роялистов всё так и есть.

Масье встал:

– Ладно, притащу свой матрас сюда. Не ровен час эти безумцы надумают вернуться и попробовать всё-таки вашей крови… На Клерваля надежды нет, он появится не раньше, чем с вами всё будет кончено, надеюсь, вы сами уже это поняли.

Девушка осталась сидеть рядом:

– Простите, кажется, я невольно обидела вас…

– Нет – он сделал слабый отстраняющий жест, – но скажите мне, ваш защитник, Жюсом, слегка рыжеват, невысок ростом, юношески сложен.. Пьер Жюсом?

Молодая женщина оживилась:

– Пьер Жюсом, да! Он был добр ко мне, куда он исчез?

– Я сам хотел бы это знать. Я прошу вас после освобождения, а я уверен, что через неделю максимум вы будете свободны, зайдите на улицу Сен-Флорантэн, дом 14 квартира 28. Скажите, что от меня. Эти люди тоже из «бывших», граф де Бресси и его племянница Луиза де Масийяк. Скажите, что я еще жив и содержусь в Карм. Очень прошу вас, сообщите ей, что я ещё жив!

Грустно, почти умоляюще смотрели на нее усталые темные глаза с покрасневшими белками. В порыве невольной жалости Анжель взяла его руки в свои:

– Обещаю, я найду этих людей, найду.. её, как только сама буду свободна! Один республиканец… его зовут гражданин Лавале, сказал вчера, что моё освобождение будет возможно уже совсем скоро… Правда, он так мрачен при этом, словно ждет чего-то еще худшего, а по мне так куда уж хуже?

Среди ночи Норбера разбудило чьё-то горячее прерывистое дыхание и торопливые, весьма откровенные прикосновения и ласки. Сделав резкий жест, он поймал тонкую женскую руку:

– Что вы делаете? Кто вы?

– Какая тебе разница, якобинец? Я женщина и этого достаточно!, – раздался свистящий шёпот. Рука действовала уверенно, влажные губы страстно приникли к его губам, целуя и покусывая их. Схватив женщину за обе руки, Норбер слегка отодвинул ее от себя.

– Что на вас нашло? Зачем? – шёпотом спросил он, невольно думая при этом, разбудила эта чокнутая эротоманка спящего по соседству Масье или нет?

– Я очень хочу заняться с вами любовью, до ареста у меня уже был любовник якобинец, это что-то особенное. Экзотика, всё равно, что заниматься этим с дикарём, кровожадным, свирепым, но чувственным и страстным..