– Заткнись и никогда больше не возвращайся к этой теме!, – потеряв терпение, зарычал Норбер.

Норбер не знал о разговоре, состоявшемся вчера вечером в кафе между Лапьером и Метжем после его ухода.

– Чёрт! Забыл ему сказать, что наши собираются здесь завтра вечером, но повод более приятный, чем совещание! Ты тоже не знал? У нас намечается вечеринка, хороший стол, доброе вино и хорошенькие и не слишком строгие девочки!, – спохватился Метж.

Лапьер отмахнулся:

– Он бы не пришел! Я уже забыл, когда мы в последний раз отдыхали вместе. После того, как его бросила какая-то аристократка, он совсем свихнулся и теперь ненавидит их еще больше, чем обычно.. если такое возможно.. Я вижу, что женщины им интересуются…У него хоть вообще есть женщина?

– Я за ним со свечой не хожу, но года три-четыре он жил с молодой особой из Нанта, её звали Анриэттой Робер, хорошенькая и добрая, кажется, она даже любила его и чего не жилось? Но сейчас не знаю женщины, которую с основанием можно назвать его любовницей.. А проституток он принципиально презирает…, – растерянно пожал плечами Метж.

– Я так и думал, а тебя завтра снова будет пасти твоя мадам Фуэс, чтобы не выпил лишнего и не залез кому-нибудь под юбку!, – при этих словах Лапьер наткнулся на беззлобную усмешку Метжа.

Вспомнив этот разговор, Лоран пренебрежительно взглянул на Куаньяра и пожал плечами, пришлось перевести тему, к ним подходил Метж с товарищами.

Якобинцы приближались к пустырю за госпиталем Сальпетриер…

– Гражданин Куаньяр! Беда! Остановитесь же.. я бежала за вами полдороги!

Куаньяр узнал горничную Луизы. Девушка задыхалась, прижимая руки к груди, лицо было очень бледным, в глазах настоящий ужас. Она поманила его к себе.

– Что случилось?!

– Она пыталась покончить с собой! Я оставила с ней сестру.. как бы она не вздумала еще раз..

Ужас девушки передался Норберу, он резко бросил товарищам, не считая необходимостью что-либо объяснять, решительно отмахнулся:

– Идите без меня!

Взмахом руки остановил извозчика.

Смертельно бледный, нервно вздрагивая, остановился он на пороге комнаты.

Луиза лежала на широкой постели, рядом сидела молоденькая служанка, увидев Куаньяра, она, молча, выскользнула за дверь.

Золотистые волосы разметались по подушке, она повернула к нему голову, припухшие глаза заискрились, побелевшие губы слегка задрожали:

– Ты всё-таки пришёл…

На неё было больно смотреть. Проглотив тяжелый комок, Норбер опустился на колени около постели, стал целовать тонкие руки.

– Прости меня.. если сможешь..Я действительно чудовище.. и у меня бронзовое сердце..», – вырвалось сквозь зубы, – за такую черствость я сам заслуживаю гильотину…

Она лишь слабо и счастливо улыбалась, и молча, гладила его по волосам, прижимая к себе.

Допрос схваченных якобинцев вёл важный молодой бонапартист д, Уарон с орденом Почетного легиона, приколотым к серому сюртуку. Немногого ему удалось добиться, арестованные держались уверенно и спокойно, хотя знали, что диктатор уже разрешил применение пыток к политическим заключённым, но в данном случае такого распоряжения явно не было.

И вот сюприз! Неподалёку, опираясь о подоконник, стояли старые знакомые Норбера, Клерваль и Кавуа, бывший регистратор трибунала и агент Общественной Безопасности, «бывшие» якобинцы, «бывшие» термидорианцы, а ныне «верные и убеждённые» бонапартисты…

О, эти всегда рядом с победителем и горе побеждённым!

Куаньяр, не присутствовавший лично при испытании «адской машины», сразу понял, что включен в список на арест не без их «дружеского» участия. Но на этот раз враги промахнулись, прямых улик против него не нашлось, потому оба выглядели особенно угрюмыми и злыми. Оба за всё время допросов не произнесли ни слова, спокойная беспристрастность чиновника не давала им шансов «закопать живьем» Куаньяра и других якобинцев.

– Какие люди, – не удержался от иронии д, Уарон, – я было уже заскучал, давно не видя вас, Шевалье, Демайи, Менесье, Куаньяр, Лапьер, Брио, Блондо..А где же Метж, Базен и Юмбар? Они тоже не могли остаться в стороне…

Изготовитель бомбы, якобинец, талантливый инженер Александр Шевалье невозмутимо утверждал, что она предназначалась для военного флота, проводилось испытание, последствия которого и были установлены следственной комиссией на пустыре за госпиталем Сальпетриер.

Гордый знаком отличия и новой должностью, д,Уарон решил изобразить снисхождение и сочувствие:

– Сколько же раз вас сажали, господа? Всё не успокоитесь? Не можете смириться с новой реальностью? У нас империя, на календаре 1804 год! Времена Конвента прошли безвозвратно, если вы не заметили! Ваш Якобинский клуб разрушен еще в 94-м, клуб Манежа закрыт в 99-м. Навсегда. На что вы все надеетесь?

До ответа снизошел Демайи:

– Пока люди живы, жива и надежда, только мёртвым надеяться не на что…

Чиновник назидательно поднял палец:

– Это верно. Мёртвым надеяться не на что. Так что берегитесь. Сейчас против вас прямых улик нет, вам всё сошло с рук, но в следующий раз… К вам только одно требование, присяга на верность императору, одна роспись и вы свободны. Право, что за непонятное упорство, его величество настоящий отец народа, он дал нам железный порядок, новый порядок!…

Лапьер спокойно пожал плечами:

– Если вам нечего нам предъявить, то мы свободны? Присяга не есть что-то обязательное, иначе миллионы людей гнили бы в тюрьмах…

– Враг нации, диктатор, корсиканский горец, укушенный желаньем славы.., – буркнул сквозь зубы Блондо и вдруг взорвался, – клянусь до самой смерти быть верным партии Робеспьера и убить Бонапарта!

Демайи насмешливо улыбнулся:

– Корсиканец должно быть отличный любовник, господин д ,Уарон, если вам и некоторым другим так понравилось прогибаться!

Молчавшие товарищи озабоченно переглядывались, как же некстати эта гневная вспышка, она ставит под угрозу их освобождение! В то время как мудрый реалист Буонарроти настаивал на формальном принятии присяги, хотя бы и с фигой в кармане, ради пользы дела они должны быть свободны…

Бонапартист был тоже потрясен, но по иной причине:

– Как! Вы восхваляете Робеспьера, этого «бича человечества» и проклинаете благодетеля нации, давшего Франции твердый порядок и мир?! Скоро мы пронесём наше победоносное знамя по всей Европе от Лондона до Москвы и Петербурга! Принесем наши ценности и свободу другим народам!

Неосторожно… Не надо было ему этого говорить…

Рывком Блондо перегнулся к нему через стол и бешено зарычал:

– Проживи Робеспьер хотя бы на три-четыре месяца дольше, если бы перед Термидором мы утвердили конституцию 93 года, то сейчас имели бы настоящую свободу и подлинный мир!

Д, Уарон в «верноподданническом» ужасе отшатнулся. Больше того, он искренне счёл Блондо сумасшедшим, «безумца» он приказал поместить в тюремный госпиталь!

Менесье и Демайи подумав, тоже решили срочно «сойти с ума», их также было решено поместить в закрытую клинику доктора Дюбюиссона, где находилось немало политических противников Бонапарта, таким образом, они отвели от себя угрозу суда и расправы.

Остальные якобинцы, насмешливо улыбаясь, поставили подписи под текстом присяги, сделав поправку на мысленную фигу в кармане, и за недостатком улик были отпущены, в их числе Куаньяр и Лапьер.

Норбер выходил из кабинета последним, но следом за ним вышел Клерваль, он шел рядом и шипел сквозь зубы:

– Ты знаешь, сидел бы я в этом кресле на месте молокососа д, Уарона, я бы сумел доказать твою вину, я бы заставил тебя не только говорить, но и кричать!

Норбер смерил его насмешливым взглядом:

– Поздравляю! Тебя назначили придворным палачом корсиканского конкистадора? Могу представить, как ты горд такой честью!

–Запомни, якобинская мразь! Твоё освобождение доказывает не твою невиновность, а нашу недоработку и это мы вскоре намерены исправить!

Кавуа медленно подошел к товарищу:

– Ты еще вернешься в эти стены, любезный, и тогда поймешь, что сейчас с вами обошлись буквально по-христиански..

На бледной физиономии Клерваля расплылась дьявольская усмешка:

– Я знаю теперь, как сломать тебя, ублюдок. Твои революционные принципы не мешают тебе мять шёлковые простыни в особняке герцогини д Аркур. Знаю..ты не станешь, фанатик, нарушать свои драгоценные принципы ради банальной связи..значит всё серьезно. Нам достаточно арестовать твою герцогиню, и от души побеседовать с ней в этих гостеприимных стенах. Я выследил тебя и знаю о твоей связи с племянницей де Бресси, пока держу при себе эту ценную идею, но скоро поделюсь ею с д Уароном…», – мстительная радость исказила бледную физиономию Клерваля, – уверяю тебя, ей здесь очень не понравится..я всё для этого сделаю.. Ты веришь мне?

Тёмные глаза Куаньяра вдруг странно заискрились, смуглое лицо побледнело, резко обозначились скулы, когда он обернулся к Клервалю, а тот не мог унять злобного торжества:

– Не радуйся освобождению, Куаньяр, это ненадолго.. А может тебе интересно будет узнать, как умер твой дружок Дюбуа?

Норбер вздрогнул:

– Прошло 10 лет…Что тебе известно об этом?

– Всё…Он был задержан в ночь с 9 на 10 термидора, не без содействия вашего покорного слуги, он имел неосторожность сунуться в зал Комитета. Как же он мог не увидеть вашего любимца в его последние часы, – бледные губы дёрнулись в злой усмешке, – 11-го «чихнул в мешок» Сансона. Жаль, тебя там не оказалось, зарыли бы в одной яме..

Единственный из группы осужденных потребовал, чтобы его уложили на доску не так, как других.. а на спину..так, чтобы падающий топор оказался прямо перед глазами.. рисовался до последней секунды, изображая абсолютное презрение к смерти…и к нам…Бешеные фанатики,…в общей яме вам и место!

Норбер некоторое время молчал, наконец, с побелевших губ сорвалось:

– Когда-то, чтобы продемонстрировать свою власть и моё бессилие, ты силой заставил меня снять шляпу, а я обещал снять с тебя голову…Запомни это и жди…я приду!