– Нет. Мои планы пусть остаются при мне, но детей я оставлять где-либо не намерен, извините, но даже и вам.. Мне не будет позволено увидеть ее.. в последний раз?

Де Бресси вздохнул:

– Сами должны понимать, что это невозможно.. Но ваша судьба не так страшна, вы отправитесь в Бельгию, в Брюссель под надзор сюртэ и союзников из стран Священного Союза..Согласитесь, Брюссель не малярийная Гвиана..»,– и продолжал, с удивлением заметив на мрачном лице Куаньяра тень отвращения, переспросил, – Господи, чем вы еще недовольны, безумец, для вас это лучший вариант!

– Этот мягкий приговор.. вам этого не понять.. роняет меня в собственных глазах.., – он мелко дрожал от нервного напряжения, – бешеный пёс мучается и сам ищет пули.. а ему бросают сладкую булочку.. Господин граф, сознаю, что звучит это весьма грубо, но в этом есть своя правда.. Что ж, скажите по совести, не заслужил я от роялистов гильотины? Стало быть, гражданин Куаньяр был скверным революционером и патриотом?..

Растерянно, с непониманием и ужасом глядел на него старый де Бресси:

– Я не желаю более этого слышать… Я знаю, что вы очень любили Луизу и тоже… очень виноват перед вами.. Без ложной гордости еще раз… прошу у вас прощения. Депрессия явление временное, но думайте больше о ваших сыновьях, они лишись матери, вы нужны им сейчас как никогда.. И в том, что вас так мучает.. хоть вы и правы, мне этого не понять.. разве все ваши товарищи, которых не казнили, а выслали из страны были скверными… патриотами, вот недавно выслали в Швейцарию некоего Буонарроти, уехали в Брюссель Давид, Амар и Вадье…

Заметив слабые искорки жизни в равнодушных темных глазах, он успокоился. Сильная натура, выживет, только нужно время.

Посетив камеру Куаньяра на следующий день, граф столкнулся с выходящим врачом.

– Могу я узнать, что случилось, месье?

– Схватило сердце.. Удивительно, этот якобинский выродок здоров как вол и кажется, если не отправят на гильотину, которой он заслуживает, то ничего иного ему не угрожает..и вдруг ..кто бы мог подумать…», – чёрствый тон и грубая насмешка сопровождались небрежным жестом.

Де Бресси вдруг жестко оборвал его:

– Выбирайте выражения, сударь! Перед вами дворянин и пэр Франции! Этот человек был мужем моей …покойной племянницы!

Врач побледнел и, запинаясь, ответил, прижав руку к груди:

– Извините,… господин граф!

Де Бресси присел рядом.

– Как вы себя чувствуете, Норбер?

Куаньяр слабо улыбнулся:

– Спасибо, не беспокойтесь, мне лучше.. А заодно и выяснилось, что сердце у меня всё-таки… не бронзовое…

– Вас выпустят в понедельник..Всё уже решено.. высылка.. Брюссель.. Я.. обязательно приду проводить вас и внуков, я стар, Норбер, не думаю, что мы еще встретимся…, – с минуту де Бресси молчал, а затем вдруг порывисто обнял республиканца.

«О, якобинцы, век наш недолог.

Где наша юность, наши мечты?

После победы – кровь Термидора,

После победы – изгнанья пути.


О, якобинцы, где же вы, где вы?

Вихрем жестоким разбросаны все.

Кто-то в Кайенне, кто-то в Женеве,

Кто на Монсо, кто-то на Эрранси.

Встретимся все мы, что уцелели,

Вспомним о мертвых, примем живых,

Нет ни Сен-Жюста, ни Робеспьера…

Как же теперь мы жалеем о них!


Вспомним еще раз небо Парижа…

Франция, как ты от нас далека!

Где-то в Брюсселе, кистью Давида

Заговорит монтаньяров тоска.


Что же теперь скажут нам наши дети?

Родины нет ни у них, не у нас.

Ветер судьбы разбросал нас по свету.

Если бы собраться в последний нам раз!»

(Елена Шонь, 1991 год. Спасибо автору стихов).


Изгнание якобинцев. Годы эмиграции 1816-1825 гг.

Массовая депортация французских революционеров в 1816-1819 годах, привела лишь к тому, что на территориях франкоязычных Бельгии и Швейцарии образовались целые компактные группы ссыльных якобинцев -эмигрантов.

Власти этих стран были обеспокоены таким положением вещей, а отчеты тайной полиции показывали, что отнюдь не случайно.

Республиканцы даже в таких условиях сохраняли прежние связи между собой и не потеряли своей обычной активности.

Интересно иное, даже в таких условиях эти несчастные упрямо продолжали делиться на жирондистов и якобинцев, а последние сохранили рознь между эбертистами, дантонистами и робеспьеристами.

Эти люди жили своим прошлым, у них была трудная, но яркая жизнь, им было что вспомнить, по существу это всё, что у них осталось, реальность давно стала беспросветной и жестокой.

Режимы буржуазной Директории и искуственной Империи были к ним остро враждебны, их убивали и бросали в тюрьмы. Они, которым одним было по силам построить новую модель общества, были вынуждены научиться банально выживать, бороться за жизнь…

Грозный 1793 год это их молодость, время очень сложное и очень светлое одновременно, там остались самые благородные мечты и надежды, там у них был Смысл жизни, они точно знали, ради чего стоит жить и умереть, ради чего можно стойко переносить личную неустроенность, любые опасности и трудности.

Те, кто хоть краем глаза достиг берегов Земли Обетованной, никогда не смогут повернуть назад, их считали замкнутыми, «фанатиками идеи», а они духовно задыхались в узких рамках буржуазной цивилизации Директории и Империи, в феодально-дворянском мирке Реставрации.

Даже приподнятый тон их речи происходил именно оттого, что сам духовный настрой их был слегка приподнят над беспросветной прозой повседневности, а их морально «жидкие» обуржуазившиеся дети и внуки сочтут это всего лишь красивым ораторским приемом, игрой на публику.

Что ж, кто-то и играл на публику, но не Марат, не Робеспьер и Сен-Жюст, не уцелевшие после Термидора якобинцы…

Расчетливые наследники их идей 30-35 лет спустя не слишком верили в их искренность именно оттого, что сами не были также искренни, теперь слова о «свободе» и «демократии» затаскали, употребляя не по существу те люди, которые сделав их них щит, прикрывающий их собственную власть, не имели на это морального права.

Репрессированных якобинцев стали расселять по территории Австро-Венгрии, на окраинах империи по берегам Адриатики..

Священный Союз – политический блок ведущих монархических государств Западной Европы и Российской империи, созданный с целью охранения самодержавно-монархических начал и не допущения распространения демократических, республиканских идей и настроений в своих странах и военная помощь в подавлении возможных революционных выступлений. А наиболее свободомыслящие современники говорили короче и проще: «союз королей против своих народов».

Священным Союзом было принято решение ужесточить надзор и расселять этих энергичных и непокорных людей и по другим странам Европы. Даже в таком положении эти люди и не думали о том, чтобы покориться превосходящей силе реакции, смириться, опустить руки, а тем более униженно каяться.

Тайное общество филадельфов, основанное загнанными на нелегальное положение якобинцами на рубеже 18-19 веков, преобразовалось в тайную организацию карбонариев. Одним из руководителей считался Филипп Буонарроти, тот самый, из «людей 1793 года», товарищ Робеспьера, один из отцов-основателей общества филадельфов.. Но никаких прямых доказательств против него не нашло даже бонапартистское «сюртэ», не нашли их и шпионы Бурбонов..

Даже Наполеон, не испытывавший уважения к людям, для него Право Силы всегда было важнее, чем Сила Права, считал этого человека одаренным, очень умным и опасным, как-то даже выражал сожаление, что не сумел привлечь его на свою сторону.

Однако, есть основания считать, что связи этой организации простирались не только на ближайшие к Франции и Италии государства, но и на восток до самой Северной Пальмиры, до Санкт-Петербурга…

Гражданин Куаньяр и русский студент.

Июль 1824 года. Брюссель. Кафе «Тысяча колонн» было излюбленным местом встреч старых якобинцев.

Удивительно, но даже эмиграция не примирила жирондистов и якобинцев, общаясь между собой эти люди часто, по-прежнему говорили «гражданин», вопреки и назло торжествующим победителям, сохраняли политические традиции 1793-94 года.

Норбер Мари Куаньяр был среди республиканцев – эмигрантов фигурой достаточно заметной. Время несущественно изменило его. Совсем не похожий на пожилого человека 60 лет, имеющего взрослых сыновей, его солидный возраст скорее угадывался, чем был виден. Стройный и подчеркнуто прямой, углубленный в себя холодный взгляд тёмных глаз, но в длинных чёрных волосах теперь серебрилась седина…

Верность прошлому он сохранил даже в одежде, его костюм, фрак, скроенный по моде 90- годов 18 века, высокий пышный галстук, короткий жилет «a la Robespierre» в вертикальную полоску, узкие брюки и высокие кавалерийские сапоги, невольно привлекал к нему взгляды, удивленные или даже враждебные. Норбера эти взгляды ничуть не смущали.


Такая приверженность старой моде, конечно же, не редкость для пожилых людей, но этот костюм вызывающе подчеркивал принадлежность этого человека именно к старым якобинцам.. Отчего так?

Старые роялисты тоже часто отличались консерватизмом в одежде, но они предпочитали еще более устаревший, дореволюционный стиль 80-х гг. 18 века. Кафтаны и камзолы вместо фраков с коротким жилетом, пудреные парики, красные каблуки…

Он направлялся в «Тысячу колонн»… Оглядел зал, посетителей сегодня больше, чем обычно, знакомые лица, соседство давних товарищей приятно грело душу. Амар, Вадье.. Не без труда нашел свободный столик, но через четверть часа к нему подошёл высокий и тщательно одетый молодой человек, ровесник старшего сына примерно 22-23 лет.

– Месье Куаньяр, позволите присесть?

Норбер поднял на юношу спокойные, внимательные глаза и сделал приглашающий жест:

– Не имею чести знать вас и всё же.. прошу!

– Андрей Каржавин, сударь, я студент из России, товарищ вашего сына Максимильена…