Она устало прислонилась к стене.

— Нет, ты ничего не слышал из того, что я сказала тебе, Дэвид. Я написала правду в записке. Я хочу, чтобы мы были друзьями. Ты мне нравишься. Ты согласен? Но сейчас мне нужно идти домой.

Сначала он как будто хотел остановить ее, но потом его лицо стало каменным. Он молча открыл дверь.

Майя вышла, стараясь не прикоснуться к нему. В лифте она начала плакать. «Только не жалей себя, — приказала она сама себе. — У тебя есть все, о чем может мечтать любая девушка, но, наверное, с тобой не все в порядке. Что-то не срабатывает. Нет! Не следует так думать о себе. Просто ты до сих пор влюблена в Филиппа!»

Наконец, пришло ей в голову, она хотя бы рассталась со своей девственностью. Чтобы как-то подбодрить себя, она дала клятву, что ни один мужчина не станет спать с ней, кроме Филиппа.

Он просто околдовал ее. И это колдовство воздвигало непреодолимую стену между ней и любым другим мужчиной.

Она почти убедила себя в том, что это никакая не проблема, а просто чудесный секрет между нею и Филиппом.

Она схватила такси и приехала к дому Уэйленда в половине четвертого.

Тихонько закрыв за собой входную дверь, она на цыпочках вошла в квартиру. Из его спальни доносился шум: крики, вопли и звук разбившегося стекла. Она слушала, широко раскрыв глаза, ей показалось, что кто-то избивает Уэйленда. Взволнованная, она постучала в дверь спальни. Наступила тишина. Наконец Уэйленд сказал:

— Да?

— Это я, Майя. У тебя все в порядке?

Он открыл дверь и выглянул. Она поняла, что он голый.

— Сегодня мальчики очень шумят, — шепнул он ей. — Прости, малышка, я скажу им, чтобы они вели себя потише.

Он закрыл дверь, она почувствовала, что ее начало тошнить, и побежала в туалет. Ей показалось, что все это уже было когда-то. В смятении она встала под горячий душ, потом энергично растерлась полотенцем. Ею вдруг овладело сумасшедшее желание позвонить матери, потом заказать разговор с Филиппом, чтобы просто услышать его голос, сесть на самолет и улететь куда-нибудь, чтобы это был не Париж и не Нью-Йорк. Нужно просто вылезти из старой кожи.

Майя легла и попыталась заснуть. Она погрузилась в полузабытье, ее мучили сексуальные кошмары. Она видела оргию, в которой участвовали все знакомые ей люди: Уэйленд с его обычными мальчиками-проститутками, Маккензи с огромным животом, Элистер, который трахался с безликой моделью, ее мать, пытающаяся соблазнить Филиппа. Дэвид щелкал огромным кнутом. Она сама тоже была обнаженной, и ей было страшно стыдно. Ее руки были привязаны к кольцу, торчавшему из стены. Внезапно очнувшись, вся в поту, она села в постели. Было 6:45 утра. Она дрожала и чувствовала сильную усталость. Майя поняла, что в Нью-Йорке есть только один человек, который может ей что-то посоветовать.

В половине восьмого Майя медленно шла по Лексингтон-авеню к квартире Бомона. Она не могла объяснить себе, почему это делает. Она совершенно не отдохнула, в голове была путаница. Было ясно только одно — ей необходимо с кем-то поговорить и привести в порядок свои мысли. Она не так хорошо знала Колина, но о нем много говорили, сначала ее мать, а потом Уэйленд.

Когда они встречались, он всегда интриговал ее, и ей хотелось побольше узнать о нем, задать ему много вопросов. Она слышала, что к нему часто обращаются за советом. Наверное, это происходило потому, что он такой маленький и талантливый. В нем существовало что-то, что притягивало к нему людей. Как и ее в это утро.

Оно было ветреным, а улицы почти пусты. Нью-Йорк вдруг показался ей незнакомым городом. Было открыто несколько кафе. Она заглянула в одно: там завтракали угрюмо и молча.

Майя не могла даже подумать о еде. Из автомата она позвонила Колину.

Казалось, что он не удивился, услышав ее голос, хотя было еще очень рано, и она до этого никогда не звонила ему.

Он сказал:

— На углу Лексингтон и Пятьдесят первой улицы есть кафе. Давайте там встретимся? Я буду через пятнадцать минут…

Майя нашла это кафе и ждала там, заказав кофе. Она не представляла, что же ему скажет?

Он влетел через десять минут и сел напротив Майи. Он, как обычно, был в черных вельветовых брюках и черной водолазке.

— Какой чудесный сюрприз!

Перегнувшись через столик, он поцеловал ее в щеку.

— Я волновался о тебе — ты живешь в одной квартире с Уэйлендом и не поддерживаешь никаких отношений со своей матерью.

— Как она? — вырвалось у Майи. — Мне нужно о многом спросить вас.

Колин серьезно посмотрел на нее. Подошла официантка. Она приняла его заказ и подлила кофе Майе.

— Ты хочешь услышать голую правду? — спросил он. — Ты готова ее выслушать? Я знаю, что тебе самой сейчас очень нелегко…

— Откуда вы знаете? Он тихо засмеялся.

— Ну, я не настолько самоуверен, чтобы принять звонок от чудесной девушки, да еще так рано утром, только на свой счет. Ты позвонила мне потому, что у тебя какие-то неприятности, не так ли? Если судить по твоему лицу, то они — эмоционального плана…

Майя отвела свой взгляд от его добрых, но проницательных глаз.

— Мне действительно нужно поговорить с кем-то, — пробормотала она. — Я понимаю, что у нас не те отношения, но… вы всегда казались мне нормальным и милым человеком. Я имею в виду, если судить по тому, что я слышала о вас.

Колин улыбнулся.

— Кажется, у меня создалась репутация человека, который может помочь людям разобраться в их проблемах. Я не могу понять, почему. Моя собственная жизнь не такая уж примерная…

— Потому что вы такой хороший! — выпалила Майя.

Он высоко поднял бровь. В это время официантка поставила перед ним яичницу. Он начал очень медленно есть и, погодя, ответил:

— Я почти всегда был как бы наблюдателем жизни. Может быть, именно поэтому я со стороны вижу все гораздо ярче и точнее.

Он сделал глоток кофе.

— Послушай, Майя. Мне нужна твоя помощь. Я хочу, чтобы ты помогла кое-кому, кто медленно, но верно убивает себя! Это тот человек, которого я люблю и уважаю настолько, что не могу спокойно наблюдать, как он просто губит себя.

— Вы говорите о моей матери? Он утвердительно кивнул.

— Она в очень плохом состоянии. Все связано с наркотиками. Эти чертовы уколы витаминов у шарлатана, которого зовут Доктор Приятных Ощущений! Уколы стали плохо влиять на ее работу. Если она не перестанет их делать, то через год или два потеряет работу! И ее вообще никуда больше не возьмут!

— Боже мой!

Майя подперла подбородок рукой.

— Я ничего об этом не знала. Уэйленд с ней больше не встречается, и у меня не было о ней никаких сведений.

— С тех пор, как он перестал общаться с ней, она стала еще хуже. Но, Майя, еще есть лучик надежды.

Он улыбнулся ей.

— Она просто без ума от нового дизайнера, считает, что именно она открыла это дарование. Анаис Дю Паскье…

— Вы все знаете? — спросила Майя.

— Не беспокойся, я не выдам твой секрет. Уэйленд показал мне твои модели, и я понял, что только ты могла быть их автором. Ты удивительно талантливый дизайнер, Майя. Ты создала модели для того участка рынка, для которого еще не работал никто. И сделала это великолепно.

— Просто забавно, что ей нравятся эти модели… — Майя грустно улыбнулась. — Мне всегда казалось, что моей матери понравятся мои модели, если только она не будет знать, что их придумала я.

Колин наклонился к ней.

— Майя, ты сможешь кое-что сделать для нее?

— Что? Она не желает видеть меня!

— Уэйленд сказал мне, что ты никому не даешь интервью. Анонимность и тайна Анаис утвердилась в мире моды. Почему бы тебе не дать твоей матери эксклюзивное интервью? Позволь, чтобы «Хедквотерз» организовал его. Когда она приедет, ты будешь ждать ее.

— И вы считаете, что мы упадем друг другу в объятья и поклянемся в вечной любви и преданности?

Майя грустно посмотрела на него.

— Колин, она просто повернется и выйдет из комнаты!

— Может быть, ты и права, — признал Колин. — Но нам нужно попытаться сделать хоть что-нибудь или, скорее, все что угодно, чтобы как-то помочь ей.

Он попросил у официантки счет.

— Тебе не хотелось бы посмотреть, каким может стать полуразрушенное, грязное и убогое помещение, если над ним немного поработать?

Войдя в его просторную комнату, Майя оглянулась и села на диван, предварительно сбросив с него множество журналов. На стенах висели последние рисунки Колина. Это были прекрасные красочные воплощения моделей Билла Бласса, Холстона и Джеффри Бина.

— Вам удалось придать им роскошный, почти скульптурный вид, — восхитилась она.

Колин придвинул к дивану кресло. У него были такие озабоченные и серьезные глаза.

— Почему ты захотела повидать меня? — спросил он. Майя откинулась на мягкие подушки и глубоко вздохнула.

— Я знаю, что мне нужно пойти к врачу-психотерапевту, но я не могу заставить себя сделать это. Мне показалось, что лучше всего поговорить с вами — если только у вас есть время.

Он внимательно слушал ее. Она рассказала ему все. Никогда и никто не слушал ее так, как сейчас Колин.

У него было такое выражение лица, что Майя чувствовала: она говорит что-то важное и умное, даже если и немного путано. Она казалась себе такой интересной собеседницей, что решила вспомнить всю свою жизнь.

Ей было не стыдно описывать ему сексуальные подробности. Майя говорила о своих ощущениях, как будто это были чьи-то, а не ее клинические симптомы. Внимание Колина делало ее жизнь важной и открывало какие-то перспективы. Его сочувственное спокойствие гасило ее чувство стыда и страх, успокаивало ее, снимая панику и истерию.

Когда она закончила, он сжал ее крепко сцепленные руки. Это был жест симпатии и сочувствия.