– О чем тогда?

– Вы не могли не обратить внимания, что графиня Чоглокова стала меньше появляться при дворе? Каждый раз у нее то дети, то опять дети. Наш граф заподозрил, но не слишком уж, пока не встретил своего… приятеля по фамилии Камынин, тот и открыл глаза Николаю Наумовичу – графиня, этот образец добродетели, тайно встречается и изменяет мужу с князем Репниным!

Едва прозвучала фамилия любовника, Екатерине пришлось ахнуть, всплеснуть руками и сделать удивленный взгляд, чтобы скрыть – новость для нее не нова.

– Вот как? Не может такого быть!

– Может. Именно об этом мы и говорили. Вот видите, вы тоже иногда ошибаетесь, я не мог не утешить графа Чоглокова, а ваш человек все вывернул наизнанку. – Петр сделал паузу, а потом добавил: – Мир?

– Что? – переспросила Екатерина, она задумалась в этот момент – для чего ее обманул Салтыков, если он действительно ее обманул, и не расслышала последней фразы наследника.

– Я предлагаю мир.

– Зачем вам?

– Как-то неудобно спать с врагом в одной постели.

– У вас есть своя, – Екатерина занялась любимым делом – флиртовать она умела. И сейчас ее синие глаза подернулись туманом, губы тронула улыбка, совершенно не детская, как когда-то, а лукавая, теплая, интригующая.

Перед Петром лежала совсем иная женщина, именно женщина, а не проказница-девица, к которой он так привык. Это было ново – неужто шельмец-Салтыков разбудил ее?! Лежит на кровати, как и он, поверх покрывала, все изгибы тела видны – ночная рубашка обтянула, худовата правда, но грация и гибкость ощущаются. Нет былого смущения – вон в кружевном разрезе обнаженная грудь почти вся видна, так и просится в руку, а Екатерина не смущается, не шевельнется, чтобы наготу прикрыть.

Дразнит?

Соблазняет?

Прельщает?

«Кокетка!»

«Юнец!»

– Хорошо. Мне известны ваши… отношения с Салтыковым, допустим, я хочу предоставить вам возможность его наказать…

– С чего такая щедрость или, может быть, немилость? – Екатерина усмехнулась, губы сложились соблазнительным бантиком.

– Ничуть! Вы – моя жена, пусть у нас сложные отношения, но я действительно преследую свои цели, я хочу выполнить свой долг мужа, и вы не можете мне отказать. Но мы цивилизованные люди, не могу же я вас заставлять быть со мною силой?

– Кто вас знает, – скромно опустила глаза Екатерина и устроилась удобнее на подушках, подперев кулачком голову, отчего обнаженная грудь спряталась от жадного взгляда супруга.

На его лице мелькнула мимолетная тень разочарования, которая порадовала и одновременно позабавила Екатерину. В душе она призналась себе, что утомилась впустую препираться с супругом. Любовника она уже имела, кое-чему он ее научил. Что было важно для семейных отношений с таким непросвещенным мужем, каким она его считала. Сначала ее раздражала его медлительность, теперь же она вошла во вкус и решила подразнить – вновь умело шевельнулась, меняя положение, вновь «случайно» обнажила грудь, приковав внимание супруга, только вздох получился томным, выжидающим, и взгляд синих глаз требовал решительных действий, поощрял Петра.

– Отомстите ему со мною? – лукаво улыбнулся Петр, осторожно придвинувшись к жене и распахивая вырез рубашки, обнажив ее грудь.


В феврале месяце Екатерина поняла, что снова ждет ребенка. Едва она известила об этом Чоглокову, как потеряла последние остатки свободы: ей предписали лежать, запретили выходить из дворца и совершать визиты, к ней перестали допускать всех, кроме фрейлин. И Екатерина ощутила себя самой несчастной. Хандра стала ее постоянной спутницей, она часто плакала, чувствовала себя брошенной и забытой. Прекратились всякие свидания и даже переписка с Салтыковым. Она уже и не знала: сам ли он отошел в сторону, ведь примирение у них было бурным, ярким, страстным, или это происки Чоглоковых и императрицы.

Совершенно неожиданно захворал сухой коликой Чоглоков, а Екатерине пришлось присутствовать при его бурном объяснении с женою. Как никогда, Екатерине стало жалко графа – в момент тяжелой болезни жена высказала ему за все его измены и призналась, что в сердце ее теперь царит другой мужчина – князь Репнин. Видимо, и болезнь, и измена жены подкосили здоровье ветреника-Чоглокова, и он скончался. Великий князь лишь пару раз вздохнул – потерял верного спутника, к которому привык и которого научился нейтрализовать.

Малый двор замер в ожидании – особо не гадали, кого назначат на место покойного Николаши, но в момент пересудов произошло еще одно происшествие – императрица уволила Марию Чоглокову. Поговаривали: из-за несоблюдения траура. Но Екатерина не задумывалась над истинными причинами – их все равно не узнать, к тому же тоска по общению и разлука с Салтыковым не позволяли думать ни о чем.

Как гром с ясного неба прозвучало сообщение о назначении на место супругов Чоглоковых семьи Шуваловых. Великокняжеская чета испуганно взмолилась к небесам о помиловании – Александр Шувалов по занимаемой должности был грозою всего двора, и Малого, и императорского, да что там двора, его боялся город, а может быть, и вся Российская империя: он был начальником Государственного инквизиционного суда, который звали тогда Тайной канцелярией. Пропали всякие надежды на свидание с Салтыковым – теперь уж если бы и он хотел встреч, то это было невозможно. От этого у Екатерины развилась такая сильная апатия ко всему, что до смерти напугала Владиславову, которая пока оставалась при ней. Пришлось позволить и организовать на несколько минут разговор с Салтыковым.

– Катрин, я так хотел вас видеть, но обстоятельства меня не допускают! – лепетал Салтыков, осыпая руки Екатерины поцелуями. Почему-то он напомнил ей побитую собаку, которую нужно погладить и пожалеть. Но ей хотелось сейчас, ей нужно было сейчас, чтобы жалели ее… Слезы капали из глаз, она больше расстроилась от этой встречи, чем получила радости.

– Прощай, Сережа. Прощай. Нам не дадут встречаться…

– Я найду способ…

– Нет. Не стоит, не позволят. Прощай.

До самых родов Екатерина грустила, только верная Гагарина на миг поднимала ей настроение.

Наконец, в Летнем дворце, двадцатого сентября, промучившись, Екатерина родила сына – Павла Петровича. Она сделала то, ради чего ее привезли в Россию – она подарила Романовым мальчика, продолжателя династии.

И тут же была забыта всеми. У нее отняли даже единственную подругу – Гагарину выдали замуж. Она осталась совершенно одна, в грусти и слезах. Лишь через несколько месяцев к ней начал захаживать великий князь, изредка для беседы, но больше всего для ухаживаний за фрейлинами. В очередной раз он потряс Екатерину полным безвкусием, выбрав самую некрасивую – Елизавету Романовну Воронцову, племянницу канцлера Михаила Илларионовича Воронцова.

Глава V. «Я позабыл о том, что существует Сибирь…» (С.-А. Понятовский)

1756-1759

– Давно ты не докладывал, неужто ничего в Европах не происходит? – встретила канцлера Елизавета. Бестужев поклонился и раскрыл толстую папку с бумагами.

– Как сказать, матушка-государыня, в мире много чего происходит, только для Российского государства интереса не представляет, чего тебя зазря беспокоить?

– Ты же, старый лис, увидишь двухнедельный след от курицы и раскрутишь так, что хозяин той курицы будет носить яйца тому, кто ту курицу украл; говори, что привело сегодня.

– К императорскому двору собирается прибыть английский посланник сэр Генбюри Вильямс с верительными грамотами, как положено. Подозреваю, что речь будет идти о возобновлении договора от тысяча семьсот сорок второго года. Хотят обеспечить себе помощь русской армии на случай разрыва с Францией.

– Ну-ну, поглядим. Видать, что-то не получилось у прошлого – Диккенса, не выдержал старичок менуэтов, – хихикнула Елизавета Петровна. Бестужев позволил себе хохотнуть, поддерживая императрицу. – Сам едет англицкий сэр али девку какую с собой прихватил?

– Нет, не девку, а кавалера – Станислава Понятовского, секретаря. Интересный дворянин, перспективный – из знатного польского рода Чарторыйских.

– Хм, если б девку – к наследнику бы пытались пробиться, а кавалера, значит, к Катьке. Ты бы по связям своим, Алексей Петрович, рот графу Салтыкову прикрыл: надоел он болтовней своей о лямурах и похождениях с великой княжною. Екатерина Алексеевна не Петр Федорович, который побаловался с протеже и в сторону ушел, Екатерина – темная лошадка, мало ли как взбрыкнуть может. Ты княжне документы, где Салтыков расписывается в любовных отношениях с нею, давал читать? Как влюбленностью ее похвалялся, да тонкости разные… Тьфу! Не мужик, а болтун оказался, показал?

– Так точно, матушка. Давал. Расстроилась Екатерина Алексеевна.

– Это хорошо: умнее в следующий раз будет.

– А что, кандидатуру наметили? – поинтересовался Бестужев, быстро в уме перебрав всех кавалеров, подходящих по возрасту. Но императрица так сурово глянула на него, остудив любопытство, что быстро перешел к делам.

– Как английский посланник прибудет, приставить к нему своих людей надобно, и похлопочи, чтобы толковых Шувалов подобрал… Что еще?

– Позволите, Ваше Императорское Величество? – В дверь заглянул и ступил в комнату Александр Иванович Шувалов, которого только что упомянула Елизавета.

– Проходи, граф!

– Я бы попросил вас остаться. – Легким кивком головы Шувалов остановил Бестужева, который направился к двери, дело важное, нам нужно знать ваше мнение.

– Ну вот, а ты, Алексей Петрович, говорил, ничего в мире не происходит! Если уж графу Шувалову интересно мнение графа Бестужева, то день задался, – пошутила Елизавета, устраиваясь поудобнее в кресле. – С чем пожаловал, Алексей Иванович, только настроение мне не порть.

– Должность моя такая, государыня-матушка, что настроение всем портить обязан, – поклонился Шувалов. – Сама ж наделила.

– К ночи глядя, плохое начнешь рассказывать – прогоню, – пригрозила Елизавета.