Он, вероятно, предполагал, что она пойдет искать Джаспера, но она не стала. Она уже чувствовала это тогда — что-то большее, чем просто подозрение. Уверенность в том, что Джаспера просто нет. Нет нигде.

Только забравшись в прохладную ванну в комнате Лекс, Ноэль поняла, в чем все дело. Ее руки дрожали, когда она терла мочалкой только что зажившую кожу. Ей был нужен Джаспер. Ей нужно было увидеть его, прикоснуться к нему, знать, что он в безопасности. Ей нужно было свернуться калачиком в его объятиях и осознать, что она в безопасности.

Она нуждалась в нем, и он должен был это знать. Должен был. Если он не знал, как она могла доверять ему? И если он знал, но игнорировал ее чувства…

Нет. Слишком рано для таких мыслей, особенно при всей окружающей их опасности. Даллас признался, что отправил Джаспера с каким-то поручением. Возможно, на всю ночь. Может, он вернулся буквально только что, и если бы она подошла к нему сейчас, он бы протянул руки и обнял ее…

Ноэль не пошла. Она сказала себе, что это потому, что ему нужен отдых, и потому, что это не имеет значения. Она спустила воду в ванне и оделась, заплела волосы в корону вокруг головы и выбрала футболку с короткими рукавами, которая оставила ее руки — и татуировки — на виду. В комплекте с сапогами на каблуках, джинсами и одним из кожаных ремней Лекс это было похоже на броню.

Она была О’Кейн. Одна ночь неопределенности этого не изменит. Ничто не могло изменить этого. Это было обещание, вытатуированное на коже — ее верность в обмен на их защиту. Навсегда.

Кроме того, она больше не была беспомощной. Ей не нужно было, чтобы Джаспер или Лекс держали ее за руку и что-то делали для нее.

Сцена была очищена от крови Лекс, но клуб все еще нуждался в уборке. Трикс будет там, чтобы открыть двери к полудню, готовая подать вино людям Далласа и продать пару бутылок тем, кто не является членом банды.

Жизнь должна была продолжаться.

Ноэль подмела пол и уже убирала стулья к тому времени, как прибыла Трикс в сопровождении молчаливого вышибалы по имени Зан. Зан кивнул ей и встал прямо за дверью; крепкая стена мышц, которая могла — и обязательно станет — смертельной при малейшем намеке на опасность.

Ноэль сменила метлу на тряпку, чтобы вытереть царапины на деревянных столах, когда дверь снова распахнулась, впустив двух мужчин, почти таких же больших, как Зан — и трагически знакомых.

Телохранители ее отца.

У нее едва хватило времени обдумать это — «телохранители моего отца» — прежде чем он сам последовал за ними, моргая в темноте и огибая столы широким полукругом, как будто даже самое простое прикосновение к ним заразило бы его.

Ее отец. Здесь.

Ноэль сжала тряпку. Ее отец выглядел невероятно старым, как будто прошли месяцы или даже годы, а не недели и дни. Борозды морщин вокруг его стальных глаз были глубже, складка между бровей стала более выраженной. Он казался усталым, напряженным, но Ноэль точно знала, что ее отсутствие не может объяснить ни то, ни другое. По крайней мере, не само по себе.

Он посмотрел на нее — нет, мимо, его взгляд скользнул мимо без проблеска узнавания, прежде чем вернуться к ее лицу. Он нахмурил брови и поправил воротник куртки.

— Ноэль. Я не узнал тебя.

Она не знала, как назвать его. «Сэр» было для нее уважением, которого он больше не заслуживал, а никак иначе она к отцу никогда не обращалась. Ей никогда не разрешали.

Значит, никакого приветствия. Расправив плечи, она уставилась прямо в его лицо. Только сжатые на тряпке пальцы выдавали ее страх.

— Я не ожидала увидеть тебя здесь.

— Я давно тебя искал.

Не очень усиленно, очевидно.

— Я здесь с того самого дня, как меня изгнали.

Он сжал челюсти.

— Я не знал, где находится это «здесь».

— Ладно. — Об этом не стоило спорить, поэтому она сменила тему. — Почему тебе не все равно?

Вопрос, казалось, застал его врасплох.

— Потому что я здесь, чтобы отвезти тебя домой. Твоя мать и я… мы хотим, чтобы ты вернулась домой.

Это было так неожиданно, так невозможно, что Ноэль потеряла дар речи и только смотрела на него. Он смотрел в ответ: совершенная картина вежливого удивления — и даже здесь, в трущобах Сектора, он играл на публику.

Гнев пустил корни, и она впервые в жизни дала ему голос.

— Почему? Я потеряла репутацию. Восстановить ее нельзя. Ты не найдешь в Эдеме человека, который согласился бы жениться на мне.

Он отвел взгляд.

— Твое гражданство будет восстановлено, и ты снова сможешь жить в Эдеме. Разве этого недостаточно?

Ответ, который не был ответом.

— Почему?

Эдвин — Ноэль уже почти не могла думать о нем как о своем отце — издал отвратительный звук.

— К чему вопросы, Ноэль? Какова альтернатива? Ты не можешь здесь оставаться.

Больше всего на свете ей хотелось сорваться, засмеяться и указать ему на его поведение, но это был порыв ребенка, а не женщины.

— Я могу остаться здесь, — сказала она, стараясь говорить как можно ровнее. — И намерена это сделать.

Он протянул руку, и один из охранников вложил в нее коммуникатор.

— Даже если я скажу, что мистер О’Кейн связался со мной по поводу твоего присутствия здесь?

— Он бы не стал, — сказала Ноэль, не подумав, но прежде чем звук стих, слова осели пеплом на ее языке. Вчерашнее чувство вины вернулось, и она поняла, что была права. Пули предназначались ей. Ее отец знал это, Даллас знал это…

Джаспер знал.

Он никогда не придет ее искать. Возможно, он не хотел прощаться.

— Это послужило бы на благо каждого. — Голос Эдвина смягчился. — Возвращайся домой, Ноэль. Твоя мать скучает по тебе.

Домой. Пустая комната с безделушками, роскошью и бесконечным досугом. Горячий душ и ванны, которые никогда не охлаждались, независимо от того, как долго вы сидели в них. Мягкое освещение. Простыни, которые меняли каждое утро молчаливые слуги.

Нет прикосновениям. Нет чувствам. Никакой боли, никакого удовольствия, только анестезия безопасности.

Ее губы уже онемели.

— Дай посмотреть, — прошептала она. — Дай посмотреть, что он написал.

Эдвин передал ей планшет, и она посмотрела на белый экран с черным шрифтом.

«Я готов обсудить условия».

Слова могут означать что угодно. Что Даллас хочет, чтобы она ушла, что он готов обменять ее ради безопасности Лекс. И он бы так и сделал, если бы дело дошло до этого — Ноэль ни на секунду не усомнилась в этом, — но Лекс никогда бы его не простила. Она бы не согласилась отправить Ноэль в город.

Конечно, эти слова могут означать что угодно. Может, она слишком много сомневалась. Теперь она носила его татуировку, а это означало верность с его и с ее стороны.

А Эдвин всегда говорил неправду.

Снова вернув лицу невозмутимость, Ноэль отдала коммуникатор обратно.

— Обо мне ничего не говорится.

Не став спорить, он кивнул.

— Я знал, что тебя это не убедил. Ты хотя бы подумаешь об этом?

— О возвращении? — Она бросила полотенце на ближайший стол и широко развела руки, демонстрируя черные татуировки на запястьях и предплечьях. — Я О’Кейн, чернила и все такое, и мне здесь нравится. Что ты можешь мне предложить?

— Безопасность, — немедленно сказал он. — В тебя больше не будут стрелять. В тебя и в… — он снова обратился к коммуникатору. — Джаспер МакКрей?

Страх скрутил ее внутренности, от его взгляда кровь застыла в жилах. Он знал. Она не должна была удивляться — правая рука Далласа О’Кейна и дочь Эдвина Каннингэма были хорошим поводом для сплетен по обе стороны Стены — но Ноэль все еще чувствовала себя незащищенной, как будто он отбросил ее тщательно надетую броню, чтобы найти самое слабое место.

— Ты хладнокровный ублюдок, — сказала она, ее руки дрожали, и казаться совсем невозмутимой не вышло. Ноэль сунула их в карманы, чтобы спрятать, и повысила голос. — Уходи.

— Ноэль…

— Иди же.

Дверь открылась, и Зан просунул голову внутрь.

— Все в порядке, Ноэль?

— Все в порядке, — сказала она, не отрывая взгляда от отца. Она не позволит ему увидеть свою дрожь. — Он как раз собирается уходить.

Она не позволит увидеть свой страх.

— Ладно, — Зан толкнул дверь до упора, нарочно наткнувшись на одного из телохранителей. — Извини, приятель.

Ее отец все еще наблюдал за ней, и все, чего хотела Ноэль, это избавиться от него.

— Я подумаю об этом, но только если ты сейчас уйдешь.

Он смягчился, но только чуть-чуть.

— Я буду на связи. До встречи.

Зан закрыл дверь за телохранителями, и Ноэль нащупала ближайший стул. Колени дрожали, когда она почти упала на стул, воздух вырывался из ее легких, как хрип.

Трикс появилась у ее локтя с рюмкой, зеленые глаза были полны сочувствия.

— Вот. Это хорошее вино. — Девушка поставила стакан на стол и сжала плечо Ноэль. — Похоже, тебе это надо.

— Да, спасибо.

— Без проблем. — Трикс отступила, и Ноэль подняла стакан и уставилась на ярко окрашенную жидкость.

Виски — кровь О’Кейнов, первый и лучший продукт. Несса обещала показать ей, как его делают, объяснить процесс так подробно, как хотела Ноэль, но еще не успела.

Может, больше у нее и не будет шанса.

— Тебе стоит подумать об этом.

Голос Джаспера. Ее сердце еще колотилось, и его слова надломили ее спокойствие еще сильнее.

— Значит, ты слышал.

Он вышел из тени у сцены, скрестив руки на груди.

— Я слышал часть.

Он молча слушал, прячась в тени, пока ее отец крутил словесный нож в ее груди в поисках ее слабого места. Хуже того, он выслушал… и согласился.

Даже в самые тяжелые моменты этого утра она не думала, что что-то может ранить ее так сильно, как его слова.