Виктория Мальцева - За мгновения до…

— Ева! Опять ты за своё! — шипит. — В девицу вымахала, грудь отрастила, а ума, я смотрю, так и не набралась!

Это грубо. Обидно и незаслуженно. Но я никогда не признаюсь в этом вслух.

— Ты перегибаешь палку со своей заботой, — отвечаю, призвав всё спокойствие Космоса.

— Я делаю то, что считаю нужным! И не тебе указывать, как мне поступать!

Спустя пару минут добавляет:

— Кроме того, у нас сегодня гости и очень важный вечер. Сделай над собой усилие, будь раз в жизни «милой» — прикуси язык!

— Как мне тогда есть?

Один многозначительный взгляд объясняет мне, как именно, и не оставляет желания продолжать дискуссию.

— На кухне справлюсь сама. Найди что-нибудь поприличнее из одежды и сними уже эти джинсы, наконец!

Когда дверь в холл открылась и явила «гостей», я едва не подавилась собственным языком, тем самым, который мне было велено прикусить.

— Энни, ты обворожительна, прекрасна, как никогда! — самозабвенно поёт гостья.

— О, спасибо детка! Знаешь, голубой тебе к лицу — в нём ты похожа на ангела! Да ты и есть ангел… Ева, это Мелания — любимая девушка Дамиена! — представляет её маман.

— Оу… — успевает выдавить Мегера и тут же нацепляет приторную улыбочку.

— Мы знакомы, — отрубаю, чтобы не протягивать руку.

— Да-да, Энни, мы уже встречались … в школе. Дамиен, что же ты не сказал, что Ева — твоя сестра?

Слишком много чести.

— Ты не спрашивала, — отвечает братец, запихивая руки в карманы.

Нужно отметить, белая рубашка ему к лицу. И это впервые в жизни, когда я вижу брата одетым в нечто иное, нежели футболки. Он наклоняется над столом, чтобы украсть помидор черри из салатника, ткань на спине натягивается, и я чётко вижу очертания его татуировки.

— Гм-гм, — напоминают мне о столь уважаемом в Канаде праве частной собственности.

Отрываюсь от лопаток, обтянутых белой рубашкой, чтобы упереться в испепеляющий взгляд:

— И всё же, как замечательно, Дамиен, что у тебя есть сестра! Это ведь означает, что и у меня теперь она тоже есть, не так ли?

Я не успеваю даже промычать, не то, что ответить:

— О, Мел! Ты чудо! — мать обнимает эту змею так, как не обнимала меня даже при встрече после аэропорта. — Единственное разумное существо в нашей семье, это ты, детка! Присаживайся поскорее. Это будет очень важный для всех нас вечер!

Мне показалось, или она собралась всплакнуть?

Что происходит, вообще? Неужели эти двое женятся? Беременность?

Тяжело сознаваться, но от этих вариантов развития событий в груди как-то очень уж больно покалывает. С чего бы это?

— Дэвид получил повышение и временный перевод в Бостон! — торжественно сообщает мать, подняв бокал.

— О, Дэвид, поздравляю тебя! Лучшие из лучших всегда получают награду! — бьётся в экстазе восхищения гостья и получает в ответ сухое:

— Спасибо.

— Мы решили поехать вместе! — всё с таким же упоением продолжает мать. — Поэтому примерно через две недели, дети, дом будет полностью в вашем распоряжении! Мелания, ты просто осчастливишь меня, если поселишься на это время у Дамиена! Так мне будет спокойнее!

«О нет!» — думаю, — «Только не это! Моя жизнь на пороге катаклизма!»

— Не думаю, что это — хорошая идея, — мгновенно отзывается Дамиен, и я, не стесняясь, выдыхаю.

Наши взгляды на мгновение встречаются, и его словно сообщает: «Не переживай, у меня всё под контролем!». И ещё кое-что говорит, но это уже, думаю, мне показалось.

Замечаю, как Дэвид, ухмыльнувшись, запивает улыбку вином.

— Ну почему же? Смена обстановки нам не повредит! — идея переезда Мелании явно нравится.

— Мы поговорим об этом позже, — обрывает её мой братец. — Может, налить тебе ещё вина?

Далее следует ужин и беспрерывный трёп ни о чём: о погоде, вернее, о дожде, который, судя по их прогнозам, закончится только в мае, о планах Мел на учёбу в балетной школе Сиэтла, о планах Дамиена отправиться летом в Италию, где он, несомненно, пропадёт, если рядом с ним не будет такой «разумной и ответственной» Мелании. В общем, минут пять спустя я уже дрейфую в собственных куда как более интересных мыслях и бокале красного вина.

Моё внимание мгновенно возвращается вместе с фразой Дамиена:

— Браки давно остались в прошлом, Мелли. Ты ведь не хочешь быть немодной? — щурится.

— Дамиен! — мягко одёргивает мать.

Хотя, зная Дэвида и его одержимость порядком, мужским долгом и обязанностями джентльмена, сейчас должен был случиться фейерверк негодования с его стороны. Но Дэвид сосредоточен на еде. И, возможно, мне показалось, конечно, но правый (или с его стороны это левый?) уголок рта дернулся в ухмылке.

Ясно: Дэвид и Мелания не в одной команде. И это очень хорошее известие! Настолько, что мои бесстыжие губы растягиваются в улыбке.

— Ева! — восклицает мать. — С каких это пор вы с Дамиеном спелись? То не допросишься, а то вдруг такая идиллия!

Меня будто ножом по сердцу полоснули. Господи, ну почему ей так нужно защищать эту Мел? Совершенно постороннего, чужого нам человека?

Наверное, присутствующие видят в моих глазах отражение разрушенной крепости выдержки и самообороны, потому что Дэвид смотрит на меня с сочувствием. Дамиен, чёрт возьми, выглядит сожалеющим!

— Мы даже не разговариваем, Энни. Вряд ли в таких условиях создаются альянсы, — замечает неожиданно мягким голосом.

— Совсем не разговариваете? — уточняет мисс нарушитель семейного спокойствия.

— Совсем.

Его нож пилит передержанный стейк с таким усердием, которое я бы назвала излишним. Расчленяет. Унылый доктор над своим рабочим столом в морге.

— Джентльмен всегда найдёт повод, если захочет, — обозначает свою позицию Дэвид.

— Как и леди, — мгновенно парирует сын.

Их взгляды — схлестнувшиеся пики, и все присутствующие слышат их металлический лязг.

— Всё же у женщин способности к социализации выше, нежели у мужчин! В нас больше дипломатичности, гибкости, умения чувствовать партнёра или просто собеседника.

Моя мать любит умничать. Иногда ей это даже идёт, вот как сейчас, например.

— Но только те из нас, кто наделён умом, извлекают пользу из этого навыка! — подхватывает любимая гостья хозяйки.

— О, Мел! Ты умничка, понимаешь меня с полуслова!

Ну надо же! Может, вам ещё и спеть хором?

Я прошу Дэвида ещё разок наполнить мой бокал, и он делает это без малейшей заминки, несмотря на недовольные взгляды матери и попытки привлечь его внимание. Мне кажется, или он однозначно на моей стороне?!

— А почему же Ева всё время молчит? Дам, у тебя такая застенчивая сестрааа! И вы так похожи!

— Мы не родные! — вылетает из моего рта прежде, чем она успевает закончить свой овечий манёвр.

Интриганка! Сучка, самая настоящая.

— Как раз об этом… я и хотела сказать, — успевает вставить мать, как вдруг мой бокал с красным вином «случайно» опрокидывается, выплеснув содержимое на прекрасный голубой лиф платья не менее «прекрасной» гостьи.

Боже! Что тут начинается! Мать разрывается между тысячью извинений и тысячью проклятий, Дэвид робко успевает вставить «Она не нарочно, успокойся Энни!». А Дамиен… А Дамиен ржёт. Взахлёб и с чувством.

Да уж… не хотела бы я оказаться на месте его подруги. Разве не должен любящий мужчина всячески обеспечивать своей девушке душевный комфорт? Оберегать её нежную душу от дерзких, невоспитанных и неуклюжих?

Допустим, я заметила, что и Дэвид едва сдерживал улыбку, когда случилась моя нечаянная неловкость, но это ведь Дэвид! Какое ему дело до облитой вином девушки сына?

В общем, меня выгнали наверх, в свою комнату, несмотря на яростные протесты отчима, и вялые, едва слышные, самой Мелании.

Дамиен продолжал ржать.

Утро второго понедельника октября было дождливым, унылым и подозрительно спокойным. Никто не встретил меня смешком, не метнул прожигающий взгляд, не плеснул вслед ядом.

Как только начался перерыв на ланч, и народ массово устремился в столовую, чтобы успеть отхватить желаемое в ограниченном меню блюдо, я, по своему обыкновению, направилась в туалет — люблю заниматься решением физиологических вопросов в уединении.

И уже после долгожданного облегчения обнаружилось, что туалетная дверь не открывается. Первые пять минут я наивно полагаю, что она захлопнулась, старенький замок заклинило, ну или случилась какая-нибудь иная техническая проблема. И, конечно, ору, в надежде, что меня услышат в коридоре, вызовут техника и освободят.

В туалете я просидела сорок минут, то есть весь ланч.

Утомлённая темницей, измождённая голодом и злостью, обнаруживаю, что все в курсе моего малоприятного казуса: одноклассники встретили моё пришествие издевательским смехом. А после того, как носатый арабский, или какой он там, мальчик остроумно назвал меня «туалетным пленником», это имя приклеилось к моей фигуре окончательно, извращаясь лишь в вариациях:

— Пленница туалетных стражей!

— Возлюбленная туалетного духа!

— Ева, исчезнувшая в недрах унитаза… и т. д. и т. п.

В конце концов, подростковая лень укоротила меня просто до «тубзика».

— Тубзик участвует в спектакле — теперь только провал!

— Тубзика записали в нашу команду — я сваливаю!

И да, в школьном Рождественском спектакле, который режиссирует небезызвестная звезда, мне предложили только одну свободную роль — унитазную, а без участия в этом лицедействе зачёт по предмету «Драма» не получить.

Я должна была отомстить. Должна. Причём по крупному, но это позже, а в рамках ограниченного времени Либби смоталась в доллараму за суперклеем. Дальше её роль была сведена к минимуму — следить за тем, чтобы «берег был чист». Как правильно вливать клей в канадский секретный замок-локер, тот самый, которым школьники закрывают свои шкафчики, мне известно ещё со времён сумасшедшего детства. Я прожила целых четыре года с ненавистным сводным братом — не забываем об этом!