— Ещё… — не открывая глаз.

— Да-ми-ен… — выдыхаю снова.

И чёрт меня дери, но я слышу стон! А за ним — то самое, что однажды уже слышала:

— Ева…

— Да-ми-ен…

Он прижимается, уже забыв о своей эрекции, и я млею оттого, насколько приятно чувствовать её животом. Мы снова целуемся, щедро лаская друг друга, запуская межгалактическую станцию и её пилотов в единственный в своём роде Космос, едва рождённый и существующий только для двоих.

Домой добираемся ближе к трём ночи. Горячий душ — лучшее средство при переохлаждении! А после холодного бассейна — ещё и райское наслаждение.

Отогревшись и высушив наспех волосы, закапываюсь в своей постели и почти мгновенно проваливаюсь в крепкий здоровый сон. Просыпаюсь оттого, что плыву. И это плавание не назовёшь мягким: временами меня основательно потряхивает. Лишь когда холодная простынь касается моей спины, а в шею утыкается чей-то холодный нос и губы, я открываю глаза, вижу деревянный потолок, окно в нём, и понимаю, что Дамиен нахально, самовольно и без предупреждения утащил меня в свою берлогу.

Какое-то время лежу, глядя на пятна лунного света на сосновом потолке, вдыхая запах свежести и мужского геля для душа, прислушиваясь к рваному усиленному дыханию того, кто обжигает жаром мою шею, и размышляю о сексе. В Брисбене у меня случались бойфренды, но дальше поцелуев дело никогда не заходило. Главным образом по той причине, что я не видела в этом ни необходимости, ни потребности. С Дамиеном с самого начала всё было иначе: несмотря на уже вторую ночёвку вместе, в обнимку и на одной территории, мы оба, кажется, не решаемся переступить черту. Хоть и не настоящие, но ведь всё-таки брат и сестра, то есть — одна семья. Что, если ничего из нас судьбоносного не выйдет (а в девятнадцать это мало у кого выходит в принципе!)? Как потом смотреть родителям в глаза? Как переживать семейные Дни Рождения, Рождество и прочие неизбежные праздники?

Но есть одно тяжеловесное, железобетонное «НО»: на этот раз я не уверена, что вижу в сексе необходимость, но вот совершенно точно хочу. И если он, этот большой и горячий, уже так подозрительно ровно дышащий монстр посягнёт на мою непорочность — она с радостью и, возможно, даже с подскоком сдаст свои позиции.

Однако дыхание всё тише и тише, спокойнее и спокойнее, пока не становится практически беззвучным: моё чудовище, сбросившее весь тестостерон в бассейне, погрузилось в свой безмятежный сон, а я, хоть и разочарованная, почти сразу же следую за ним.

Глава 32. Перемены

Я вижу розовую воду. Много розовой воды окружает моё невесомое тело со всех сторон и до самого горизонта. Она спокойна, в ней нет волн или почти нет, потому что меня качает. Легко, едва заметно, как если бы я не плавала в воде, а лежала в колыбели. Я наблюдаю, как красный солнечный диск медленно прячется за линией, разделяющей необычно яркое синее небо и водное пространство, и плаваю в красоте и безмятежности.

Открываю глаза, яркий прямоугольник дневного света почти ослепляет, возвращая в реальность. Я щурюсь, стараясь к нему привыкнуть, иногда опускаю веки, в надежде вернуться в розовый сон, как вдруг осознаю нечто тяжёлое и тёплое на своей талии. Медленно вспоминаю, где я нахожусь и с кем. Осторожно разворачиваюсь, чтобы не разбудить, и обнаруживаю пару хитрющих глаз и радужную улыбку.

— Привет, — сонно здороваюсь.

— Привет, — улыбается ещё шире. — Как спалось?

— Хорошо, а тебе?

— А мне…

Дамиен делает паузу и придвигается ближе, почти коснувшись своим носом моего.

— А мне — как никогда хорошо! — заявляет шёпотом.

И я тону в его глазах. Они необычные, не такие, как всегда, а бесконечно красивые, глубокие, затягивающие. Зрачки против света максимально сужены, и я могу видеть рисунок радужки. Именно рисунок, потому что, оказывается, глаза Дамиена не карие, они зелёные! Настоящий насыщенный тёмно-зелёный оттенок, перетекающий в карамельно-шоколадный у самого-самого зрачка. В некоторых местах коричневого цвета больше, как если бы зажатый в кольце непокорный шоколад вдруг вырвался и выплеснулся на территорию спокойного, правильного, предсказуемого зелёного. Бунтарские глаза. Такие же, как и тот, кто видит ими меня.

— Что ты там высматриваешь? — спрашивает, нежно убирая с моего лба прядь спутанных после ночи волос.

— Какого цвета твои глаза, Дамиен?

— Ты мне скажи, — усмехается.

— Нет, я серьёзно, что в паспорте указано?

— Карие.

— Но они не карие, они зелёные!

— Да?

— Да.

— Возможно, — улыбается.

— Тебе и на это наплевать?

— Совершенно. Цвет глаз ведь на остроту зрения не влияет?

— Нет, но они зелёные! Зелёные, маскирующиеся под карие. Если не видеть их близко и при дневном свете, они и выглядят карими! — с трудом сдерживаю удушающее восхищение.

— Мне нравится дурачить людей, — щурится.

Monica da Silva In love

Воздушные замки имеют свойство легко рушиться. Разочарование ждало после очень милого и уже не такого неловкого, как накануне, завтрака:

— Ева, доберёшься сама в школу?

— Разумеется.

Ну конечно, а как же иначе. Разве можно марать звёздную репутацию таким недоразумением, как я?

Это был удар ниже пояса: моё настроение мгновенно достигло нулевой отметки и уверенно поползло ниже — в зону замерзания. Дамиен предложил подвезти до остановки, но я, само собой, отказалась, сходу сочинив причину:

— Мне срочно нужно в ванную. Я опоздаю, а тебе незачем, — отрубаю.

Дамиен поменялся в лице. Конечно, он понял, в чём именно моя проблема, но людям настолько эгоистичным, как мой сводный брат, не привычно приносить жертвы. Уж точно не сногсшибательную популярность первого гонщика, сердцееда, да и просто парня, крутизна которого временами зашкаливает на циферблате личностных достижений.

Пока автобус полз по тонкому, выпавшему за ночь снегу, я обдумывала сложность своего положения. Вероятнее всего, на школьной территории Дамиен, мой тайный любовник, намерен скрывать некоторые неудобоваримые для общественности факты. Но как мне себя вести, если вдруг в школе поганец опять станет обниматься со своей выдрой? А это очень даже возможно: репутация — серьёзная категория, требующая определённых усилий, «правильных» друзей и подруг, не говоря уже о статусе «сердечной привязанности».

Я решаю всё игнорировать. Да, игнор — лучшее, практически беспроигрышное средство.

Выходя из автобуса, надеваю наушники — вхожу в образ, но учеников ни у входа, ни на парковке нет — я опоздала на двадцать минут. Ищу глазами чёрный Мустанг, но не нахожу, и пока мои кроссовки осторожно ступают по снежной глазури на тротуаре, в моём теле, а точнее в районе грудной клетки, примерно посередине, чуть выше той точки, где находится бантик моего бюстгальтера, растёт нечто тяжёлое и твёрдое, как камень. Делаю глубокий вдох морозного воздуха, чтобы вытряхнуть его из себя, затем выдох… Снова вдох и снова выдох, но ничего не выходит.

В школу вхожу с камнем.

Мелании нет на первом уроке — французском, и я почти уверена, что он поехал к ней. Наверное, за утренним сексом, не иначе.

Французский, Программирование и Науки проходят в страдальческом режиме, иногда сменяемом усердным обдумыванием адекватной линии поведения.

TENDER — Armour

Я заметила Дамиена сразу как вошла в столовую — он сидел на своём обычном месте и ждал момента, когда наши взгляды встретятся. Но мои глаза нарочно не смотрели в его сторону, не взглянули ни разу, пока я стояла в небольшой очереди перед кассой, пока расплачивалась и пока доставала бутылку с колой из холодильника, неуклюже придерживая одной рукой свой поднос. Я хотела, чтобы он понял, что мне нет до него никакого дела. Что я нисколько не страдаю от его вероломности и продолжаю активно существовать в своём обычном амплуа — кошки, которая гуляет сама по себе.

В тот самый обычный пасмурный день, когда тяжёлый рюкзак Дамиена шумно плюхнулся на пол рядом с моим стулом, я поняла, что игры остались в детстве, и происходящее более чем серьёзно.

Он просто сел рядом, просто изобразил учтивую улыбку моей подруге, просто сказал ей:

— Привет… э-э-э

— Либби, — бодро обозначила она себя.

— Да, Либби! Рад снова встретить тебя, Либби!

И ещё раз:

— Либби!

Три раза повторил, чтобы запомнить теперь уже наверняка — это ведь подруга его… девушки? А это в разы важнее, чем подруга сестры!

Сразу за жестом учтивости настал мой черёд: мне был послан только один единственный, достаточно продолжительный взгляд, чтобы я точно успела прочесть в нём всё, что мне хотели прояснить:

«Играть я не стану и тебе не советую. Если ты хочешь, чтобы я показал людям, что МЫ вместе — пожалуйста. Но у твоих ног я никогда не буду. Если вместе — то только на равных».

И я вняла ему. Раз и навсегда поняла, чего он от меня хочет.

После этих совсем нехитрых действий Дамиен погружается в свой сотовый. Я молча ем, Либби также беззвучно пытается понять, что происходит.

Перед Дамиеном стоит нетронутый поднос с едой:

— Почему не ешь? — спрашиваю.

— Я уже поел.

— А это что? — тычу пластиковой вилкой в закрытые боксы с едой.

— Это тебе.

Салатный лист застревает в моём горле.

— Мне? — уточняю.

— Ну, извини, я думал, что теперь это — моя обязанность, — не поворачивая головы.

Обиделся. Это заметно.

«Видимо, он покупал своей пассии ланчи» — делаю умозаключение.

Внезапно за одним из столиков в радиусе нашей слышимости некто произносит фразу:

— Я не поняла, они что вместе? Дамиен и эта… как её… а кто это вообще?

— Вроде сестра его… — высказывают предположение.