Виктория Мальцева - За мгновения до…

— Фу… Какая мерзость!

Меня передёргивает.

— Да нет, они сводные. Это значит, у них нет общих родителей, и они вполне могут…

— Трахаться? — снова предполагает тот же голос.

Дамиен поднимает голову, смотрит некоторое время на толпящихся у кассы странноватым, отсутствующим взглядом, затем резко поворачивается ко мне:

— Ты испачкала губы в соусе!

С этими словами аккуратно вытирает уголок моего рта большим пальцем, максимально растягивая свои действия, затем, ласково заглянув в глаза, приближается и, о Боги, целует мои губы. Ничего вызывающего, только долгий, нежный, почти трепетный поцелуй.

Могу с уверенностью сказать, что мой собственный шок мало чем отличался от общественного. Первое, что я увидела, были ошалевшие, ненормально расширенные глаза Либби. Не знаю, почему, но во мне родилось нудное чувство вины.

На нас смотрели все. Ну, или почти все. По крайней мере, большая часть школы. Дамиен оказался слишком значимой фигурой, чтобы такой поворот событий остался незамеченным.

Michael Kiwanuka — One More Night

Когда следующим утром мы выходим из машины, Дамиен аккуратно вынимает мою руку из кармана куртки и сжимает в своей, бросив странноватый взгляд, похожий на смущение. Несмотря на сладкое тепло его ладони, у меня наблюдается очередной шок:

— Слушай, никогда бы не подумала, что ты…

— Что я что?

— Такой… Душка-Сахарок!

Нервный смешок вырывается из глубин оскорблённого мужского достоинства:

— Я и не Душка! Это тактика в рамках стратегии по спасению твоей неутомимой задницы!

— Ах, это! Так мне наплевать!

Дамиен поднимает бровь в недоумении, и я спешу объясниться:

— Мне плевать на всех. Игнор — лучшее средство против троллей.

— Это вряд ли. С таким подходом можно только загнать занозу ещё глубже, а твоя уже и так размером со слона!

С этими словами Дамиен разворачивает меня к себе, приближает своё лицо и, удерживая обеими ладонями мою неспокойную голову, долго целует в губы на глазах у сражённой публики. Уже через час нас будут обсуждать в туалетах, курилках и коридорах. Главная новость года — Дамиен Блэйд сменил подружку!

— Серьёзно? Они расстались с красоткой Мел?

— Похоже на то.

— И с кем он теперь?

— С Тубзиком!

— Да ладно! Ты шутишь!

— Сама видела утром их поцелуй взасос!

- О Боги!!! Что такой парень, как Дамиен, нашёл в такой, как она?

— Говорят, они брат и сестра, — шёпотом.

— Фууу! Дамиену видно совсем скучно стало, раз захотелось извращений!

— Так и к геям недолго переметнуться!

— Блэйд? Это вряд ли. Он скорее трахнет какую-нибудь мамочку, но мужика — точно нет! — смеются.

— Гм-гм! — оповещаю о своём выходе из кабинки туалета.

Сплетницы краснеют, вытягивая физиономии, и прыгают к выходу.

— Эй, девчонки, куда же вы? — ору вдогонку. — А поговорить?

Дамиен оказался прав в своей стратегии: на меня совершенно неожиданно упали лучи его славы, и в ней я в одночасье приобрела если не популярность, то некую значимость точно. Людей внезапно перестала интересовать моя манера одеваться, произносить английские слова с австралийским акцентом, так сильно и так смешно отличным от канадского. Их более не нервировала моя точка зрения на определённые вещи, а наоборот вызывала интерес и повод задуматься.

Liamere Dakota

Мелания…

То, что должно было стать триумфом, оказалось настолько ураганной и шквалоподобной болью, что её волна накрыла даже нас с Дамиеном.

Я проявила жестокость.

Она впервые увидела нас три недели спустя, когда вернулась из своей очередной поездки в Европу. Да, богатые девочки часто путешествуют, а таким как я, остаётся только догадываться куда, зачем, и кто позволяет им так надолго покидать школу.

Всё случилось в Пуарье, легендарном ночном бассейне. Мы с Дамиеном были лишь одной парой из десятков других, собравшихся в субботнюю ночь, чтобы вместе провести время. Я сразу заметила, когда она появилась, вошла в просторный павильон, заполненный молодёжным шумом и энергичной музыкой. Мелания улыбалась одной из своих лучезарных улыбок и держала голову высоко поднятой, будто ей плевать на произошедшие перемены.

Я услышала, как она спросила у рассыпающегося в комплиментах Рона, где Дамиен. Увидела, как резко тот поменялся в лице и посмотрел в нашу сторону, встретившись со мной взглядом, полным тревоги.

Дамиен был слишком занят болтовнёй с метисом по имени Дженая о предстоящем сезоне гонок, чтобы заметить темнеющие тучи над нашими головами. Он не почуял подвоха, когда змея с библейским именем Ева попросила себя поцеловать. И Дамиен целовал: обнимая обеими руками, поднимая локти так высоко, как мог, он прижимался губами снова и снова, с каждым новым движением стараясь обхватить мои как можно шире. Он потерялся, провалился в том поцелуе, потому что это был первый и единственный раз, когда я его попросила.

— Что она здесь делает? — был её вопрос.

Нет, то был не вопрос, то был болезненный стон, выдох, вместе с которым из её тела выскользнула и часть души. То был почти шёпот, с отчаянием вырвавшийся из ада.

— Они теперь вроде как… вместе, — скомкано, словно сам до сих пор не веря, отвечает ей Рон.

Дамиен слышит и отрывается, смотрит в мои глаза, и я вижу в них разочарование и почти боль. Но он не произносит ни слова, мягко отпускает и с головой погружается в воду, оставив меня висеть на бортике в одиночестве.

Когда я решилась, наконец, взглянуть на муки соперницы, её уже не было — уехала, даже не раздеваясь.

Но самым большим сюрпризом оказалась шаткость авторитета Мелании. После их разрыва с Дамиеном внезапно обнаружились те, кому она «никогда не нравилась». Её статус и влияние в школе значительно ослабли, и это было заметно не только в отношении учеников, но и школьной администрации — оба её проекта декораций для надвигавшихся школьных праздников были отвергнуты с формулировкой «неприемлемо вызывающе». Одно поражение следовало за другим, делая Меланию всё более и более озлобленной и ожесточённой, что неизменно должно было привести к катастрофе. Месть рассерженной женщины бывает страшной и не всегда хорошо обдуманной.

Дамиен

Joan & Fismoll So Shy

— Дамиен! Подвинься! Ты весь на моей половине! Опять! — больно толкает меня в рёбра рукой.

Да, я опять, в сотый раз, каждый раз, на её половине. Потому что во сне моя рука сама находит её талию, и тело как-то само собой подтягивается поближе. Я лучше сплю, если мой нос касается кожи на её шее, и мне не нужно никуда тянуться, чтобы поцеловать, если вдруг захочется.

А хочется часто. Даже во сне.

— Это вообще-то мой матрас… весь, — сонно бормочу в ответ.

И приоткрываю один глаз, чтобы полюбоваться на вполне себе предсказуемую реакцию: Ева мгновенно просыпается, напрягается до состояния каменной, её рука становится острой — локтём, наверное, таранит меня. Но главное, самое главное — мой любимый её фирменный «умерщвляющий» взгляд.

Вжимаю ладонь плотнее в матрас, напрягаю мышцы, потому что знаю: сейчас начнёт вырываться.

— Твой, значит? — смотрит искоса, а в глазах искры.

Чёёёёёёёрт! Как же меня заводит эта её злость! Экспрессия!

Ева впивается ногтями в мою руку, вонзает колени в мой живот, потому что я уже занял более устойчивую позицию на боку, окопавшись пятками в икеевском матрасе.

— Пусти! Выпусти меня! — шипит.

— Иди, — спокойно предлагаю, зажимая кольцо ещё плотнее.

Она брыкается, бьёт меня уже не играючи, а со всей серьёзностью, и, надо сказать, моя Ева сильная! Очень, мать вашу, сильная!

Не выдерживаю, хватаю запястья, завожу её руки за голову и нависаю сверху. Её ноги свободны, и она может, если захочет, ударить меня в живот. Но вместо этого её взгляд скользит по моей груди, щекочет мышцы, спускаясь ниже к прессу, затем ещё ниже и упирается в широкую резинку моих серых штанов.

Он плотояден, этот её взгляд. И она давно уже так на меня смотрит.

Но я не готов переступить черту. Последний рубеж, отделяющий от пространства, в котором мы будем существовать как мужчина и женщина. Не как брат и сестра. Больше никогда не родственники, навсегда любовники.

Я вижу, как в её глазах злоба перерождается в страсть: вся мощь трансформируется из одного состояния в другое. Мне лишь остаётся пожинать плоды.

Еве нравится ощущать мою силу, пусть и только физическую. Подавление и вынужденное подчинение возбуждает её, я заметил. Давно заметил, и чувствую, что собственное глупое сердце вот-вот пробьёт дыру в груди.

Картинка, которую видят мои глаза, никогда не была ещё такой чёткой, насыщенной цветами и красками, линиями, оттенками. Будто моё зрение внезапно достигло совершенства и доставляет мозгу те детали, которые не были доступны раньше.

Я убираю руки, она свои — нет. Провожу линию над розовым кружевом её девчачьего белья, и вижу, как волной по телу расходится эффект — гусиной кожей. Мой взгляд мгновенно ищет грудь, зная заранее, что увидит сквозь тонкую ткань. Выдыхаю, потому что не известно, на кого происходящее имеет большее воздействие.

Мы держим друг друга взглядом, пока мои пальцы стягивают с её бёдер розовый клочок ткани, и, нужно признать, я ещё не видел столько секса в глазах женщины. Неопытной женщины, чёрт возьми!

Я не смотрю, интригую, заставляю её дышать полной грудью. Знаю, что ждёт, знаю, что боится и хочет одновременно, но наше время сейчас — густой, приторный, горько-сладкий мёд.

Раздвигаю её ноги и всё так же не отрываю взгляд от её лица: его выражение сейчас даже не прочесть — слишком много всего и слишком в большой концентрации.