Прижимаюсь животом, кожа к коже, закрываю сам глаза от нежности её бёдер и дышу, не отказывая себе в кислороде. Прикоснулся, оторвался, прикоснулся, оторвался… Она горячая, нежная, влажная.

И вот он, наконец, её стон. Ровно секунду опущенные веки.

Мгновенно собирается, снова смотрит в мои глаза. Иногда на губы, но всегда возвращается к глазам.

Мои пальцы уже подцепили тонкие эластичные лямки её топа. Мы дышим в унисон и тонем в глазах друг друга. Это невероятно, то, что происходит. То, что я чувствую. То, отчего зашкаливают мои, не существовавшие ранее, эмоции. То, чего мне так не хватало! Отчего так безумствует собственная кровь: шумит в ушах, ломит в паху, разогревает тело до температуры кипения. Мне тяжело дышать — в груди не вмещается сердце и давит на лёгкие.

Alicks EmpAthy (Hakuu Remix)

ONUKA Time

Первый поцелуй в моё любимое место — в ложбинку между её грудей, туда, где я ментально всегда рисую красный мак. Язык растянул время в вечность, ощутив вкус кожи. Обнаглел, пробует всё, что видят глаза.

Я слышу глухие удары её сердца, шумное дыхание, но не стоны. Держится, молчит. И я отстраняюсь. Отодвигаюсь, глядя, с какой силой сжимаются и разжимаются её рёбра — сумасшедшее, одержимое дыхание в предвкушении.

Она знает, что сейчас я посмотрю туда, на неё. Впервые.

И она ещё не знает, что ничто так не возбуждает, как взгляд. Мой взгляд.

И вот он, наконец, её стон:

— Да-ми-ен…

И чёрт, у меня помутнение рассудка. Некто оторвал мою голову. Отключил от космической сети мой мозг. Накачал до беспамятства опиумом.

Её первый оргазм у меня на языке. Десятки стонов «Дамиен» — в ячейках моей оперативной памяти, но время и воспоминания перенесут их на жёсткий диск. В секретную папку, которой суждено стать моей кровью. Субстанцией, поддерживающей жизнь. Я буду складывать их туда, все эти моменты. Все эти мгновения. Я буду жить ими, когда жить не захочется.

Alicks Forget

— Мы опоздаем в школу, — бросает ровным голосом, таким будто ничего и не произошло. — Я в душ.

А где мои заслуженные ласки? Поглаживания по голове? Поцелуи! Хотя бы в губы! Я уже не говорю о большем…

В моих штанах обиженный и, не преувеличивая, измученный я. Обделённый. Пока Ева моется, прислушиваюсь к волнообразной боли, зажав его рукой, и мысленно прошу её поторопиться. Мне тоже нужно. Так сильно, как никогда.

Я — пёс у её ног. Со мной так не обращалась ни одна девушка, ни одной не было настолько наплевать. Парадоксально, но даже это заставляет меня усерднее заглядывать в её глаза. Считать секунды до встречи. Прижиматься во сне, пока спит и не держит себя под контролем.

Глава 34. Совпадения и первая боль

Ева

Broods — Sleep Baby Sleep

Некоторые вещи просто совпадают во временной ленте: одни события, являясь непременным условием других, случаются, делая катастрофы не только вероятными, но и неизбежными.

Если бы не разговор, не было бы клуба. Если бы не клуб, не было бы разговора.

Мелании хотелось со мной поговорить, это было заметно. Её взгляд буровил мой профиль в течение недели, пока, наконец, мы не пересеклись в самом предсказуемом месте из всех возможных — в женском туалете.

Смотреть в глаза через отражение в зеркале — известный киношный приём. В жизни это выглядит не менее зрелищно.

Начало не было впечатляющим:

— Ты просто игрушка. Даже, возможно, любимая, но лишь одна из многих и до тех пор, пока не появится новая. А серьёзные отношения никуда не денутся, и его серьёзное — это я. Мы поженимся, даже твоя мать мечтает об этом!

Неприятно, но и не убедительно. Мелания, нужно отдать должное, это замечает и поднимается на уровень выше:

— Чтобы позволить себе с такого мужчину, как Дам, нужно быть женщиной. В полном понимании этого слова! — теперь даже её голос изменился. — Совет: загляни в зеркало, посмотри самой себе в глаза и спроси: Ева, что есть в тебе от женщины?

Её веки нервно сощурены, но уверенность в собственном превосходстве, высокомерие и даже презрение явственно читаются в сочащемся сквозь длинные ресницы блеске глаз.

— И помни: его любимое место, то, куда он возвращается снова и снова, в моей постели!

Это удар ниже пояса.

Господи… неужели он продолжает с ней спать?

Слова Либби застряли в горле подобно рыбной кости: «Ева, парням нужен секс. Если его нет, то они пойдут туда, где он есть!». Боль рвёт мою душу, горло и грудь сжимает ревность, не давая дышать, думать, жить.

Ядовитая стрела Мелании попала в цель — я съёжилась. Из меня перестало сочиться тепло. То самое, которого ищут в нас мужчины, то самое, о котором говорила Мелания, проклиная взглядом моё отражение в зеркале.

Sufjan Stevens, "Should Have Known Better"

Однажды в детстве отец гулял со мной вдоль пустынного берега. Осень, на моих ногах розовые резиновые сапожки в мелкий горошек, и я без ума от них самих и от того, что могу наступать на ускользающие волны, прыгать в них, пинать носком. Отец улыбался во весь рот и носился в своих огромных жёлтых сапогах вслед за мной, притворяясь, что никак не может поймать. Потом мы менялись ролями, я должна была догонять его, и у меня получалось, потому что отец, конечно же, подыгрывал. Но случился момент, когда он увлёкся и стал убегать всерьёз, заигравшись не как взрослый, а как ребёнок. Он удалялся так быстро, а мои маленькие ноги в розовой резине казались настолько бесполезными, медленными и неуклюже увязающими в песке, что я в полном расстройстве духа остановилась. А отец не заметил и продолжил бежать так же быстро, как и мой нагнетающийся страх потерять его из вида насовсем.

Само собой, он вскоре остановился, но моя истерика и страхи уже успели принять неумолимые масштабы. После, помнится, отец долго успокаивал и умолял простить, во всём винил шумные волны, которые не дали ему услышать мой голос и плач. Домой я победно ехала на его плечах, получив эту радость в качестве компенсации за нанесённый моей детской психике урон.

Этот случай быстро забылся, как и все прочие мои детские огорчения, но страх потерять близкого человека остался: спустя не так много лет отец всё-таки ушёл и сделал это навсегда. Именно так, как и было тогда, в детстве, на берегу: быстро и неотвратимо.

Chasing Dreams — Departures

В ту ночь мне приснился сон: я вижу спину Дамиена, он уходит, отдаляется достаточно медленно, но я, как бы быстро не старалась бежать, буквально лететь за ним, задыхаясь и спотыкаясь, падая в ледяную солёную воду, догнать не могу, потому что ползу как улитка, потому что мои ноги в розовых сапожках вязнут в мокром песке. Решаюсь кричать, звать его, что есть мочи, и даже мысль, что нас могут услышать, что наша тайна раскроется, больше не пугает меня — настолько страшно, что он уйдёт безвозвратно. Но Дамиен не слышит, словно меня больше нет, будто я отныне и в будущем — ничто для него. По мере того, как его спина удаляется, тяжесть потери всё сильнее и сильнее опустошает и давит неизбежностью, мне становится до безумия страшно. Невероятно острое ощущение физической боли в груди: растущей, неумолимой, не позволяющей дышать и жить. Я знаю, куда он идёт. Хоть и не вижу, но понимаю: к ней. К той, с которой у него «всё серьёзно».

Утром я проснулась почти в истерике, лихорадочно шаря ладонями по холодным простыням и подушке, но моего Дамиена, к жаркому телу которого я так неосторожно привязалась, не было.

В последнее время каждое наше утро начиналось с совместного пробуждения, мы долго лежали в объятиях друг друга, иногда целуясь, иногда болтая о ерунде, иногда просто слушая занудный Ванкуверский дождь, шелестящий по хвое елей и сосен, карнизам, крыше, балкону. Я всегда находила Дамиена рядом — каждый день, каждое утро, начиная с того самого момента, как мы неожиданно стали парой.

В то утро его не было.

— Ты рано встал! — сообщаю, входя в кухню.

Дамиен уже в привычных джинсах и футболке лепит сэндвичи:

— Проснулся раньше, решил зря не валяться, приготовить завтрак.

— И принял душ с утра?

— Ага, — соглашается, не отрываясь от своего занятия, а я отмечаю, что он взглянул на меня только раз — когда входила.

Неприятное чувство, что Дамиен избегает моего взгляда, гнездится в груди, в самой её глубине, где-то там, где сердце. Там же, где лежит твёрдое знание о том, что мой сводный брат моется по вечерам перед сном, почти никогда не делая исключений.

— Тебе кофе? — спрашивает, всё так же не глядя.

— Нет, спасибо. Я сама.

Он отрывается от своих сэндвичей:

— Что случилось, Ева? — спрашивает почти с вызовом.

— Ничего, — отвечаю, с силой удерживая безразличие в голосе.

— Я чувствую, что-то не так! — признаётся.

— Да нет же, — настаиваю и даже силюсь улыбнуться. — Всё в порядке! С чего ты взял?

— Не знаю… — отвечает. — Ты… какая-то отдалённая. Чужая! — находит, наконец, нужное слово.

— Тебе кажется, Дамиен.

Он молчит какое-то время, затем возвращается к своему занятию. Я так же молча варю себе кофе.

— Дамиен, тебе сделать чай?

— Нет, я сам, — отзывается.

— Окей, — отвечаю.

Мы завтракаем в тишине, каждый пьёт и ест то, что приготовил сам: я и от сэндвичей его отказалась, сославшись на отсутствие аппетита. Он не настаивал.

Уже подъезжая к школе, Дамиен решает нарушить молчание:

— Я сегодня не смогу забрать тебя после школы — есть пара дел в даун-тауне. Сможешь добраться сама?

— Конечно, — отвечаю. — Либби попрошу.

— А если её сегодня не будет?

Да, Либби заладила в последнее время прогуливать, заявив однажды, что разозлится и перейдёт на домашнее обучение.