— Более чем, — отвечаю и задаюсь вопросом: «Зачем вышла? Ведь знаю же, хорошего от этого ушлёпка не дождусь никогда в жизни!».

Между лопаток синевато-серой краской набит странноватый на вид треугольник. Ни имён, ни инициалов — только рисунок.

— Почему треугольник? — спрашиваю.

— Погугли, — отвечает.

Но мне, честно говоря, уже совершенно наплевать на рисунок — спина, вся в волнах, как рифлёная доска, говорит только об одном: этот Нарцисс вкалывает в тренажёрке, не жалея живота своего. И всё ради чего? Азиатка и её подружка не отлепляют глаз от «тела», плотоядно облизывая каждую мышцу взглядами.

— Спасибо, что показал, — нет сил наблюдать за этими танцами перед случкой. Тошно.

— Не за что, удачи в споре, — отвечает и уходит.

И ни слова больше, каждый расходится по своим делам. Я — завтракать, Дамиен — трясти веером своих изумрудных перьев.

Гугл сказал, что треугольник на мужском теле может обозначать триединую природу мира (Земля, Небо, Человек); физическую и духовную силу, мудрость и красоту; либо попросту семью — мать, отца и ребёнка.

А дальше у меня утренний кофе с молоком и ложкой мраморного мороженого и представление: Дамиен поливает из шланга своих помощниц, заставляя их визжать и, смущаясь, отлеплять майки от откровенно торчащих грудей. Вижу, как тщательно, но при этом в ускоренном темпе он натирает полиролью сверкающую поверхность своей красивой машины, как восторженно трогает его бицепсы подружка Мэй, и, чёрт меня знает, почему я так легко запомнила её имя. Замечаю его быстрый, вскользь, словно ненароком брошенный взгляд в сторону окна нашей столовой, где вполне предсказуемо могу быть и есть я, и полное отсутствие его интереса к уже практически голым в этих мокрых тряпках соседкам, потому что меня у того окна больше нет.

Тот быстрый взгляд запечатлелся в моей памяти и имел, помимо воли, контакт с чем-то глубоко внутри меня. И это был не разум, потому что Дамиен и моя сила мысли всегда находились по разные стороны баррикад. Но вот, то внутреннее, что не поддаётся контролю и никогда не слушает наших рациональных доводов, уже в тот день ясно поняло, что мы оба, и Дамиен, и я, находимся на пороге чего-то нового. Чего-то особенного. Огромного, необъятного. И внутри меня поселилось тянуще-щемящее ожидание: что будет дальше?

Глава 11. Гонки

Я надеваю свои самые узкие джинсы, именно те, в которых моя задница выглядит наиболее выгодно, а ноги кажутся длинными, и чёрную кожаную куртку, едва прикрывающую поясницу. Распускаю волосы, впервые за долгое время позволяя их крупным волнам свободно лечь на мои плечи и спину. Даже крашу ресницы и губы любимым маковым блеском.

— Охренеть… — приветствует подруга.

— И ты хорошо выглядишь, Либ. Привет, кстати.

Открываю дверь её жёлтого Фольксвагена, сажусь рядом с водительским сидением, хотя это место считается самым опасным с точки зрения вероятности летального исхода.

— Знаешь, когда я сказала, что ты её не потянешь — погорячилась! — не унимается подруга. — Нет, серьёзно. Тебя просто нужно было привести в порядок, оказывается!

— Спасибо за комплимент.

Пристёгиваю ремень, проверяя надёжность устройства.

— Едем? — её исследующий взгляд начинает меня нервировать.

— У тебя зачётная задница, и сиськи тоже есть, — констатирует не без зависти.

— А у тебя их нет?

— Есть. Нулевого размера.

Её почти расстроенное лицо поворачивается к дороге, рука механически заводит машину, и наш Фольксваген резво снимается с места. Я завидую: безумно хочется научиться водить, чтобы ни от кого уже не зависеть.

Мы приезжаем в Мишн почти к самому началу гонки. Широкие трибуны переполнены людьми, платные стоянки — машинами. Либби долго кружит, пытаясь отыскать свободное парковочное место, но дело заканчивается маскировкой в кустах, что съедает ещё полчаса нашего времени. Первый заезд, а в нём как раз участвует Дамиен, мы пропускаем.

— Кто выиграл в первом? — орёт Либби на ухо долговязой девице с пирсингом во всём, во что его можно было вставить.

— Дам! — сообщает та, приложив немалые усилия, чтобы перекричать орущую музыку в стиле hard rock.

— Видишь?! — с гордостью восклицает Либби. — Я же говорила!

Дальше она, подобно танку, протискивается «к нашим», вещая разъярённым болельщикам: «Мы из команды Блэйда, опоздали, не могли паркинг найти!». И те, поскрипывая зубами, пропускают нас, узнавая, очевидно, в Либби завсегдатая группы поддержки Дамиена.

Спустя минут двадцать нам удаётся прорваться к трибунам со знакомыми лицами: здесь почти вся школа, все классы, не только двенадцатый и не только наше подразделение. Я вижу и одиннадцатиклассников, и учащихся в десятом. И Дамиена тоже вижу: он стоит, облокотившись на капот Мустанга, обклеенного тонкими красными полосами. Обычно для гонок клеят только две широкие белые полосы и только на капот.

— Смотри, как она машину его разукрасила, — Либби также замечает преображение. — В своём уникальном и неподражаемом стиле!

— Неплохо, мне нравится.

Подруга обжигает меня взором, потратив лишь пару секунд на убедительность своего послания, и сразу же возвращается к предмету обожания. А он, этот предмет, уже не один: его звезда рядом, он обнимает её за талию, пока репортёр делает положенные снимки для местной газеты «Metro Vancouver».

B тот момент, когда Мелания демонстрирует право собственности, подчёркнуто сексуально целуя победителя в губы, я замечаю устремлённый на себя взгляд. Острый, сверкающий тонким лезвием мести. В детстве он делал ровно то же самое, только моя реакция была другой. Юной девочке не хватало ума скрывать то, как сильно бесят ранние поцелуи ещё почти детей. Теперь же он — не ребёнок, она ребёнком, скорее всего, никогда и не была, а мне совершенно всё равно.

Отворачиваюсь. Рассматриваю болельщиков, разукрашенные машины других участников заезда, огни табло, показывающего скорость конкурсантов, очки команд. И силюсь унять неприятно покусывающие в груди ощущения.

Во втором заезде Дамиен снова приходит первым. Наша трибуна взрывается восторгами, визгами, растянутыми на живых распорках баннерами, дуделками, хлопушками и отборным счастливым матом.

Сумерки остались позади, уступив место глубокой чернее чёрного ночи, Мишн погрузился в сырость и пробирающий до костей холод. Кожаная куртка выгодно смотрится, но все мои мечты и желания в этот вечер только об одном: горячем чае и тёплом пуховике. А ещё лучше было бы оказаться сейчас в постельке под гигантским одеялом, которое так заботливо приобрёл для меня Дэвид:

— У нас значительно холоднее, чем в Брисбене, — объяснил он, вручая доставленную Амазоном упаковку. — Мне показалось, тебе холодно под тонким пледом.

«Приготовленным любящей матерью» — мысленно добавляю.

Не знаю почему, но именно в тот гудяще-гремящий вечер в Мишн, окружённая тысячами людей, я ощутила самое острое одиночество в своей восемнадцатилетней жизни. Так грустно и так тоскливо мне ещё никогда не было.

Ближе к концу шоу к нам подходит парень, его лицо мне знакомо: он всегда сидит с Дамиеном за их VIP — столиком в школьной столовой, вместе с Роном, Меланией и другими, всегда одними и теми же людьми.

— Крис! — протягивает мне руку, странно вглядываясь в глаза.

Я медлю.

— Он нормальный, — вмешивается Либби. — Хоть и брат… Мелании, — произносит имя натянуто уважительно, не скрывая искусственности своей попытки, — но чувак, что надо!

Они обнимаются, демонстрируя давнюю дружбу, и когда Крис снова поворачивается ко мне, я уже первой протягиваю руку:

— Ева!

— А я знаю. Очень приятно, Ева!

Его глаза сияют знакомым блеском. Сколько таких глаз осталось в Брисбене, в моей небольшой школе, где меня любили?

— Знаешь меня?

— Тебя все знают, — улыбается, всё так же не отрывая глаз.

— Оу-оу-оу! Крис, полегче! Твоей сестре это не понравится! — Либби приторно ржёт, подтверждая мои подозрения.

Laurel — Life Worth Living

Я замечала взгляды Криса и раньше, в школе. И он не смеялся с остальными, когда кто-нибудь или же сам Дамиен проезжался, очевидно, своим сальным языком по моей персоне. И это тоже я заметила.

Заметила тогда, а значение придала только сейчас.

— Замёрзла? — спрашивает, и я отмечаю, насколько они похожи с сестрой внешне.

Кристиан — красивый парень. Довольно высокий, ладно сложенный, с умными, проникающими в душу глазами и чуть вьющимися чёрными волосами. От него приятно пахнет мужским одеколоном и сигаретами.

— Да, есть немного, — плотнее стягиваю на груди полы почти не прикрывающей куртки.

Крис снимает свою такую же кожаную куртку, только раза в два больше моей, и подчёркнуто аккуратно, едва касаясь меня, надевает на мои плечи:

— Так теплее?

— Теплее, — честно признаюсь. — Намного. А как тебе в одной футболке, не холодно?

— Нет, — топит в своей улыбке. — Меня твои глаза греют…

Боже, как приятно! После мерзлоты последних недель в «семье» этот Кристиан — как тёплый весенний луч в моём тёмном царстве.

— Между прочим, мне тоже холодно! — Либби кладёт руку Крису на бицепс, и замеряет, пользуясь случаем, его ширину. — Что, если девушке меньше повезло с глазами, ей теперь погибать от переохлаждения?

Крис приобнимает её за талию:

— Прости, курток больше нет, но есть руки. Горячие! — подмигивает.

— Да? — Либби смотрит на него с подозрением.

Крис поднимает глаза, мгновение смотрит в мои, потом возвращается к Либби:

— Просто шутка, Либ. Залезай к Еве, там места хватит обеим.

Не знаю почему, но мне приятно. Очень-очень приятно. Кроме того, в голове моей зреет некий план, в удачности которого я не уверена, но желание проверить не перестаёт дразнить мою мстительную душу.