– А Марлен нет?

– Марлен больше нет в моей жизни.

– Да что ты! – с улыбкой воскликнула Аннет. – Наконец-то!

– No comment, Аннет, я знаю, что ты была права. Это была не моя женщина.

– Я не тщеславная, ты меня знаешь…

– Разумеется!


На обратном пути Людовик шел впереди с большим куском бриоши. Он постоянно останавливался, наклонялся, подбирал камешек и клал себе в карман. В деревне пустынно. Им не повстречалась ни одна машина.

– Здесь тихо, – заметила молодая женщина.

– Не сезон. В середине октября остаются только местные, которые живут здесь весь год, и несколько сумасшедших, которые еще приезжают послушать шум волн. Барки вернулись, ставни в домах на берегу закрыты, но воздух еще теплый.

– Вас здесь все знают.

– Вот уже тридцать лет я каждое лето приезжаю сюда.

– И вам не надоедает?

– Никогда. Я обожаю это место. Находиться на пляже и испытывать это ощущение, будто ты на краю бесконечности… К тому же люди замечательные.

– Ну да, это ясно… Моя-то булочница не отрезала бы такой здоровенный кусок бриоши, чтобы угостить Люка. Если так будет продолжаться, он за неделю прибавит три кило.

– Это пойдет ему только на пользу. Он похож на выпавшего из гнезда воробушка. И тебе хорошо бы постараться пополнеть. Меньше будешь напоминать синичку.

– Мне и так уже джинсы стали тесны. Это позавчерашний ресторан.

– Очень хорошо. А то ты вызываешь жалость.

– Мне казалось, вам меня не жалко. Я бы предпочла вызывать жалость, но влезать в свои штаны.

– Купим следующего размера.

– У меня нет денег.

– Прекрати постоянно говорить о деньгах.

– Однако это нерв войны[5]. Без денег сегодня ничего нет.

– Главное купить нельзя.

– Ну да, слова богача. Главное – это что? Любовь, добрые чувства, счастье? – возмутилась Жюли. – Знаю я вас! Только люди, которые ни в чем не нуждаются, говорят, что деньги – не главное. Тем не менее иногда деньги полезны. Они позволяют иметь телефон, чтобы позвонить друзьям, когда тебе тоскливо. Они позволяют время от времени поесть вкусненького и в супермаркете прекратить наклоняться к нижним полкам, куда суют всякие дрянные продукты, а по ночам ползают тараканы. Деньги позволяют, когда хочется, купить модную шмотку, а не отставать на два года, потому что милые дамы, у которых полно денег, любезно сдадут надоевшие им тряпки в ближайшую лавку старьевщика. Это позволяет не дергаться, если лента транспортера перед кассой остановится… Это позволяет…

– Хватит, прекрати! Мне очень жаль. Но я напоминаю, что я тебе обещал, что твое пребывание здесь оплачено. All inclusive. Включая штаны, если ты малость раздашься в бедрах.

– А я напоминаю вам, что меня это смущает.

– Ах, ну да, точно. Ты же феминистка.

– Нет. Но я не привыкла, чтобы меня покупали.

– Я тебя не покупаю. Выкинь это из головы. Я покупаю вещи для тебя и твоего сына. Это совсем другое.

– Я так и не поняла, почему вы предложили мне поехать.

– Ты не обязана понимать. Я даже не совсем уверен, что тут есть что понимать. Ты возникла на моем пути, как кремень. А я кроманьонец, который безуспешно искал его, чтобы разжечь костер на краю дороги.

– Я вообще не понимаю, о чем вы говорите.

– Ты согреваешь мне душу.

– Хотелось бы мне знать как?

– Мне тоже. Я просто констатирую. Разве обязательно понимать все?

– Вы что, влюблены?

– Успокойся, я не собираюсь тащить тебя в гостиничный номер, чтобы с гордостью думать, что еще могу завалить малолетку. У тебя внутри есть какое-то сияние. Вот и все. А мне хотелось добавить чуть-чуть света в мои серые будни.

Тут Жюли задумалась, где он мог разглядеть это сияние. У нее-то такое ощущение, что ее жизнь, если бы не сын, была бы сплошными серыми буднями.

– Да где же вы видите этот свет?

– В твоих глазах.

– О, только не надо про глаза. Это самый неуклюжий из известных мне приемов соблазнителя – сказать девушке, что у нее красивые глаза.

– Я тебе не говорил, что они красивые. Я сказал, что в них свет.

– Гм…

– Что не мешает им быть красивыми.

– Ну вот видите!

– Полина была вроде тебя…

– Полина?

– Моя первая жена. Мать Жерома…

– Была?

– Она умерла, когда ему было три года.

– А я думала, она вас бросила.

– Знаю.

– От чего она умерла?

– От рака вульвы. У молодых такого вообще не бывает. Он за три месяца скрутил ее. Врачи ничего не смогли сделать. Только калечили ее. Ни за что. Полина была моим огоньком. Когда он погас, я так и не смог согреться. А теперь вот уже неделю ко мне вернулось ощущение в спинном мозге, возможно даже в грудной клетке и в животе. В кончиках пальцев. Крошечные искорки зажигаются то тут, то там и заставляют меня поверить, что внутри еще может стать тепло.

– А ваша вторая жена?

– Холодный свет. С Марлен я тридцать лет прожил как перед холодильником с открытой дверцей.

– Зато светло.

– Наоборот, темно. Мне кажется, я пропустил тридцать лет своей жизни и только очнулся после дурного сна.

– Вас ведь не насильно женили?

– Нет, но я был в растерянности, с трехлетним ребенком на руках. Мы встретились у общих друзей, я подумал, что мы сможем провести вместе остаток жизни и что Жерому с ней будет лучше.

– Ему было лучше?

– Понятия не имею. Но не думаю, чтобы она причинила ему зло.

– И то хорошо.


Вернувшись домой, они распаковали свои покупки. Людовик потихоньку справился со своей бриошью и потребовал кружку молока. Поль включил кофеварку, а Жюли принялась выставлять на стол посуду. В это время ребенок позвал мать, чтобы сделать Балу.

– О чем он тебя просит? – удивился Поль.

– Балу. Ему очень нравится. Это для хорошего настроения.

– А что такое Балу? – Поль был еще более заинтригован.

– Покажем ему, что это, а, Люк? – предложила Жюли сыну.

Тот кивнул в знак согласия.

– Ой, боюсь! – с улыбкой сказал Поль.

– Да нет, не бойтесь. Встаньте к нам спиной. Вы будете дерево. А завтра будете Балу.

– А кто это, Балу?

– «Книга джунглей». Балу. Да ладно, Поль, перечитайте классиков. А сейчас повернитесь! – распорядилась Жюли.

Поль послушно повернулся к раковине. Теперь он почувствовал, как Жюли прижимается к нему и начинает распевать:

– Чтоб в джунглях жить как в крепости,

Умерь свои потребности

И ты поймешь, тебя не победить![6]

Вертясь вокруг Поля, что было странно, но невероятно приятно, она продолжала, все так же прижимаясь к нему:

– Пусть в жизни мало складности,

В ней есть простые радости,

И счастлив, кто умеет их ценить!

В этот момент появился Жером и некоторое время с досадливым выражением наблюдал за ними. Жюли его заметила, но не перестала петь. Смеясь, Поль повернулся и тут заметил Жерома.

– А, ты здесь? – спросил он, стараясь сообразить, как себя вести.

– Да, здесь. Ну что, готово? Вы закончили со своим цирком?

– Надо бы и тебе попробовать, действует очень благотворно.

– Ну да, конечно, – цинично заметил тот.

– Как спалось?

– Нормально, – ни на кого не глядя, тихо ответил молодой человек.


Продолжение завтрака прошло под непрерывные просьбы ребенка поскорей отправиться к морю. Жюли торопливо допила кофе, чтобы поскорей увести его, тем более что и сама она уже с утра, едва открыв глаза, мечтала об этом. Спустя несколько минут, посадив Людовика на закорки, она вышла из дому и направилась на пляж.

Поль допивал кофе, с улыбкой глядя, как они бегают по песку.

– Что эта девица с тобой сделала, что ты с таким блаженством во взоре на нее смотришь?

– У меня блаженный вид?

– Зеркало дать?

– Ну и что?

– Ничего. Меня это тревожит.

– Тебя тревожит перспектива иметь счастливого отца?

– Меня тревожит зрелище того, что делает его счастливым.

– А меня тревожит зрелище моего несчастного сына.

– У меня для этого достаточно причин.

– У меня тоже достаточно причин. И поверь, лучше иметь достаточно причин, чтобы быть счастливым, чем чтобы быть несчастным.

– Ты мне будешь рассказывать. Какие планы на сегодня?

– Съезжу с ними в Киберон за покупками. Надо бы запастись продуктами. А у тебя?

– Прогуляюсь по пляжу. Может, почитаю. У меня накопилась кипа медицинских журналов.

– Оставь! Сделай передышку в своей жизни. Попроси у Жюли детектив Фред Варгас. Она говорит, ей нравится.


Жюли остановилась у кромки воды. Она сняла носки и обувь, Людовик тоже. Вода ледяная, тем хуже, если они заболеют. Но воздух теплый, а желание пошлепать по воде необоримо. Потом они согреются, если даже придется натянуть по три пары шерстяных носков и залезть под пуховое одеяло. А сейчас так хорошо бродить по мокрому песку и убегать от настигающих их волн. Людовик собирал ракушки. Жюли рисовала на песке сердечки, писала «Люк» то крупными, то мелкими буквами. Набегающие волны тотчас слизывали изображения. Непрерывная встреча моря и суши заворожила Жюли. Завтра утром она придет сюда на пробежку. Хорошо, что она прихватила кроссовки. Почва превосходная. Ощущения на восходе солнца будут самые приятные.

Жюли едва не забыла, что Поль хотел съездить запастить провизией на все время их пребывания здесь. Спохватившись, она предложила Люку вернуться, пообещав ему купить ведерко и лопатку, а может, даже самосвал, чтобы играть в песке. Если, конечно, супермаркеты в октябре еще торгуют такими товарами.

Внедорожник отъехал от дома, оставив Жерома в кухне. Он словно во что-то вглядывался и к чему-то прислушивался. Ирэн где-то поблизости. Иногда днем она возникала и тут же исчезала, стоило ему попытаться приблизиться. Ирэн была грустна, но нежна. Ирэн была несчастна, но ласкова. Жерому нравилось обнимать ее и чувствовать, как она обвивается вокруг него. Он умел успокоить ее и каждый раз надеялся, что она сделала первый шаг наверх и с его помощью ей удастся преодолеть подъем. Но нет, она непрестанно соскальзывала, словно склон был покрыт ледяной коркой. И тщетно он пытался присыпать его солью…