- Что нового? – начинаю издалека, пока отец пытается подцепить лапшу собу.

- Да ничего особенного. Работы навалом, но так всегда. Да чтоб тебя, склизкая зараза!

Отец психует, когда не получается съесть ужин нормально, а я посмеиваюсь над его попытками намотать лапшу на вилку.

- Пап, это же легко.

- И ничего смешного, между прочим. Эта привозная еда… Было бы неплохо, научись ты готовить самостоятельно. Поели бы хоть нормально. Знаешь, сколько я не ел домашнего?

Я молчу, не собираясь отвечать, что примерно столько же, сколько и я. С тех пор, как ушла мама. Но не моя ж вина, что я совершенно не интересуюсь готовкой?!

- Вот Рамазану у нас повезло… - вздыхает отец, снова сражаясь с лапшой, а я вострю уши.

- Робу? Почему?

Отец поднимает на меня недовольный взгляд, и откладывает вилку.

- Ну сколько раз повторять – не Робу, а дяде Робу! Что за фамильярность…

- Ладно, ладно, дяде Робу. Так что там с его везением? – поправляюсь я, лишь бы отец продолжил рассказывать.

- Да что, что… Видел сегодня, как ему женщина на работу обед принесла! Три блюда, и все так пахнет, язык проглотишь! Ну какая забота, а – принесла, все горячее, Роб ест – а она сидит, любуется… Не женщина – золото! Не удивлюсь, если скоро всем отделом на свадьбе гульнем!

- На… Свадьбе? – холодея внутри, тупо переспрашиваю я.

- Ага. Такую женщину упускать нельзя, ну да Рамазан не дурак, сам понимает. Тебе бы поучиться такому, а то сама замуж и не выйдешь никогда.

С последними словами отец наставляет на меня вилку, назидательно тыкая ею с остатками лапши. Я же не знаю, куда унять колотящееся сердце, в котором напряжение и ожидание всего дня разом закипели, не давая мыслить адекватно.

- Софа. Соф, ты меня слышишь? – ищет в моих глазах отклика отец, пока я с шумом в ушах поднимаюсь из-за стола, - да что с тобой?!

- А ты меня отпустишь? Замуж-то? – очень тихо переспрашиваю я, и отец сдвигает брови, - или так и будешь на поводке держать, словно собаку?

- Опять ты за свои бредни! Я о тебе забочусь! – вмиг вскипает полковник, и тоже поднимается с места, - неблагодарная! Сперва пусть позовут такую неумеху замуж – а там уж посмотрим!

- А может, я не хочу, чтоб меня звали кухаркой! – кричу я, чувствуя горячую влагу на щеках, и представляя, как какая-то стерва расставляет сейчас еду на кухне Роба, - может, я хочу, чтоб меня полюбили!

- Ну жди, жди, пока полюбят. Только пока ты под моей фамилией и живешь в моем доме – ты будешь уважать мои правила! И на этом заканчиваем, чтоб я больше не слышал об ущемлении твоей свободы! Или хочешь, вспомним Свистунова?!

- Это несправедливо! Я была не виновата!

- Послушала бы меня, и пришла домой вовремя – ничего бы не было! – рявкает уже бордовый отец, и ударяет кулаком по столу, - пошла отсюда! Марш в свою комнату!

Я вылетаю из кухни, где за секунду из простого разговора вылилась ненависть и жгучая обида. Хлопаю дверью своей спальни, взглядом нахожу теплый свитер, и укутываюсь в него, натягивая на голову капюшон. Трясущимися руками беру в руки мобильник – и вижу, что на экране пусто.

Я больше не сдерживаю слез.

Просто ложусь поверх одеяла, сворачиваясь в клубок, и всхлипываю, часто-часто моргая. Не могу остановиться, да и не делаю особых попыток – и никак не могу прогнать из сознания противные мысли о Робе и той, другой.

«Хочу, чтоб ты тоже была только моей».

Так, кажется, он сказал мне, когда мы решили стать любовниками. Разве это не значит, что никого другого ни у него, ни у меня быть не может?! Или ему совершенно наплевать, и я сама придумала больше, чем следовало…

Нам нужно поговорить! Решено – я не истеричная дура, я позвоню и обо всем спрошу у него лично. Только сперва успокоюсь и приведу мысли в порядок – а затем мы поговорим, иначе я сойду с ума от рвущих душу мыслей.

Глава 28


Глава 28

Роб

Звонки среди ночи – всегда к беде.

Я никогда не могу тупо вырубить мобильник, потому что работа требует быть всегда на связи. И просыпаясь от мелодии телефона, часто про себя думаю о задравших рабочих проблемах, которые не могут подождать даже до утра.

Но в этот раз я сплю очень тревожно, а не отрубаюсь едва коснувшись подушки. И когда мобильный оживаю – испытываю непривычную тревогу и нехорошее предчувствие.

- Роберт Борисович? – раздается из трубки холодный женский голос, и, клянусь, каким-то шестым чутьем я уже знаю, что услышу от этого бесчувственного тона, - сожалею, но ваша мать сегодня ночью скончалась. Вам следует приехать по адресу…

Я знаю.

Сто раз видел все эти процедуры. Не единожды был в морге. Научился смотреть спокойно на даже самую отвратительную смерть, и не содрогался уже от любых проявлений жестокости.

Но когда я получаю, будем честны, вполне ожидаемое известие, то сжимаюсь внутри до какого-то комка, застревающего на выходе из горла.

Скупо и комкано я прощаюсь с девушкой, которая регламентировано передает мне все, что должна передать. Аккуратно кладу мобильник, садясь на постели, и тупо смотрю в стену, стараясь взять себя в руки.

Вот и все. Отмучилась старушка – хоть и не была она старой, просто алкоголь и жизненные несчастия сделали свое дело, огрубив лицо глубокими морщинами. Я прикрываю глаза, глубоко дыша через нос, как когда-то научился, чтоб успокаиваться и брать себя в руки.

Мы не были близки, но она моя мать. Единственный родной человек, кто еще был жив на этом свете. Я знал, что такая жизнь ее сгубит, и не обманывался детскими иллюзиями, что когда-нибудь она бросит пить. Но только окончательно потеряв ее ощутил, как обрывается нечто важное, та привязанность и ощущение безопасности, которое дается нам с рождения и идущее от родителей.

Это трудно объяснить, но так явно чувствовалось, что я еще пару минут сижу, вообще не осознавая, что делать дальше. На часах – пять тридцать, и уже сейчас я знаю, что эти цифры отчетливо врежутся мне в память, как время, когда я остался совсем один.

Спустя полчаса я уже еду в больницу, где знакомый врач сочувствующе сообщает то, что знает. Смерть мамы даже близко не похожа на что-то хотя бы приличное – напившись, она просто уснула на скамейке рядом с подъездом, и под утро ранний собачник уже не смог ее разбудить. Более точная причина смерти будет установлена после вскрытия, но мне по правде совсем наплевать на причину.

Допилась.

Куда уж очевиднее.

Я хмуро заполняю все нужные бумаги, и звоню на работу, прося отгул. Березнев без единого слова дает мне три дня, и обещает напрячь все связи, чтоб не тянули со вскрытием. Эти три дня становятся самыми смазанными за всю мою жизнь – я договариваюсь в похоронном агентстве, разбираю вещи в маминой квартире, решая выставить ее на продажу, и во всей этой хрени чувствую постоянную тянущую боль в груди.

Мне хреново. Паршиво и гадко от нашей последней встречи с матерью. А еще от того, что даже верни все назад, я бы не нашел в себе сил сказать ей что-то важное, чего не так и не сказал. Слишком хорошо я помню свое детство, и, видимо, все же слишком злопамятен, раз так и не смог отпустить обиду.

В день перед похоронами я до вечера снова разбираю вещи в квартире, а по пути домой захожу в бар рядом, залпом выпивая пару стопок водки. Горячий яд льется по горлу, заставляя сморщиться, и ничуть не притупляет боль в груди. Не знаю, на кой черт вообще решил, будто алкоголь поможет – может, потому, что мама в свое время заткнула свою пустоту в душе именно так?

Но, кажется, на мне это не работает. Да и это к лучшему, если честно.

К дому я подхожу поздно, чувствуя злость от выпитой водки, и от мерзкой погоды с ледяным порывистым ветром. Худший вечер, от которого не спрятаться даже в теплом доме, потому что дыра в груди достигает колоссальных размеров, и болит даже острее, чем в первый день.

Кажется, в психологии это называется осознание? Черт его знает, никогда не шарил за все эти штуки.

- Привет, - неожиданно слышу знакомый, тихий голос слева от подъезда.

Резко разворачиваюсь, утыкаясь взглядом в Софу, которая делает шаг ко мне, и плотнее кутается в пушистую бежевую куртку. Она с какой-то решительностью смотрит на меня, не говоря больше ни слова, словно это я что-то должен сказать ей.

- Почему ты здесь? – вырывается гораздо грубее, чем хотелось бы, но мне сейчас не до того, чтоб контролировать свой тон.

Не хочу никого видеть. Больше всего тянет остаться одному, и нырнуть в собственное состояние, чтобы хоть немного разобраться в себе. Это слишком сложно – общаться сейчас с кем-то, и тем более с девушкой, от которой ни разу не веет скорбью.

С Софой я развлекался. И ее губы, взгляды, запах – все ассоциируется с нашим временем бесконечных препирательств и улыбок. А это совсем не то, что мне нужно сейчас.

- Ты не брал трубку… - Выдыхает она, явно не ожидавшая такого тона при встрече.

Не брал. И смски не читал – хоть Софа отправила их с десяток за эти два дня. Я вообще, блять, не хотел ни с кем контактировать, да и не до того было, но девушке, кажется, это невдомек.

- А должен был?

На этот раз выходит гораздо спокойнее, но сам смысл слов, кажется, ранит Софу намного сильнее. Я морщусь, потому что мне не нравится быть причиной ее боли – но сейчас я не способен не то что утешить – даже просто нормально общаться и находиться рядом. Ну нет у меня ресурса на это! И как же бесит, что Софа тут…

- Я… Нам надо поговорить.

- Мне не надо, - трачу последние усилия на три слова, и пытаюсь обойти ее, чтобы зайти в подъезд.

- Роб! – порыв ветра сдувает ее волосы, и Софа руками старается убрать их с лица, почти с отчаянием глядя на меня, и не давая пройти, - я думала, между нами… Это все из-за нее, да? У тебя кто-то появился, и ты просто решил забыть меня… Скажи просто так, как есть! Я знаю, что ты не один, но хочу услышать правду…