И у меня сорвало крышу.

Вот оно — мое время!

Но повел я себя, как всегда. В уже привычной, защитной хамоватой манере. Предложив Марине отплатить отцу той же монетой, со мной. Шансы сейчас были пятьдесят на пятьдесят. И….

Я получил каблуком в ногу и плевок в морду. Что ж. на эмоциях вполне ожидаемо! Ее понять можно. Чтобы отвлечь девку от горя, я посоветовал ей бежать! Бежать пока не догнал.

Я даже и не сомневался, что побежит она в самое ближайшее место, где можно выпить. Это мой клуб. Посмотрев в окно, я убедился в правильности своих мыслей и спокойно помог собрать ей все вещи отца.

Нет, дорогой! Сюда ты больше не вернешься. Я приложу к этому все усилия. Не сомневайся.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


Она несколько часов сидела в баре. Пила, ела мороженое и плакала. А мне от этого было радостно.

Давай, поплачь, расстанься с прошлым. Так надо. Так давно уже надо. Я больше, чем уверен, что это не первая измена отца ей. И надеялся только на то, что она не окажется такой же нерешительной как моя мать и не станет терпеть еще десять лет и прощать раз за разом. В этом нет никакого смысла, если в глубине души ты понимаешь, что однажды ты все равно не выдержишь и поставишь точку. Так зачем отнимать друг у друга самое дорогое, что есть в этой жизни — время. Которое можно потратить на счастливую свободную жизни, или быть счастливым с другим, другой и не мучить понапрасну друг друга. Именно это осознание и подвигло меня к разводу, о котором ни минуты не жалел и не жалею.

Напившись до горлышка, Марина начала буянить. Залезла на барную стойку и, если бы не бармен, поддерживающий ее, расшиблась бы насмерть со своих каблуков.

Хотел подойти и призвать к порядку, но меня опередили двое толстосумиков, что постоянно снимали здесь девок по пятницам.

Марина была уже полностью невменяемой, и они сразу нагло стали ее ощупывать и мять везде, где только можно. Она не возражала. Видимо пьяный мозг и расслабленное тело жаждали-таки мести изменнику. Мужики легко повели ее за собой в сторону уборных, и я не выдержал. Вырубил обоих и потащил Марину наверх, в комнаты для приватных танцев.

Я понимал, что она пьяна и в отчаянье, но меня все равно трясло от злости на нее. Ну как можно было так опуститься! Да протрезвев, она бы руки на себя от стыда наложила.

— Твоему отцу можно, а мне нет! Я же любила его! Я же верила ему, как в бога верят! А теперь! Кому я нужна теперь? — кричала она, уже не пытаясь сдерживать эмоции и слезы.

В глазах Марины было столько отчаяния и боли, что я не сдержался. Признался в своих чувствах. Не мог больше молчать. Если бы молчал еще хоть день, душу бы просто разорвало в клочья. Мне тоже было сейчас очень больно, от того, что ей больно. Больно из-за него.

Я поцеловал ее, и она ответила, да с таким жаром, что я мгновенно достиг максимального возбуждения. Потом она просила остановиться, говорила, что так нельзя. Я, конечно, понимал, что так и есть! Что я сейчас ничем не лучше тех двоих. Пьяную девушку брать подло и низко, и утром я обязательно получу истерику и по морде ни раз. Но я не мог остановиться. Просто не мог. Слишком долго ждал этого момента.

Я встал перед ней на колени, задрал подол ее длинного платья, (короткие, отец ей давно носить не позволял) разорвал к черту ее колготы, сдвинул в сторону ее трусики и принялся вылизывать ее гладкий лобок. Пьянея от ее запаха желания. Именно таким, возбуждающим, кружащим голову я его себе и представлял всегда. И сейчас просто не мог им надышаться. Вот он рай! Вот оно счастье! Сердце билось в груди как сумасшедшее. Предельно напряженный член нетерпеливо вздрагивал, требуя главного.

Но Марина была колоссально напряжена. Один сплошной комок нервов, упрямо сжимающий трясущиеся ноги. Она плакала и просила остановиться, но я этого не делал, потому что знал еще немного, и она будет не всхлипывать от слез, а кричать от наслаждения. Потому что все больше становиться влажной. Ее сок падал на мои пальцы, даря, ликование и смелость.

Я аккуратно ввел в ее лоно два пальца и начал неспешно углубляться, одновременно кружа большим пальцем по увеличившемуся клитору, осуществляя один из моих самых любимых и частых снов. Только в реальности возбуждение, что я испытываю, несравнимо ярче. Я удивлялся тому, как сам еще не кончил от такого долгожданного воплощения самых смелых грез. Но для меня всегда было главное не просто кончить, а довести до фееричного конца свою женщину, без этого победа не засчитывалась.

Я нащупал пальцами ее заветную точку райского наслаждения и с каждым движением непременно легонько надавливал на нее и замирал внутри горячего лона на несколько секунд. С каждым таким движением пальцы все больше обдавало влагой, и я усилил напор. Не прекращая языком ласкать нежную кожу лобка. Вскоре горячее лоно начало пульсировать, смазка стекала по пальцам все обильнее, говоря о приближение бурного оргазма. Но предчувствуя свое поражение, Марина плакала все громче и сжимала ноги все отчаяннее.

Меня просто бесило её показное упрямство.

Да разведи ты уже, в конце концов, свои ноги и закончатся твои слезы раз и навсегда!

Я не чувствовал себя виноватым перед отцом. Прекрасно зная, что, в отличие от меня, он никогда и не любил Марину, так, поддерживал свой старческий организм в тонусе, за ее счет. Только и всего.

Она бы непременно кончила, расслабилась и умоляла взять ее еще и еще, чтобы я с удовольствием и сделал, но нас отвлек звонок из больницы.

Сначала, я подумал, что это сама Марина попросила кого-то разобраться с отцом. Она отрицала и только уже сидя в машине, я понял, что просить то ей и некого. У нее нет друзей. Отец ее практически не выпускает из дома, и даже все ее соцсети проверяет, и я больше чем уверен, что ей еще и в голову ни разу не пришло иметь скрытые от него странички.

Глава 4

Марина


Пока ехали в машине, меня трясло так, что зуб на зуб не попадал. От страха, стыда и… Возбуждения.

От волнения я практически протрезвела и теперь сгорала со стыда. Ладно, я пьяная, в отчаянье и злости. Но он то! Он совершенно трезвый и получается, что просто воспользовался, моим практически неадекватным состоянием! Поддонок!

От злости меня затрясло, и зубы застучали еще сильнее.

— Ты в порядке? — Кирилл, видимо услышав стук моих зубов, включил кондиционер на обогрев.

Я промолчала. Просто не знала, что ему сказать и так ведь понятно, что не в порядке и главным образом из-за него. К чему спрашивать очевидное?

Кирилл хотел взять меня за руку, я дернулась, отодвигаясь подальше, и ударила его по руке.

— Никогда больше не смей меня касаться, иначе, клянусь детьми, ты очень пожалеешь! — прошипела я, с трудом сдерживая желание исцарапать его руку в кровь.

— Не обещаю, — в голосе мерзавца прозвучала явная усмешка.

Подонок!

Я приложила не мало усилий чтобы промолчать, он ведь только и ждет повода затеять брань. Не время сейчас. Пришлось сделать несколько глубоких вздохов, чтобы успокоиться.

Как же гадко на душе!

Я чувствовала себя невероятно грязной. Аж передернуло всю. Хотелось как можно скорее помыться. И это Кирилл меня еще спас от тех двоих, после них, мне бы и вовсе жить не хотелось.

Как мне плохо! Дура! Какая же я дура!

А Миша? Неужели он ничего подобного не испытывает, изменяя?

Впрочем, очень глупый вопрос. Если бы испытывал, не изменял бы. Наверняка, эта девка, у него не первая и не последняя. Как и я же в свое время.

Как ни прискорбно, прав Кирилл, я для него просто очередная в бесконечной очереди. Ни более.

Не зря, его старшая дочь, мне как-то сказала — я знаю, что ты его искренне любишь. Это по глазам видно, их не обманешь. И я искренне тебе сочувствую, — ей было тогда двадцать восемь. Уже взрослая женщина, очень хорошо знавшая своего отца. Но я тогда приняла это за проявление ревности и пренебрежения ко мне. Зря.

Вот и покарал тебя бог Мишенька. Быстренько, однако, оперативно.

Усмешка вышла горькой. Как бы мне не хотелось, злорадствовать искренне, не получалось. Я очень переживала за мужа. И молилась за то, чтобы все обошлось благополучно. Быть может, он тоже свяжет случившееся с карой божьей. Покается. И будет молить о прощение?

О! Моему самолюбию этого бы очень хотелось. Это понятно, но простить все равно не смогу! Никогда. Каждый раз смотря на него, буду видеть ту картину, как она на нем скакала и с каким остервенением он целовал ее грудь.

Даже сейчас от воспоминаний к горлу подступила тошнота.

Больше никогда не смогу делать ему минет, помня про ее задницу, скакавшую на его члене. Вообще лежать под ним, для меня теперь невозможно! Я постоянно буду вспоминать увиденное, думать, а с кем он был сегодня и хотеть выцарапать ему глаза от злости, отчаяния и омерзения.

Развод! Однозначно, развод!

Я быстро смахнула выступившие слезы.

Ничего, проживем! Девчонки у нас умнички. Все поймут. Работу найду постоянную. Торты мои пользуются спросом во всем городе и районе. Голодать не будем.

Лишь бы с Мишей все хорошо было. Ни увечий, ни тем более, смерти, я не могла желать отцу своих детей.

— Угрозы ему поступали?

— Что?

— Я говорю, может, он делился с тобой? Угрозы вам не поступали? Не говорил он тебе беречься? Быть осторожнее?

— Нет. Ни припомню ничего подобного.

— Я тоже даже предположить не могу — кто? Возможно, муж или парень его любовницы? Кто она кстати? Знаешь ее?

— Не приглядывалась особо, но нет. Молоденькая совсем. Моложе меня точно, — к горлу снова подступила тошнота.