Сашка отложила в сторону книгу и смотрела на идущего к ней от дома мужчину. Ее мужчину. Любимого. Единственного. Своего мужа. Смотрела и не могла налюбоваться проступающими под футболкой рельефными мышцами, знакомым прищуром оливковых глаз, тянущимися в улыбке губами. Саша вспомнила, какими горячими они были этой ночью, и зажмурилась. Даже пальцы ног поджала от ощущений, вызванных этими воспоминаниями, такими острыми и свежими, что внутри сладко заныло. Самой стало смешно, они женаты больше года, у нее от этого мужчины трое детей, а она все еще чувствует себя новобрачной в медовом месяце!

Их младший сын лежал рядом в детском подвесном шезлонге, он тоже увидел отца и радостно застучал ножками, демонстрируя широкую улыбку с прорезывающимся крошечным зубиком, что стоил его родителям нескольких изнурительных бессонных ночей.

Если бы не Роман, Денька, наверное, и вовсе не родился бы. Для Саши первая половина беременности прошла как в тумане, а Роман сразу же после родов тщательно изучил все возможные методы контрацепции.

— Все, маленькая, хватит с нас. Трое с головой, — заявил он тогда Сашке, заключая ее в кольцо рук вместе с кормящимся малышом. — Еще одна такая беременность, и я сдохну.

На втором месяце у Саши начался сильный токсикоз, она и не думала, что так бывает. Ее тошнило и выворачивало до спазмов, даже зубы в лихорадке стучали, она ложилась на пол в ванной, чтобы далеко не ходить, там ее и нашел Роман. Сашке было ужасно стыдно, она плакала и просила его уйти, а он молча держал ее за плечи, пока ее рвало, вытирал губы салфеткой, умывал лицо, а потом целовал и уносил на руках в спальню. И снова бежал за ней, когда она неслась в ванную, закрывая рукой рот в новом приступе рвоты. И так раз десять на день.

Гиперемезис — такой вердикт вынес лечащий доктор и еще трое приглашенных специалистов, а потом все четверо, пряча глаза, посоветовали прервать беременность.

 — У вас очень тяжелый случай, Роман Станиславович, — говорила заведующая отделением лучшего в городе перинатального центра, — ваша жена теряет вес, у нее нарушена функция почек, высок риск преждевременных родов. Подумайте, вы оба молодые, наберетесь сил, а потом снова попробуете.

 — Рома, Ромочка, разве так можно? Он же наш… — Сашка в отчаянии цеплялась за руки Романа, а он кусал губы, прижимался к ней мокрой щекой и шептал:

 — Сашенька, родная, любимая, я не могу смотреть, как ты мучаешься, если бы ты знала, как мне жаль, если бы я мог вместо тебя его носить…

 — Помоги мне, Ром, — сказала она, заглядывая в глаза, полные сострадания и боли, — я справлюсь, только если ты будешь со мной. Пожалуйста, не отдавай его им...

Он кивнул, поцеловал ее в висок и сказал, поднявшись.

 — Мы подумали. Мы будем рожать. Согласны на госпитализацию.

С этого дня он только так и говорил о ее беременности  — «мы». «Мы лечимся», «мы спим», «мы гуляем», «нам нельзя». Саша две недели пробыла в стационаре, днем лежала под капельницей, ей вводили необходимые препараты, а вечером приезжал Роман и нес ее в душ. Там она держалась за его шею, а он очень нежно намыливал гелем спину, плечи, руки, и Саша чувствовала, как одно его присутствие придает сил, они будто вливались через его объятия и поцелуи.

Роман собственноручно сдвинул в палате кровати, и, поскольку клиника была частная, никто не возражал. Саша уютно сворачивалась клубком на широкой груди мужа, его руки смыкались вокруг нее кольцом, и тошнота сама по себе уходила вместе с тревогой и всеми страхами. Утром Роман дожидался завтрака и кормил ее, не давая встать с постели, как советовали врачи, а потом уезжал в офис.

Заботу о детях на это время взяла на себя Сашина мама. Вскоре состояние Саши чуть улучшилось и ее отпустили домой, при этом Роман говорил не иначе, как «нас выписали». Но все равно тошнота не уходила, Сашка соблюдала строгий постельный режим и ждала возвращения мужа, который выводил ее вечером подышать воздухом, а затем нес в душ.

Все закончилось в одночасье, однажды Сашка проснулась и поняла, что ее больше не тошнит. Она прислушивалась к себе, однако ставшей уже привычной муторности не было, и ей захотелось на радостях разбудить мужа. Но Роман спал крепко, Сашка подперла подбородок локтями и приготовилась терпеливо ждать.

Проснувшийся Яланский, обнаружив рядом с собой довольную, улыбающуюся жену, начал в панике оглядываться по сторонам — он решил, что все еще спит, это такой сон, и тогда Сашке стало его ужасно жалко. До слез. А дальше началась по меткому определению свекра «вторая часть Мерлезонского балета».

Сашке теперь все время хотелось плакать. То Светлячок нарисовал ее портрет и подписал «мамочка», и хоть там у нее глаза были как два колеса от фуры, Сашка полдня пускала слезы умиления, доведя Романа до нервного тика, потому что не могла внятно объяснить причину. Потом Даша похвасталась рюкзаком и школьными принадлежностями, которые они с отцом купили недавно, и Сашку расстрогало то, какая у нее большая дочь, идет в школу, оглянуться не успеешь, а уже выпускной, а там и замуж… Вернувшийся вечером Роман застал ее горько плачущей в подушку и едва не заработал инфаркт, а Саша потом долго плакала от раскаяния, так ей было жаль перепуганного мужа. Даже подросший драчливый Тельняшка вызывал у нее слезы, достаточно было вспомнить, как она едва не задавила брошенного на дороге котенка…

 — Пропишите нам что-нибудь успокоительное, — угрюмо попросил Роман доктора, когда привез жену на плановый осмотр. Та внимательно посмотрела на часто заморгавшую Сашку и протянула Роману листок с назначением. Яланский старательно всмотрелся в размашистые закарлючки традиционно неразборчивого почерка, затем с подозрением глянул на врача. — А беременным это точно можно?

 — Так это не ей, это вам, папаша,  — сурово свела брови заведующая, — пейте и отцепитесь от жены, пусть проявляет эмоции, как ей нравится. Хочет — пусть плачет, хочет — смеется, лишь бы не нервничала. Можете купить ей мольберт и краски, пусть рисует, беременным это нравится.

Сашка расчувствовалась, а Роман сбежал в аптеку. Спустя некоторе время она подслушала, как муж говорил Логвинову по телефону:

 — Андрюха, рекомендую, вещь суперовая, пол-бутылки бахнул — и все похер…

Анна тоже ждала ребенка, только у Логвиновых беременность протекала намного спокойней, чем у Яланских-Олешиных. Да, теперь у них у всех были двойные фамилии, Роман стал больше общаться с отцом, их отношения заметно потеплели, и Сашка здесь немало постаралась. После того, как она ближе узнала отца своего мужа, ей стали более понятны его поступки.

Железобетонный Олешин был удивительно консервативен во всем, что касалось семейных отношений, Инга без конца ему плакалась и просила помочь в воссоединении семьи, Роман не желал посвящать отца в их проблемы, неудивительно, что Стас воспринял Сашку как разлучницу.

Именно Саша уговорила Романа сменить фамилию. Точнее, совсем сменить он не мог, фамилия Яланский в бизнес-кругах все же имела определенный вес, Роман воспользовался связями отца и добавил его фамилию к своей. Главным аргументом, которым Саша додавила мужа, были не только блестящие дорожки на щеках.

 — Уже есть одна Яланская, Рома, я не хочу быть второй.

 — Ты единственная, любимая, таких больше нет, — возразил муж и сделал так, как она хотела, все четверо стали Яланские-Олешины, и Сашка навсегда запомнила лицо свекра, когда ему сообщили эту новость. Он резко отвернулся и отошел к окну, долго стоял, упираясь в подоконник, а потом так же резко подошел и обнял Сашку, а она, конечно же, разревелась, чем напугала обоих Олешиных.

 — Похоже, у нас в империи произошел маленький дворцовый переворот,  — сообщил Роман жене, усаживая ее в машину, — ты отменила салический закон, и теперь как наследник я в пролете. У императора появилась масса вариантов, а ты среди них любимчик.

Теперь Сашка чувствовала себя превосходно, и ею была поставлена задача отвоевать у мужа право снова ездить на машине. Поскольку слезы применять было бесполезно — Роман с видом карточного шулера доставал из шкафчика бутылочку с прописанным успокоительным и демонстративно отпивал прямо из горлышка — она принялась его уговаривать.

Олешин вышел на кредиторов Вадима, тех самых бандитов, компания-пустышка им оказалась не интересна, а связи Олешина помогли убедить их оставить Романа в покое. Активы тот перевел обратно, при этом заставив Сашку стать учредителем с долей в пятьдесят процентов, и это был первый раз, когда она появилась в офисе после длительного перерыва. Случайно к ним заехал Андрей, потом все вместе забрали Анну и решили отметить знаковое событие в «Альтер эго».

Андрей, как и Роман, поначалу не пил, выражая солидарность с женой, но потом Анна с Сашкой смилостивились и сами заказали мужчинам виски.

 — Кстати, Ромчик, помнишь эту мутную историю с сестрой твоего эсбэшника, как его там звали, Сергей? —  заговорил Андрей, развалившись на диванчике. Они сидели на открытой террасе в отдельной кабинке, Сашка с Анной обложились подушками и нежились под освежающим туманом. Роман недоуменно взглянул на приятеля, а потом слегка обеспокоенно — на Сашку.

— Да нет, Ромчик, ты там краями прошел. Мои ребята тогда с врачом побеседовали — все так, как он говорил, записи подтверждали. А недавно увидел Иришку в одном кабаке с чувачком под ручку, замуж оказывается вышла, молодожен ее из-под местных бандюков. Я тогда сам к тому доктору наведался, оказывается, то был плановый аборт, наша святая сеструха от мужа лыжи навострила, а он Сергея друг. Вот и придумала слезливую историю с выкидышем, а сама к авторитету своему переметнулась, я поузнавал, там пробы негде ставить. И где ты их находил таких…

 — Вот и хорошо, — хмуро оборвал его Роман, не желая продолжать тему своих неудачных связей, — одним грехом меньше. Спасибо, Андрюха, может, еще по сто?