– Ну, вот и мы, – толкая перед собой кресло, он вошел в гостиную. – Дом! Милый дом! Как там говорят, дома и стены помогают, да? Хочешь увидеть свою комнату?

Мадди пожала плечами:

– Все равно…

Себастиану пришло в голову, что если она скажет еще раз то же, самое, он возьмет ее за плечи и хорошенько встряхнет. Оказалось, что выдержки у него значительно больше, чем он предполагал, потому что ответил он очень спокойно:

– Ну, как хочешь, я тебе ее все равно покажу.

Мадди пришлось осмотреть милую, уютную спальню, оклеенную веселенькими обоями. Но и тогда она ничего не сказала, говорил пока Себастиан:

– Все равно, это лучше, чем сидеть в этом дурацком госпитале. Я пока тебя ненадолго оставлю, разгружу машину, вытащу все сумки и баулы. Я накупил кучу консервов и разных продуктов на случай снежных заносов.

Она изумленно посмотрела на него.

– Себастиан, не будь идиотом, сейчас июнь.

– Ах, милая моя, всем известно, что хороший хозяин готовит сани летом. Сейчас я вернусь. – Себастиан подмигнул девушке и вышел из комнаты.

– Ну, хочешь выйти погулять? шепотом спросила Мадди, обращаясь к пушистой мордочке, глядевшей на нее сквозь прутья клетки. Затем она расстегнула кожаные ремни и открыла дверцу. Кошка осторожно выбралась на колени хозяйки, и Мадди, поставив клетку на пол, прижала Шехерезаду к груди. – Прости меня, милая, что пришлось покинуть тебя, но теперь я вернулась, – глаза девушки наполнились слезами, но тут за дверью послышались шаги Себастиана, и она торопливо смахнула предательскую слезу.


Доктор предупреждал Себастиана, чтобы он не ждал слишком быстрого улучшения. Мадди требуется некоторое время, чтобы привыкнуть к мысли, что она никогда больше не сможет заниматься балетом.

– Это похоже на смерть близкого родственника, – сказал врач. – Мадди так привыкла к жизни в балете, что сейчас, когда ее будущее, как ей кажется, ужасно, она испытывает жестокое потрясение, а это угрожает полным расстройством нервной системы. Она думает, что больше жизнь ей ничего не сможет предложить, и впереди у нее беспросветное серое будущее. Но это обязательно пройдет.

Итак, надежда все-таки есть. Но когда прошло дней десять, Себастиан стал беспокоиться, не переоценил ли он свои силы. У него появилось и крепло ощущение, что веселая жизнерадостная девушка, которую он знал раньше, превратилась в незнакомку, только внешне напоминавшую прежнюю Мадди.

Каждое утро он на руках относил ее в ванную и помогал умыться и одеться. Но после этого она сидела там, где он ее усаживал, уставившись в пространство, пока не наступало время ехать на лечение. Себастиан ломал голову, как занять Мадди, чтобы вывести ее из заторможенного состояния. Он покупал ей книги, брал видеокассеты, предлагал поездки в Олсбери или в деревенскую пивнушку, но она лишь пожимала плечами и говорила, что ей все равно.

Доктора говорили Себастиану, что Мадди должна разрабатывать ноги, сидя в коляске, а он обязан помочь ей в этом. Однако, всякий раз, когда Себастиан предлагал девушке заняться упражнениями, она поджимала губы и говорила, что очень устала. Самое ужасное заключалось в том, что Мадди могла приготовить себе кофе и кое-какую еду в специально оборудованной для этого кухне, но не прилагала ни малейших усилий к тому, чтобы сделать что-то для себя. Себастиан знал, что если он не даст ей еды, она просто не обратит на это внимания.

В один из дней, когда Себастиан зашел в госпиталь, чтобы забрать Мадди после процедур, врач-физиотерапевт, женщина средних лет, подошла к нему. Она сказала, что тело Мадди вполне может восстановить свои функции, ее физическое состояние это позволяет, но Мадди, похоже, сама не хочет улучшений. Себастиан сказал, что попытается с ней поговорить. Он усадил ее в машину, девушка, как обычно, молча уставилась в окно, и его решимость сразу пропала.

Была еще одна проблема. Себастиан думал, что коттедж, где они жили, будет для него идеальным местом, и ему удастся, наконец, заняться работой, однако все его время было занято заботами о Мадди. Когда же она находилась в больнице, он садился за рояль, но его голова была так занята мыслями о Мадди, что он начинал путать ноты.

Единственное, что вызывало ее эмоциональную реакцию, была ее чертова кошка. Себастиан приходил в бешенство при одном виде проклятого животного. Он испытывал настоящие муки от безразличного отношения Мадди. Пусть бы она пела, орала, бушевала, – все, что угодно, только не это мертвое выражение глаз, не этот безжизненный взгляд с утра до вечера.

Ему с огромным трудом удавалось сдерживать себя. Было совершенно ясно, если в ближайшее время не наступит улучшение, то он вынужден будет признать, что проиграл, и предложит Кристоферу найти для Мадди более профессиональную помощь. Возможно, он был слишком наивен, думая, что ей нужна его любовь. Она стала совсем чужой.


Однажды утром, когда прошло уже недели три их пребывания в Монкс Рисборо, Себастиан готовил на кухне завтрак, а Мадди была в ванной, завершая утренний туалет. Шехерезада крутилась возле его ног, выпрашивая следующую порцию еды.

– Нет, кошляндия! Я уже дал тебе целую тарелку «Вискас». Не ври, что голодна.

Он поставил стакан с молоком для Мадди на кухонный стол и отвернулся, чтобы намазать булку маслом. Когда он повернулся к столу, то обнаружил, что мерзкая скотина уже залезла мордой в стакан с молоком.

– Брысь! – Себастиан сердито замахнулся на кошку и случайно опрокинул стакан. – Ах, чтоб тебя… Проваливай отсюда! Брысь!

Он легонько поддал Шехерезаде ботинком и опустился на колени, чтобы вытереть молоко, пролившееся на пол. В это мгновение до него донесся свистящий шепот Мадди.

– Как ты смеешь!

Себастиан поднял голову и увидел разъяренное лицо Мадди. Она побелела от ярости, однако он этого сначала не заметил.

– Привет, завтрак почти готов. Вот только Шехерезада…

– Я сказала, как ты посмел!

– Что ты имеешь в виду? – Себастиан почувствовал ее раздражение, поэтому сам заговорил как можно спокойнее.

– Если ты еще хоть раз, слышишь, хоть раз, прикоснешься к моей кошке, я… – Девушка так сжала руки, что у нее побелели пальцы.

– Мадди! Ради всего святого! Да я же до нее едва дотронулся! Она залезла в твое молоко, а я…

– Впредь оставь ее в покое. Она моя. Как ты смел? Как ты только посмел!?

И тут Себастиан не выдержал.

– Мадди, может, ты не заметила, хотя не представляю, как ты умудрилась не обратить на это внимания, но я кормлю твою проклятую кошку вот уже два месяца. Я снял этот дом потому, что надеялся тебе помочь, и я с тех пор делаю все, что в моих силах, чтобы как-то поддержать тебя, вернуть к жизни. Господи! Я же не хочу и не жду никакой благодарности. Она мне не нужна, потому что я люблю тебя и делаю все это только из любви к тебе. Но ты же не сказала мне за три недели ни одного слова, кроме этого упрека за то, что я выгнал твою поганую кошку. Все-таки, это немного не то, а? Я понимаю, тебе сейчас жизнь опостылела, но, Господи! Я же старался сделать все, что можно.

Себастиан вытер лоб, смахнул волосы с лица и печально сказал:

– Видимо, ты не хочешь, чтобы я был рядом, и все, что я делаю, тебе не нравится, все плохо. Давай позвоним Кристоферу, попросим его приехать и забрать тебя. Он отвезет тебя в Лондон, раз тебе так плохо со мной.

Себастиан взглянул в лицо Мадди, но она опять сидела с отсутствующим выражением. Помолчав немного, он вздохнул.

– Все, я сдаюсь, проиграл. Завтрак готов, если я тебе нужен, я буду в кабинете. Извини, пожалуйста.

С этими словами Себастиан ушел к себе и закрыл дверь. Он сел за рояль, и комната наполнилась громкими отрывистыми звуками.


Прошло два часа после этой сцены, но Себастиан так и не записал ни одной ноты. Его душила обида, но он ругал себя за то, что накричал на Мадди. Проведя в полном бездействии столько времени, безучастно глядя на веселый пейзаж за окном, он снова и снова спрашивал себя, во что может вылиться его несдержанность. Наконец он не выдержал, решив послать к черту свою гордость и пойти узнать, как чувствует себя Мадди.

Было ясно, что он потерпел поражение. Теперь остается только позвонить Кристоферу и попросить, чтобы тот приехал в ближайший уик-энд и забрал Мадди.

Прошло еще полчаса. Себастиан больше не мог выдержать ужасной тишины, воцарившейся в доме. Он встал и направился к двери, но, открыв ее, с удивлением обнаружил Мадди. Сейчас она казалась более спокойной, хотя и была все так же бледна.

– С тобой все в порядке? Я как раз собирался пойти к тебе.

Она молча кивнула, и он сказал:

– Послушай, мне очень жаль, что я накричал на тебя. Я был неправ…

– Нет, Себастиан, пожалуйста, не извиняйся. Это я виновата. Я вышла из себя и, честное слово, сожалею.

Мадди избегала смотреть на него, и тогда Себастиан склонился к ней и взял ее руки в свои.

– Не надо, родная. Все это так ужасно.

– Все равно, это не извиняет меня. Ты так заботливо ко мне относишься с того дня, а я настолько ушла в свои страдания, что удивительно, как ты терпел это столько времени. Я же знаю, что у тебя дел по горло, а тут еще я. Это настоящая обуза. Я позвоню папе, попрошу его приехать и забрать меня в Лондон. Ты был просто удивительно заботлив, Себастиан, и будет нечестно…

– Дорогая моя, ты не обуза для меня. Я рвал на себе волосы, что ты стала так далека, и мне никак не удавалось помочь тебе. Мадди, пожалуйста, не уезжай в Лондон. Я люблю тебя и хочу быть с тобой!

– Ты очень добр, Себастиан, но я сейчас совсем не та, что была раньше, и сомневаюсь, что когда-нибудь стану прежней. Ты же не хочешь возиться с инвалидом, который во всем зависит от тебя.

Себастиан попытался заглянуть ей в глаза.

– Мадди, – попросил он, – пожалуйста, посмотри на меня.