Лаура Леоне - Загадочное имя

– Да, – мрачно ответил Люк хорошенькой девушке, за минуту до этого спокойно стоявшей за стойкой бара.

– Люк Свейн! Я так и понял, – вернулся к их столу официант.

Теперь они уже были в центре внимания всего ресторана. Буквально каждый под каким-либо предлогом старался пройти мимо их столика, пока они безуспешно пытались заняться едой и друг другом. Самые нахальные просили автограф или пытались заговорить с Люком. Другие просто не спускали с него глаз. Аппетит у Нины пропал, что само по себе было редкостью.

Толпа у дверей все увеличивалась. Шум в зале нарастал. Тихий романтический ресторанчик стал походить на футбольный стадион. По-видимому, новость о том, что здесь обедает Люк Свейн, распространилась по всему городку.

Около столиков в ожидании, когда они освободятся, толпились мужчины и женщины самого разного возраста.

Наконец Нина сдалась и отодвинула тарелку. Она посмотрела на Люка. Он до еды вообще не дотронулся. Ужин пропал, и все потому, что она была с рок-идолом.

Хозяин подошел к столику и извинился.

– Я думал, вы привыкли к этому, – добавил он.

– В общем, да, – ответил Люк обреченно.

– Все за наш счет, прошу вас.

– Да нет, не нужно, – сказал Люк.

– Пожалуйста, доставьте нам удовольствие. К нам не часто заглядывают такие знаменитости. А кто ваша дама?

Нина глазами молила Люка молчать. Она совсем не хотела, чтобы во всем этом фигурировало ее имя.

– Дама, – сказал медленно Люк, – иностранный дипломат. Захотела познакомиться с прекрасными видами Америки. Я надеюсь, вы понимаете, что нам надо соблюдать осторожность.

– Конечно, конечно. Мой рот на замке.

Хозяин отошел от столика. Хотя все продолжали с интересом их рассматривать и шептаться, некоторое время к ним никто не подходил.

– Ну наконец-то, – облегченно вздохнул Люк.

– Только не говори, пожалуйста: «Я тебя предупреждал».

– Я думал, ты действительно голодна, – сказал он, глядя на ее нетронутую тарелку.

– Тут не до еды. И как животные в зоопарке это выносят?

– Эй! Здесь Люк Свейн! Скорее! – прокричал кто-то на улице.

Нина застонала.

Люк бросил на стол чаевые:

– Идем отсюда.

Он схватил Нину за руку, втащил ее в машину и отъехал так быстро, что никто не успел сориентироваться…

Дни для Нины бежали с бешеной скоростью. Долина была похожа на маленький увядающий рай. Каждый день после обеда они с Люком расходились по разным комнатам. Он репетировал с гитарой или писал тексты своих песен, она пела вокализы, пользуясь портативной электрической клавиатурой. Оба достигли вершины в своем деле, где конкуренция была очень велика; ни один из них не мог позволить себе почивать на лаврах. Люка это огорчало не более, чем ее. Для Нины очень много значило то, что он любил свою работу и от занятий на даче получал такое же удовольствие, как она сама.

Все остальное время они проводили вместе: гуляли, беседовали, ели, спали, занимались любовью, и Нина была счастлива. Они любили друг друга на огромной кровати, резвились, как дети, на медвежьей шкуре перед камином, обнимались на крыльце. Она чувствовала себя с Люком легко и просто и, к своему удивлению, обнаружила, что они вполне могут уживаться друг с другом, обходиться без ссор и споров.

Нина лежала в гамаке, повешенном между двумя старыми деревьями, и смотрела в хрустальное голубое небо. Люк в доме все еще играл на гитаре. Пробежал ветерок, срывая с деревьев листья. Несколько упало на Нину. Ночи были уже холодные, но днем солнце еще хорошо пригревало. Она сняла жакет, оставшись в теплой фланелевой рубашке Люка, и закрыла глаза, наслаждаясь солнцем.

Гамак слегка покачивался, губы Нины тронула улыбка. Их занятия любовью в гамаке накануне кончились шишками и синяками. Люк уверял, что его надо отправить в госпиталь. Нина проигнорировала его жалобы.

– Мечтаешь?

Она открыла глаза. Он улыбался ей. Теплота его глаз согревала. Неужели она когда-то собиралась уйти от этого человека, даже не оглянувшись?

Она потянулась к нему:

– Ложись со мной.

– О нет.

– Да мы просто спокойно полежим, – пообещала она.

– Ты это и вчера говорила.

– Если мне не изменяет память, в том, что случилось вчера, была не только моя вина.

Вспомнив вчерашнее, оба засмеялись.

Он вытащил ее из гамака:

– Все равно я никогда в жизни больше сюда не лягу.

Нина подала ему руку, и они полчаса молча гуляли по лесу.

– Когда ты начинал, ты знал, что твоя жизнь будет такой? – спросила она через какое-то время.

– Какой?

– Что тебя будут оккупировать толпы фанатов, преследовать влюбленные девчонки, за тобой по пятам станут ходить фотографы…

– Ну, в общем-то знал, что такое бывает с теми, кто добился уж очень большого успеха, но не знал, что попаду в их число. Хотя попытаться хотел.

– Как же ты все это выносишь?

– Но эта жизнь и вознаграждает. Как здорово записать альбом с собственными песнями, а потом продать миллион копий. Знать, что твоя музыка настолько понравилась множеству незнакомых тебе людей, что они захотели слушать ее у себя дома. А разве не приятно петь свои песни перед тысячами и слышать, как они поют их вместе с тобой, чувствовать, что они нужны им? Ты понимаешь? Это означает успех. Это утверждает тебя в мысли, что твое дело нужно. Неужели ты не чувствуешь нечто подобное, Нина? Когда люди подходят к тебе на улице и говорят, какое удовольствие доставило им твое пение, как ты растрогала или вдохновила их… Это ведь так важно.

– Да, – согласилась она. – Но пока я тебя не встретила, никто не бросался на меня на улице, не мешал мне обедать и не шел за мной с фотоаппаратом в бакалею. Воздать должное исполнителю – это одно, а разрушать его личную жизнь и жизнь его близких – другое.

– А почему твой развод привлек такое внимание? – спросил он с любопытством.

– Потому что Филипп был тоже своего рода рок-звездой. Из-за его голубой крови и богатства. Его хорошо знали в Париже, Монте-Карло, Милане, в Беверли-Хиллз и Сан-Франциско. В итальянских кругах он был центром всего самого блестящего и родовитого. А наш развод был достаточно грязным, и на нем можно было спекулировать, – добавила она с отвращением в голосе.

Они остановились на зеленой поляне, и Люк предложил ей посидеть на солнышке. Нина некоторое время грустно молчала, и Люк понимал, что она думает о последних событиях и о том, что еще предстоит.

– Все это означает, что мы вообще не можем появляться на людях как нормальная пара? – спросила она наконец.

– Нет, – сказал твердо Люк. – Но в маленьких местечках и даже в маленьких городках, где не часто видят знаменитостей, всегда будет происходить нечто подобное. Поэтому-то, честно говоря, я и люблю Нью-Йорк. Кроме обычных фотографов и моих фанатов меня редко кто замечает. Жители Нью-Йорка привыкли к знаменитостям. Я могу там ходить по улицам, обедать в ресторанах, ходить за покупками. Здорово!

– Лелеешь мечту о такой свободе? – печально спросила Нина, лежа на траве и глядя в небо.

Люк помолчал, подыскивая слова для ответа.

– Я берегу и лелею и другое, Нина. Моих друзей, мою семью, работу – и теперь тебя. Я хочу быть с тобой. Какие-то вещи я могу изменить, другие не в моей власти.

Глаза Люка обдали теплом лежащую на траве Нину. Она почувствовала желание. Оно становилось все более сильным и властным, наполняя ее сладким ожиданием.

– Может быть, мне надо ближе познакомиться с твоей жизнью. Как ты думаешь?

Задыхающийся голос выдал ее. Его глаза потемнели, правая бровь шевельнулась.

– А мне с твоей, – сказал он. – Я хочу знать о тебе все. – Он отодвинул с ее лица прядь волос и, легко погладив по щеке, обвел пальцем контур подбородка, стройную шею.

Нина взяла руку Люка, сунула ее под рубашку и положила на свою грудь. Люк начал возиться с пуговицами. Они оба лежали спокойно, лишь глаза их ласкали друг друга.

– Я никогда не занималась любовью на траве, – пробормотала она, наблюдая за ним сквозь опущенные ресницы.

– Все когда-то случается впервые, – сказал Люк охрипшим голосом и наклонился, чтобы поцеловать ее в губы.

– В четверг День благодарения, – напомнил Люк.

Нина мыла посуду. В тот вечер они вернулись с дачи Джесса, и, так как готовить она не умела, Люк поручил ей «грязную» работу. Он вытер посуду и стал убирать ее. Он пока не знал, куда что ставить, и она рукой в ярко-розовой резиновой перчатке указывала ему.

– Знаю, – сказала она тихо.

В его голосе звучал вызов. Она догадывалась, чего он хочет, но не была уверена, что готова к этому.

– Что ты собираешься делать, Нина?

– Обычно если я в этот день в Нью-Йорке, то иду к своим. А ты полетишь в Канзас?

– Нет, ты же знаешь: у меня концерт на телевидении в пятницу.

– О да! Я забыла. Это явный перебор, Люк. – Нина замолчала, понимая, что Люк ждет приглашения.

– Ну? – сказал он наконец.

– Что «ну»?

– Ты боишься пригласить меня к своим родителям? Рано или поздно тебе придется это сделать.

– Почему?

– Что ты хочешь сказать этим «почему»?

– Ты… Мы… Я хочу сказать…

Глаза Люка сузились. В комнате повисла напряженная тишина.

– Что? Боишься, что я им не понравлюсь?

– Нет.

– Ты боишься, что они не понравятся мне?

– Нет.

– Что же тогда, Нина?

Она нервно поежилась и не нашлась что ответить.

– Ты собираешься держать меня в спальне для личного потребления? – Люк зло посмотрел на нее, глаза его блеснули, и он громко сказал: – Ты что, намерена насытиться мной и бросить, как только надоест? Я что для тебя – забава, о которой никто не должен знать?

– Нет. Прекрати!

Он грубо схватил ее за плечи. Ее руки в хозяйственных перчатках сжались в кулаки, и она уперлась ими ему в грудь. Какое-то время они молча сердито смотрели друг на друга.