– Эту подарите дедушке, – пояснила Нина.

Опустошив половину теткиного кармана, девочки наконец угомонились на своих местах, похоже, предназначенных солидной публике, – удобных, близко расположенных к сцене и относительно чистых.

Вечер начался со страстной и, пожалуй, умышленно наивной речи молодого политика. Потом выступил рок-ансамбль. У Нины заболела голова. Пока что это действительно было именно так, как говорил отец: барабаны, гитары и длинноволосые юнцы, вопящие о сексе. Нина скорчила гримасу. «Джорджо упал бы в обморок, если бы знал», – подумала она. Племянницы были в восторге. Ничего не сказав, чтобы не портить им впечатления, она смотрела на солиста, которому, по ее мнению, следовало хотя бы надеть под жилет рубашку, побриться, постричь волосы и, главное, произносить слова так, чтобы их можно было разобрать. Ей стало просто тошно.

Один номер, правда, понравился. Нина почти пожалела о своем намерении сказать Люку, что поп-музыка – чушь собачья. Она слышала этого исполнителя народных песен и раньше, и он ей нравился. Мягкая журчащая музыка успокаивала. Были другие удачные выступления; некоторые даже доставили ей удовольствие. С вокальной точки зрения они были великолепны, хотя Нина понимала, что певцы совсем не берегут свои голоса и скорее всего лет через десять потеряют их.

Наконец пришло время выступать Люку. Когда он вышел на сцену и снял через голову гитару, толпа буквально заревела от восторга. Певец улыбнулся, помахал рукой и посмотрел через головы сотен людей в сторону Нины. Их глаза встретились.

– Рад, что вы пришли, – сказал он в микрофон, глядя прямо на нее.

Она вспыхнула и опустила глаза.

Аудитория бесновалась. Кругом кричали: «Привет, Люк! Люк, Люк, эй, Люк!»

Подняв глаза, она увидела, что он, настраивая гитару, по-прежнему смотрит на нее.

– Нина, да Нина же! Он смотрит на тебя, – воскликнула Анджела.

– Ну вот еще, – ответила Нина неоправданно резко.

– Нет, смотрит, смотрит. Нина, ну помаши ему.

– Нет.

Анджела и Мария изо всех сил махали Люку, и незнакомец, сидящий рядом, неожиданно сказал: «Ну помашите же ему, дорогая».

Люди оборачивались и смотрели на нее. Нина взглянула Люку в глаза и резко махнула ему. Он засмеялся и оглянулся на оркестр: готов ли он.

– Эту вы, наверное, знаете, – сказал он в микрофон. После первых же тактов аудитория опять восторженно взорвалась.

Чистым, берущим за душу голосом Люк запел балладу о голоде и нищете. В голосе его звучали грусть, негодование, страстное желание изменить окружающий мир. Аудитории песня была, безусловно, знакома, потому что подпевать начали почти сразу. Тысячи и тысячи людей пели вместе с певцом созданную им песню. Она их волновала, поддерживала, вела вперед. Нина почувствовала гордость за Люка, хотя никаких прав на то, чтобы гордиться им, не имела.

Закончив, Люк какое-то время выжидал, давая публике выплеснуть свою радость, затем перешел на чистый рок – песню о встрече с девушкой.

«Да он просто великолепен», – подумала Нина, хотя именно сейчас он и был тем самым длинноволосым парнем, выкрикивающим что-то о сексе. Песня отличалась музыкальностью, в основе ее лежали сельские мотивы. Как и предполагала Нина, лирика Люка оказалась удачной: любой, кто говорил так, как он, просто должен был уметь выражать себя. Его голос не был профессионально поставлен, но отличался гибкостью, выразительностью, проникновенностью и… сексуальностью. Люк передвигался по сцене быстро и пластично, увлекая аудиторию и вовлекая ее в действие.

Нина наслаждалась происходящим.

Отчасти она получила ответы на вопросы, которые задавала себе, разглядывая альбом в витрине магазина, но только отчасти. Песня увлекала, требовала определиться в вопросах личной чести и мужества, призывала быть смелее, не бояться перемен, становиться более естественными.

Все кончилось, но Нина так погрузилась в свои мысли, что забыла об аплодисментах. Она должна, обязательно должна послушать песню еще раз.

– Новая песня, – объявил Люк. – Мы пока не будем ее записывать. Над ней еще надо поработать. Она для моего друга из зала. Я хотел бы, чтобы вы ее сегодня послушали. Называется «Не бойся любви».

Оркестр заиграл вступление. Главную партию вели рояль и саксофон. Он ведь знал, что она любит саксофон. Нина, замерев в своем кресле, совсем растерялась. Люк, к счастью, пощадил ее: ни разу не взглянул в ее сторону.

Песня была мелодичной, удобной для голоса. Она заканчивалась словами: «Прошу, дай мне свою любовь и нежность».

Он что, делает ей предложение в присутствии тысяч людей? Она засмеялась. Наглость какая! И так на него похоже!

Когда песня кончилась и все зааплодировали и заорали как сумасшедшие, Люк наконец взглянул на Нину, которая уже смеялась, довольная, и подмигнул ей.

Племянницы Нины хитро на нее посматривали.

Следующая певица, с точки зрения Нины, была весьма посредственной. Впечатляла лишь ее прическа: оранжево-красные волосы дыбом стояли на голове.

Минут через двадцать Нина повела девочек за кулисы. Показала пропуск и назвала себя.

– Да-да. Все в порядке, – тут же откликнулся кто-то. Их провели через толпу певцов, музыкантов, гримеров, рабочих, репортеров, телевизионных операторов и просто болтающихся за сценой людей. Люк давал интервью в прямой эфир.

Заметив Нину, он вскочил:

– Пожалуй, все, Мариэлла.

– Спасибо, Люк, – сказала журналистка, и они пожали друг другу руки.

Он пробился сквозь толпу к Нине:

– Я уж думал, что вы не придете.

– Мы задержались из-за женщины со странными волосами.

Они улыбнулись друг другу. Нина вдруг смутилась, как школьница. Как прикажете вести себя с человеком, который написал для тебя песню и исполнил ее перед тысячами людей?

– «Больше, чем косточка для супа», – процитировала она строчку из песни.

Люк радостно засмеялся.

Оба заговорили одновременно.

– Я…

– Вы…

Они захохотали, понимая, что Люк поставил ее в довольно трудное положение. Нина не стала продолжать и представила ему своих племянниц.

– Люк, это Анджела, а это Мария.

Он пожал им руки, потом наклонился и поцеловал Марию в щеку.

– С днем рождения, девочка.

Та была ошеломлена, глаза ее расширились. Она смотрела на Люка с восторгом и обожанием. Нина понимала, что память об этом поцелуе Мария будет хранить всю жизнь.

– Семья красавиц, – подытожил Люк, осмотрев трех стоящих перед ним маленьких брюнеток. – Остаетесь на весь концерт?

– Нет, мы уходим, – сказала Нина. – Не хотим поздно возвращаться домой поездом.

– А почему вы не на машине?

– Я не умею водить.

– Не умеете водить? – переспросил он изумленно.

– Правда не умею. Большую часть жизни я провела в Нью-Йорке. В Сан-Франциско я пользовалась общественным транспортом или ездила с шофером на машине Филиппа. Где я могла научиться?

– Женщина не умеет водить машину, потому что ездит на метро или в «роллс-ройсе» с шофером… Ваша тетушка… – обратился он к девочкам.

– Она не так уж плоха, – сказала Анджела, стараясь не пропустить ни слова из перепалки Нины с Люком.

– Не так уж, не так уж… – пробормотал Люк. Он так посмотрел на Нину, что та покраснела, живо вспомнив, как они стояли, обнявшись и упиваясь поцелуями. Нина отвернулась от этих завораживающих глаз.

– Ну, если, девочки, вы не хотите досмотреть концерт до конца, с Джинджи-то вы наверняка хотите встретиться, – сказал Люк, взглянув на футболку Марии с портретом певицы.

– Конечно, конечно, хотим, – завизжали девчонки в восторге.

Люк взял каждую из них за руку.

– Пошли, – бросил он через плечо.

Нина последовала за ними, только сейчас поняв, что вспышки, которые она видела, были вспышками нацеленных на Люка фотоаппаратов. Хоть бы эти фотографии не появились в тех жутких журналах, что лежат в супермаркете.

Они подошли к гримуборной певицы. Люк постучал и назвался. Джинджи тут же откликнулась. Оказалось, что они с Люком друзья.

– Как прошло? – спросила Джинджи.

– Нормально. Познакомься с моими друзьями. Это Анджела, это Мария. Это Нина, их тетя.

Джинджи каждой пожала руку.

– Нравится концерт? – спросила она девочек.

Нина, пока певица болтала с племянницами, рассматривала ее. Высокая (в ее присутствии Нина казалась себе не просто маленькой, а прямо-таки коротышкой), хорошо держится, одета соответственно росту. Бледно-пепельные волосы. Короткая стрижка подчеркивает строгие, удивительно красивые черты лица. Джинджи разговаривала с девочками очень дружелюбно, без всякого намека на покровительство. Нине она понравилась.

– Мне жаль, что мы не увидим вас на сцене, – искренне сказала она.

– Ну ничего. Концерт и так уже затянулся. Похоже, что мой выход только часа через два. Я бы с удовольствием поехала сейчас в вами в город. Но, черт возьми, концерт-то нужный. Вы согласны? – Джинджи расписалась на программках девчонок и попрощалась с ними.

Люк проводил их до двери и сказал:

– Послушайте, я тоже ухожу. Почему бы мне не подвезти вас в город?

– А можно?

– Конечно, только ребятам сейчас скажу.

Люк заглянул в свою раздевалку:

– Робин, я уезжаю, поэтому…

– Что? – прозвучал изумленный ответ.

– Отвезу домой приятельницу. Послушай, ну надо мне. Я что-то совсем выдохся.

– Конечно, старик, но как же…

– Не важно, обойдетесь без меня.

– О Бог мой! – воскликнул Люк. Он был скорее раздражен, чем обеспокоен.

– Люк, что тебе вдруг пришло в…

Люк вошел в комнату. Нина слышала, как мужчины спорили.

– Все в порядке? – спросила она.

Вид у Люка был глуповатый. Он ничего не ответил, молча надел пиджак и взял ее под руку.

Оглядев Нину с ног до головы, он заявил:

– Хотя меня не совсем устраивает то, как вы одеты, однако вам идет.

Она выбрала из своего гардероба единственное, что, как ей казалось, племянницы сочтут подходящим. На ней было кожаное полупальто рыжего цвета, перчатки и сапоги в тон. Строгость костюма смягчали металлический пояс и тяжелые серебряные украшения. Она совсем забыла, что кожаная одежда вызывает у него раздражение.