– Мисс Бентли? Что с вами? Может, позвать солиситора? Преступник опасен…

– Не надо. Я справлюсь сама, – медленно отвечаю я.

* * *

Берусь за дверную ручку и сглатываю, чтобы прочистить горло. Пробую сделать глубокий вдох и долгий выдох, однако меня так трясет, что дышу я прерывисто. Чего еще ожидать в подобных обстоятельствах!

Толкаю дверь и захожу внутрь.

Вот к чему все пришло.

Глава 24

При открывании дверь издавала скрип, который ни с чем не спутаешь. Это означало, что он проснулся и готов вылезти из своей берлоги, будто разбуженный зверь, чтобы показать свой характер всем в доме.

Как только мы слышали скрип, все менялось – и атмосфера в доме, и выражение лица мамы. Все ее тело напрягалось. В глазах стояли ужас и страх. Она дергалась, искала повод увести нас с Россом в гостиную, пока он не спустился и не занял кухню.

После того как открывалась дверь, мы слышали тяжелые шаги на лестничной площадке и еще двенадцать – по скрипучим ступеням. Один громче другого, все ближе к первому этажу.

Инстинкт подсказывал нам – от него надо держаться подальше. Когда слишком много раз попадешь ему под горячую руку, быстро учишься избегать таких ситуаций.

Не помню, когда именно я осознала, что жизнь нашей семьи далека от нормальной. Что у большинства детей есть отец, который их не колотит, который их любит. Отец, который не называет тебя ошибкой природы, созданной из отходов плода, разделявшего с тобой материнскую утробу, который не говорит, что лучше бы ты был приемным.

Даже в очень юном возрасте я поражалась: что же я натворила, раз он меня так ненавидит? Причем ненавидел он именно меня, а не Росса.

Только меня.

Когда слышишь подобное день изо дня всю свою жизнь, это становится нормой, и, более того, ты начинаешь в это верить.

Взрослея, я стала проводить время у друзей и с изумлением обнаружила, что их отцы совсем другие.

В подростковом возрасте во мне закипели гормоны, и я превратилась в озлобленную и запутавшуюся девушку, которая отчаянно нуждалась в отце или в ком-то, кто мог бы его заменить. Начались ссоры, проявления гнева. Я внезапно обрела свой голос, а ему это очень не понравилось, и он стал бить меня по лицу.

– Ты ничтожество! – орал он. – Ни один мужик на тебя не посмотрит!

И я ему верила.

С возрастом противоречия усилились: я ненавидела его все больше из-за того, как он со мной обращался, и при этом жаждала его любви и одобрения, надеясь, что однажды он все-таки будет доволен своей дочерью. Надо только приложить усилия. Надо сделать все правильно. Не может ведь он ненавидеть меня… беспричинно.

Мама старалась изо всех сил, но он вселял страх и в нее. Помню, как она бежала к двери встречать почтальона, чтобы забрать счета или повестки в суд, пока он не увидел.

Жизнь отца состояла из сплошных преступлений, и с годами они становились все серьезнее.

Какая ирония – дочь уголовника пошла в барристеры.

Со своей шайкой идиотов он вечно искал, во что бы еще ввязаться. Когда я была маленькой, он иногда пропадал куда-то на долгое время. Мама говорила, он в командировке, но потом я поняла, что отец сидел в тюрьме. Сроки ему давали все бо́льшие, чему я только радовалась. Даже в детстве понимала, что он опасный и внушающий ужас преступник.

Как-то раз поздно вечером друзья отца пришли к нам в дом, чтобы обсудить «одну возможность». Мне тогда было пятнадцать. Я вышла на лестничную площадку и тихонько устроилась на верхней ступеньке, боясь даже дышать. Он убил бы меня, если бы заметил.

Они сидели на кухне и говорили о предстоящем деле – вооруженном налете на ювелирный магазин в следующем месяце, в один из субботних дней. На отца возлагали основную роль. Упоминались пистолеты, балаклавы и машины, чтобы скрыться с места преступления.

Сердце билось так часто, что было готово выскочить из груди. Это уже слишком. Что мне делать с такой информацией? Нельзя же просто оставаться в стороне. Они явно дали понять, что не пожалеют того, кто им помешает. Голова шла кругом. Я не могла им этого позволить. Как мне жить дальше, если кто-нибудь пострадает во время налета? Может, рассказать маме или Россу? Нет, они либо посоветуют мне помалкивать, либо, что еще хуже, скажут ему.

У меня оставался только один выбор – заявить в полицию. Анонимный звонок, никто и не узнает, что это я.

Но что станет с ним? Он отправится в тюрьму, и, видимо, надолго. Тогда-то я и поняла.

Это шанс.

Мы – а я особенно – не в силах были больше терпеть. Вот она, возможность избавиться от него. Однако какой ценой? Не замучает ли меня совесть, если я сдам собственного отца? Это ведь ради всеобщего блага. Может, и ему пойдет на пользу. Осознает свои ошибки – времени будет предостаточно. В тюрьме полно всяких курсов и занятий, так что он получит долгий урок.

Сложнее всего оказалось позвонить. Я села на автобус и поехала в другой конец города, чтобы трясущимися руками набрать 999[11] из телефона-автомата. Изобразила дурацкий голос в надежде, что меня не опознают.

– В субботу в двенадцать часов планируется ограбление ювелирного магазина «Голдпатрик». Они будут вооружены и жестоки. Э-э, спасибо. До свидания.

Вот и все. Я предрешила судьбу отца, то есть навлекла на него хренову кучу неприятностей.

Я чувствовала, что должна поехать туда и сама все увидеть. Около часа я бесцельно бродила по городу, от тревоги кружилась голова, желудок сворачивался в узел. Надо найти подходящее место для наблюдения. Не слишком близко, иначе отец меня увидит.

«Голдпатрик» находится на Хай-стрит, рядом с главной улицей, напротив полного зелени парка. Ювелирный хорошо просматривался из-за ворот рядом с деревьями.

В 11.57 я заняла позицию и следила за происходящим в магазине. Там было человек восемь, не считая сотрудников. Хотелось крикнуть: «Бегите оттуда!», но мысль о том, что скоро приедет полиция, успокаивала.

И тут до меня дошло.

Что, если полицейские НЕ приедут? Вдруг они приняли мой звонок за телефонный розыгрыш? Я-то действовала из расчета, что они сразу возьмутся за дело.

О боже!

Как я об этом не подумала?

Внезапно послышался визг шин – у «Голдпатрика» резко остановился «Форд Сиерра». Машину я видела впервые, однако не сомневалась, что это они.

Из автомобиля вышли трое, один остался за рулем. На всех балаклавы.

Господи боже!

Они ворвались в магазин с оружием в руках. Никогда не забуду испуганные взгляды продавцов.

Я приросла к месту. Едва дышала. Все казалось нереальным, будто смотришь по телевизору – или покинул собственное тело.

В тот момент и появилась полиция.

Три автомобиля с проблесковыми маячками затормозили у ювелирного и схватили водителя, который пытался сбежать.

Все закончилось буквально за несколько минут.

Синие огни, крики, удары. А потом – тишина.

* * *

В ювелирном воцарилось странное молчание до тех пор, пока их не вывели на улицу. С грабителей сняли маски, и я заметила его издалека – руки за спиной, в наручниках. Таким злым я в жизни его не видела.

Мой отец.

– Кто-то настучал! Они нас ждали, мать вашу! – в ярости кричал он.

* * *

Я пошла домой, маме позвонили около половины четвертого. Я промолчала. А что я могла сказать? Боялась, что вырвется нервный смешок или вроде того, однако выглядела искренне шокированной.

Неудавшееся ограбление попало в местные новости. Имя и лицо отца мелькали во всех газетах и телепередачах. Во время слушания в Суде короны ему достался потрясающий барристер. Знаете, что самое интересное? Это была женщина.

Мне, пятнадцатилетней девчонке, она казалась самим совершенством – невозмутимая, умная, изысканная, дерзкая, уверенная, роскошная, и, главное, отец ее слушался. Поначалу даже боялся. Она не терпела хренового обращения. Я глазам не могла поверить, когда видела их вместе. Он ловил каждое ее слово. Однажды назвал ее «дорогушей» и сразу пожалел – она ясно дала понять, что обращаться к ней можно только «мисс Келли», иначе отцу придется искать себе другого защитника.

Однако не обошлось без расплаты за то, что он счел «неуважительным» к себе отношением. Проиграв безнадежное дело, барристер пришла навестить его в камере заключения. Он был жутко зол, винил ее в несостоятельности, обзывал «тупой сукой». Затем выхватил карандаш и проткнул ей глаз. В итоге получил обвинение в нападении. И угадайте, кто считал себя ответственным за то, что Келли осталась полуслепой?

Я.

Возможно, не сдай я отца, Клаудия Келли до сих пор смотрела бы на мир двумя глазами, а я не была бы девочкой, отправившей отца в тюрьму на двадцать лет. Тяжело нести такой груз изо дня в день.

И все же, увидев, как работает эта женщина, я захотела стать барристером. По-прежнему помню, какая у нее походка, манера речи, жесты. Она обладала властью, которую забрал мой отец, потому что боялся. Мне тоже хотелось власти, и я ее получила.

* * *

Никому, кроме Хайди, я не рассказывала, откуда полиция узнала об ограблении. Я своего добилась – отец исчез из нашей жизни.

Я победила.

Но не совсем.

В моем наивном плане имелся один большой недостаток. Я даже не подумала о том, как его заключение отразится на нас в финансовом плане – да и в повседневной жизни.

Через несколько дней после того как отца посадили, у дверей нашего дома стали появляться ростовщики, крайне неприятные люди, требовавшие «платы» за разные переделки, в которые он попадал. Полицию не вызовешь, потому что подонки угрожали прийти и изнасиловать маму посреди ночи.

При взгляде на нее в то время у меня разрывалось сердце. Никогда не видела ее такой эмоционально разбитой. Она ужасно выглядела, постоянно была в стрессе, отчаянно пыталась вытащить нас из болота, в которое отец – с моей помощью – затащил семью.