Папа проводил меня до двери, сунул в карман сложенные пополам пятитысячные купюры и похлопал по плечу. Хороший всё-таки мужик.

Глава четырнадцатая

Глава четырнадцатая

«Стиральный порошок автомат для цветного, сыр твердый, салат Айсберг, чай с бергамотом (только не в пакетиках), сахар тростниковый, филе индейки, брокколи, хлеб не забудь, только цельнозерновой на закваске». «Целую». «Молоко 2,5 % жирности». «Яйца». Раньше Яна и таких сообщений не писала, уже прогресс, но почему нельзя всё разом вместить? И что значит твердый сыр? Российский достаточно тверд или нужен тверже? Где шкала твердости сыра? Позвоню спросить, выяснится, что ещё фруктов каких-нибудь экзотических нужно и тонну талой воды. Куплю так, как понимаю. Второй раз не поеду.

Разулся, поставить на кухне пакеты с покупками, вышел в коридор снять верхнюю одежду, услышал недовольный голос жены:

– Вов, ну что ты купил?

– Что написала, то и купил. Что опять не так?

– Я же просила купить твердый сыр, а ты что купил? Твердый сыр это пармезан, что б ты знал.

– Почему просто не написать «пармезан»? К чему эти шифры.

– Не придуряйся. Мне нужен пармезан.

– Срочно?

– Конечно, срочно. Всё готово, не хватает сыра. Тот, что ты купил, съедим на завтрак. Давай быстренько, пока не разделся.

Что тут скажешь, нужно было позвонить и спросить, сам же виноват. Но Яночка молодец, много ли кого дома салатом «Цезарь» встречают. Правда, в ресторане он вышел бы вдвое дешевле, но неизвестно, что повара туда кладут. А тут всё ясно и порции большие. Пармезан найти сложнее, чем молоко единорога. Я устал, валюсь с ног. Спать хочу больше, чем «Цезаря» и жену вместе взятых.

– Где ты так долго ездишь?

Молча кладу сыр на стол и поворачиваюсь, чтобы уйти.

– Ты куда?

– Устал сильно, пойду, прилягу.

– А руки мыть? Ходил неизвестно где.

– Мне не пять лет.

– Тем более. Почему я должна постоянно напоминать? И для кого наготавливала?

– Не заводись. Всё съем, минуту полежу и всё съем.

– А ты вино купил?

– Какое вино?

– Красное. Написала же. Ладно, отдыхай.

Повалился на диван и моментально заснул.

Сегодня суббота. Проснулся в восемь совершенно разбитый, ноет правое плечо, отлежал. В квартире тихо и душно. Скоро все проснутся, позавтракаем и соберем вещи для переезда в дом. Хочу покончить с этим делом до понедельника. Начинается новая жизнь, без футбола.

Зажег в ванной свет, открыл холодную воду, выдавил зубную пасту. За спиной приоткрылась дверь, в зеркале я увидел крадущуюся Яну.

– Попался! Вов, ну кто так делает? – Сонно рычала жена, заглядывая мне через плечо. – Кто пасту давит с середины? Терпеть это не могу.

Она проснулась на два часа раньше обычного, чтобы поймать меня с поличным. Ненавижу претензии с утра пораньше.

– Это не я.

– Конечно не ты. Домовой так делает каждое утро.

Я продолжаю смотреть на нее через зеркало. Какая же она красивая. Сонные глаза сощурены сильнее, чем обычно, пряди волос взлохмачены, губы припухли. Голос слегка надтреснут.

Бросил зубную щетку в раковину. Яна вздрогнула. Глубоко дыша, я развернулся, схватил её чуть выше талии правой рукой, а другой под ягодичку, усадил на стиральную машинку и частыми поцелуями осыпал шею. Она уперлась руками в дальние углы машинки, развела в стороны ноги, согнула, обвивая и прижимая меня к себе. Белье с неё не снимал, сдвинул немного в сторону. Стиральная машинка бешено застучала нам в такт, как в режиме отжима.

– Вов, что ты творишь, дети могут услышать…

Я замер прислушиваясь.

– Почему ты остановился? – Она с нетерпением подалась вперед.

Краем глаза видел наше отражение в запотевшем зеркале. Прекрасно смотримся со стороны. Я наслаждался этим зрелищем, наслаждался Яной и её ароматом, особенным запахом, который невозможно описать, ни на что не похожим. Так пахнет любовь.

Приходилось подгибать колени, стиральная машинка, с моим ростом, не самое комфортное место. Мышцы бедра напрягались и тряслись. Остановился, потянул Яну на себя что бы спустить на пол, она протестующее затрясла головой. Когда ноги коснулись кафеля, грубо развернул её спиной к себе. Она угадала мое желание, оперлась локтями, прогнула спинку, приподнялась на цыпочках и мы продолжили.

– Отлично, Владимир, – сказала Яна пару минут спустя, парадируя строгую учительницу, – но вот пена для бритья стоит не на своем месте, – поучала она, – впрочем, это тема следующего занятия.

– Буду рад стараться, Яна Игоревна.

– Учту. Раз ты уже проснулся, сходи за хлебом, а мне нужно привести себя в порядок.

После завтрака отвез Яну с девочками к тёще. Помощи от них мало, только под ногами путаются. Вещи перевез сам, грузчики стоят денег, а мне нужно экономить.

На улице стемнело. Вещи перевезены в дом. Я вернулся в квартиру, принял душ и переоделся в чистое белье. Грязную одежду выбросил. Чудовищно устал, но на сэкономленные деньги купил бутылочку вина и немного готовой еды. Думаю, оно того стоило.

Глаза у Яны и детей округлились, как только мы въехали во двор. Раскрыв рты, они долго рассматривали фасад, мраморные лестницы с массивными балясинами, полукруглый балкон, бетонные вазоны на гранитной брусчатке с ещё цветущими хризантемами.

– Вот это хоромы, – прошептала Яна, выйдя из оцепенения, – хочешь сказать, мы здесь будем жить?

– Уже живём, занимайте комнаты, разбирайте вещи.

Дети побежали наперегонки, захлопали двери, с восторгом носились они из комнаты в комнату. Дом наполнился смехом, и он разом преобразился, словно со сказочного замка снялось проклятье злой колдуньи.

Несмотря на усталость, я долго не мог уснуть. Нахлынули воспоминания о далеких временах, когда мы жили здесь с матерью и отцом. Я бегал по этим коридорам, так же, как Настя с Кирой, а мама постоянно готовила. Стряпня остывала и отправлялась на помойку, потому, что тот, ради кого она старалась, уже где-то поужинал. Это повторялось каждый день.

Будильник прозвенел в семь. Пробуждение в родительской спальне в нашем доме было новым испытанием для меня. Уверенно отдал бы глаз на спор, что мне двенадцать лет, я опаздываю в школу, на кухне меня ждут мамины оладьи со сгущенкой, а остальное всего лишь сон. Но на кухне, впрочем, как и в других комнатах, меня никто не ждёт. Жена и дети крепко спят.

Во дворе прогревается машина. Смотрю в окно на орех, который отец посадил в день моего рождения. Дерево не изменилось за те несколько лет, что я не появлялся дома, потому и был мне чем-то родным. Порыв ветра обрушил разом все листья. Ничего особенного, листопад, но в листопаде я увидел пример решительности. При первых же заморозках листья мгновенно осыпаются на землю. Они не ждут, что завтра или уже через час потеплеет. Их решение окончательное и бесповоротное.

Я оделся и поехал на завод.

– Куда? – просипел голос сквозь щёлку в тонированном стекле с надписью «Проходная».

– Я к Андрею Викторовичу, он ждёт.

– Ага, ждёт, как же. Фамилия.

Я представился. Сиплый зашелестел страницами какого-то журнала.

– Нет такого. Обожди, секретарше наберу.

Через пятнадцать минут вышла анорексичная блондинка, лет сорока с яркой красной помадой. Волосы у неё выглядели настолько искусственными, что я невольно стал искать глазами край парика на линии роста. Но нет, это её неживые волосы. Она недовольно смерила меня взглядом и предложила следовать за ней к лифту.

– Как вас представить и по какому вопросу?

Снова представился, и пока мы шли по плохо освещенному коридору верхнего этажа, изложил цель своего визита. У двери с надписью «Приемная» блондинка оборвала меня.

– Ждите, – сказала она и захлопнула передо мной дверью.

– Пройдите, – сконфужено прошептала она, вернувшись.

В кабинете накурено, на столе стоит стакан с виски, а в кожаном кресле развалился Андрей Викторович. Красное лицо отекло, мутные глаза под длинными седыми бровями неприязненно уставились на меня.

– Мда, мля…

– Что простите? – переспросил я.

– Приплыли, мля…

– Куда приплыли?

– Да он ещё и тупой.

– Кто тупой? О чем вы?

– Так, – прочавкал Андрей Викторович, – друг попросил пристроить сына на работу, а он как бы некондиция…

– Я вас с трудом понимаю.

– От тебя и не требуется. Дуй в гараж, присматривай там за порядком. Подозрительное приметишь, докладывай, а не приметишь, не мозоль глаза. Задача ясна?

– Задача ясна.

– Можешь просто кивать, и так голова раскалывается, – бормотал он себе под нос. – Чего стоишь? Руки в брюки и вперед, на трудовые подвиги, мля.

Я хотел поблагодарить, уточнить, что за гараж, где находится, но поспешил удалиться. Какой мерзкий тип и что за «мля», через слово. Вырвать хочется. Неужели во всем Ростове нет места приличнее? Может, отец специально меня сюда послал, проучить. Нет, это для него слишком сложно. Как бы там ни было, а мне никак нельзя показать слабину, да и выбор не велик.

Огромная территория завода обнесена бетонным забором с колючей проволокой в три ряда. Цеха и мастерские никогда не видели ремонта, похожи на облезлых псов. Осколки битых стекол злобным оскалом торчат в гнилых деревянных рамах, кровля вот-вот провалится. Всюду проржавевшие каркасы непонятных конструкций. В ста метрах от административного здания находится гараж. Окно забито фанерой. Вместо форточки жестяной лист, в середине которого печная труба.

Вошел в гараж через дверь на створке ворот. Справа от меня стоит дровяная печь, а возле нее двое мужчин играют в нарды. Тот, что сидит ко мне спиной, полноват, прозрачный пучок седеющих волос плохо маскирует лысину. Второй сидит ко мне лицом. Он худощавый армянин, возрастом не более тридцати лет. В стороне флегматично обдирает изоляцию с кабеля ещё один угрюмый работник гаража. Лысый игрок яростно потряс кулак и две косточки рассыпались по доске.