– Я не требую от вас кассового чека. Мне достаточно будет расписки. Жизненный опыт подсказывает, что в каждом деле нужно быть немного фаталистом. Я вам доверяю, Володя, и знаю, что всего не предусмотришь. Если кто-то хочет кого-то обмануть, то произойдет это самым неожиданным образом, – сказала она отрешенно. Я напрягся. Она это заметила, судорожно замахала руками и сбивчиво продолжила. – Ой, что я мелю. Язык мой – враг мой. Сказанное никак не относится к вам.

– Если мы кого и обманем, – заключил я, старательно выводя подпись на каждой странице договора, – то только наше государство, и сделаем мы это сообща. Между нами пока будет этот договор, а как только стройка закончится, сочтемся. Согласны сэкономить мои деньги на налогах?

– Согласна, с вами я на всё согласна.

– Тогда, если вы не возражаете, я пересчитаю деньги, а вы подпишите мой экземпляр.

В помещении прохладно, но на лбу выступил пот. Некоторые люди, такие как мой отец, считают деньги, чуть ли не с закрытыми глазами, и получается у них это быстрее и точнее, чем у банковской счетной машинки. Я так не умею, делаю всё медленно, постоянно сбиваюсь со счета. Оказалось, много чего ещё не умею. Не умею, например, скрывать волнение, бледнею, сильно потею, когда волнуюсь, и руки начинают трястись. Всё оттого, что я человек честный и искренний, всегда говорю правду в лицо или молчу.

– Володь, а как у вас на стройке дела? Начали уже?

Я покачал головой, но, чувствуя, что ответ её не устраивает, добавил:

– Вот-вот начнем. Документы, так сказать, на выходе. В наши дни, без бумажек, лучше не испытывать судьбу.

– Понимаю.

– Мне пора, дела ждут, – сказал я, опасаясь, что она спросит ещё что-нибудь, а я ведь честный человек, и врать без острой необходимости не привык.

– Спасибо, что нашли для меня время.

Снисходительно кивнул, принимая её благодарность и прощаясь одновременно. Светлана вышла из-за стола, протянула мне руку. Пожал руку. Попятился к выходу. Она отсалютовала сжатыми на уровне груди кулаками, словно революционер с советского плаката. Прощание затянулось.

Не принимай решений на голодный желудок – такой совет дал бы своему сыну, если бы увидел его ещё раз. Надеюсь, он питается хорошо и не повторит моих ошибок. Казалось, я смогу правильно распорядиться деньгами, построю собственный бизнес, встану на ноги и верну их позже. Такой, своего рода, беспроцентный кредит. Гениальный был план. Но всё пошло иначе и сейчас ты смеешься. Смеешься, Господи, я же вижу.

Первым делом купил много продуктов, самых разных, экзотических, дорогих, полезных. Потом мы купили одежду Яне, девочкам и малышу, рождение которого ждали меньше чем через месяц. Обставили мебелью детскую комнату. Себе я ничего не покупал. Нет, не экономил. Оказалось, что мне не так много нужно, и всё есть.

Яна была счастлива. Не преувеличиваю, она светилась, как гирлянда на кремлевской елке. В этом была моя заслуга. С момента, как её положили в больницу, в наших отношениях многое изменилось. Она вдруг поняла, что может потерять меня, а когда увидела на пороге родильного отделения, то поняла ещё и что ошибалась, и что потерять меня невозможно, и я скорее пулю себе в лоб пущу, чем расстанусь с ней. В болотной тиши не будет счастья, нужно движение, постоянный бурный поток и уж что-что, а кровь бурлила в её сердечке долгие двадцать часов нашего нелепого расставания. Я почти не выходил из дома. Яне это доставляло особенное удовольствие. Как женщина властная и самодостаточная, она стремилась иметь контроль над всем, что её окружает. А ещё она любила меня, хоть и не сознавалась в этом.

Я и сам был бы рад пресмыкаться и служить ей, самозабвенно, ничего не требуя взамен, как бесхитростное дитя у нерадивой матери. Но дома я не от большой любви, а из боязни. Страх возник из ниоткуда и быстро заполнил собой пространство, как искра разгорается до лесного пожара. Боюсь оставить её дома одну. Вдруг понадобится помощь? Вдруг внезапно, начнутся роды? Так ведь бывает. Спать с Яной больше не ложусь, боюсь, что дернусь во сне, закину на неё ногу, и случайно убью нерожденного малыша. Боюсь встретить знакомых, боюсь их расспросов и червивых завистливых глаз. Вздрагиваю от любого шороха, почти не сплю, нет аппетита. Это не продлится долго, утешаю себя, скоро он родится, приедет домой, мы будем вместе, мы будем счастливы. Пробуждается новый страх: а если он родится нездоровым или, не дай Бог, мертвым, такое ведь тоже бывает, и тогда я готов умереть сам, отдать свои силы и годы до последней минуты, лишь бы с ними было всё хорошо.

Раздражает показушное спокойствие Яны. Она ведет себя, как корова в Индии, которую абсолютно ничто не заботит.

– Почему ты ничего не ешь? – спросила она за завтраком.

– Да так, – сухо ответил я, – задумался.

– О чём?

– Ни о чём.

– Тогда о ком?

– О нашем сыне, – сказал я помедлив. – Каким он будет?

– Маленьким, – усмехнулась она, – красненьким и ещё беззубым.

– Это понятно, но неужели тебя совсем ничего не пугает?

– Меня ты пугаешь. Что происходит? Ты какой-то нервный.

– Я постоянно думаю, что если, вдруг, ну, если, не дай Бог, – я никак не мог найти подходящего слова и всё мямлил, – ну что если вдруг, ну, он будет какой-нибудь не такой, особенный.

– Никогда не смей так думать, а тем более, говорить, – нахмурилась Яна, – какой бы он не родился, он наш сын. Зачем ты затеял этот дурацкий разговор?

– Ты сама спросила, – продолжал я виновато мямлить, – и к тому же, разговор вовсе не дурацкий. Это важно. Я извелся уже об этом думать. Тебе скоро рожать, понимаешь?

– Да ты что? А я не знала, – съязвила она.

– Вдруг что-нибудь с тобой случится. Я не переживу.

– Перестань, дурачок, всё будет хорошо, – сказала она и небрежно потрепала за волосы. В еду посыпались мелкие чешуйки перхоти, я отдернул голову. – Как говорит мой гинеколог: беременной не останусь. Всё будет хорошо, – утешала она меня, как будто мне скоро рожать, а не ей.

Мы больше не возвращались к этому разговору, но дурные мысли не оставляли ни на минуту. Спустя десять дней после нашего разговора Яна разбудила меня в пять часов утра. Я только уснул после тяжелых раздумий, мне снилась мать, она радовалась.

– Вова, Вов, просыпайся, – трепала Яна меня по плечу, – Вова вставай, я рожаю.

Я подскочил, и, не успев пробудиться, стал судорожно хватать одежду, натянул джинсы, надел майку шиворот - навыворот, искал возле дивана носок, понимая, что времени нет, решил ехать без носков. На кухне я плеснул себе в лицо холодной воды, прополоскал рот, сплюнул в раковину и выскочил в коридор. Яна ждала одетая, обутая, аккуратно причесанная, и, к своему удивлению, я даже заметил на её лице лёгкий утренний макияж.

– Сумку взяла, документы взяла, вроде бы ничего не забыла, – бубнила она под нос совершенно спокойно, будто бы мы не рожать ехали, а собирались в ресторан.

Завел машину, помог Яне сесть, а она всё шептала что-то и непонятно было, то ли молится, то ли в сотый раз мысленно перебирает вещи в спортивной сумке. Я вел аккуратно, но быстро, Яна гладила правой рукой живот, а левой крепко сжимала мою кисть, впиваясь в кожу аккуратно подпиленными ноготочками. Через пять минут мы были в приемном отделении роддома. Меня с вещами оставили в коридоре, а Яна ушла с дежурным врачом. «К чему снится мать?» – думал я, не замечая ничего кругом, не обращая внимания на подъезжающие одна за другой кареты скорой помощи и на толпы людей, которые в столь ранний час носились мимо, заполняли анкеты и сортировали вещи в пакетах, – «нужно посмотреть в Интернете. Ещё нужно посмотреть, к чему снится покойник». Они вернулись через полчаса, врач держал её под локоть и что-то сосредоточенно рассказывал, а она виновато улыбалась.

– Пойдем, – сказала мне Яна, поравнявшись.

– Как пойдем? Куда? А рожать? – возмутился я.

– Ложная тревога, – усмехнулся врач, – это называется предвестники. Ощущения, в общем и целом, похожи, но вам ещё рановато. Приезжайте через неделю.

– Доктор, а через неделю, это ровно через семь дней? – уточнил я.

– Через неделю, молодой человек, это не позднее, чем через семь дней.

Я кивнул, подхватил спортивную сумку, и мы вышли на улицу. Утро было пасмурным, накрапывал дождь.

– Зонт, вот что забыла, – задумчиво произнесла Яна, подставляя ладони холодным каплям.

– Ну, ты гулять сегодня не собиралась, как я понял. А ещё говорила, что беременной не останешься, – пошутил я. Яна звонко рассмеялась.

– Не смеши, а то рожу прямо в машине, будешь знать.

– Представляешь, как удивится доктор?

– Представляю. Попросишь с него за химчистку.

– Не шути так.

– Тебе можно, а мне нельзя?

– Я рожать не собираюсь.

– Я сегодня тоже, так что поехали уже домой, поспим ещё часок, раз такое дело.

Яна задернула шторы, легла в незаправленную постель и моментально уснула. Я спустился на кухню, заварил растворимый кофе, сел за стол, подпер голову обеими руками, уставился на чашку, задумался. Врач сказал, что она родит не позднее чем через семь дней, то есть в любой момент. В любую минуту могу стать отцом. Готов ли я к этому? Справлюсь ли? Думать нужно было раньше, а не теперь. Что сделано, то сделано, я скоро стану отцом. Капли срывались с кухонного крана, гулко ударялись о металлическую раковину. Дождь барабанил в окно и по жестяному отливу, отдаленно слышались раскаты грома. Сынок правильно мыслит, такую погоду лучше переждать в утробе. Некуда спешить, и ничего тут хорошего нет.

Я, должно быть, просидел не меньше часа, кофе остыл, дождь стих. Яна вошла неслышно, стала напротив, потирая сонные глаза.

– Сидишь?

– Сижу.

– Поспал бы.

– Не хочу. Всё равно не засну. Послушай, – оживился я, – а ведь сами роды, это ж совсем не дёшево, да?