– Скрывать не буду, тоже огорчен, – посетовал я, – но, жизнь продолжается. Если что-то изменится в лучшую сторону, сообщу вам.

– Дай-то Бог.

– Будьте здоровы, – сказал я на прощание и поспешил уйти.

Это был первый и последний раз в жизни, когда я возвращал деньги. Неприятно, даже больно, но зато теперь моя совесть чиста, никто не упрекнет, не скажет, что я жулик. Так себе мотивация. Вспомнил соседей, всю жизнь побиравшихся, но с чистой совестью.

Не стал заказывать такси. Должен экономить. Все деньги с продажи машины я отдал. Остались семьсот тысяч в тумбочке, из тех, что я брал у Светланы. Куплю дешевую машину, японскую или корейскую, буду на ней работать. Как-нибудь проживем. Отец поможет деньгами, никуда не денется. Он давно подмазывается, подарки малышу через бабушку передает. Вот и настало время серьезного разговора, всё же его вина в произошедшем тоже есть, впутал меня в эту историю со стройкой, а я делал только то, что должен был делать. И неплохо получалось.

Неторопливо бродил по центральным улицам, пинал листья. Стемнело. Сейчас бы согреть руки стаканчиком кофе. На телефон пришло сообщение от Яны со списком продуктов, затем ещё одно и ещё. Тоскливо. Отключил звук, спустился к набережной Дона. Здесь, на этом месте, мы поругались с Максом. Прошло больше года, а будто было вчера. Время летит. Интересно, как он живет? Захотелось позвонить ему, извиниться. Нет, извиниться это перебор, но просто поговорить. Вынул из кармана телефон. На экране одиннадцать пропущенных звонков от Светланы. Десятый час. Что ей нужно от меня?

– Что ещё случилось, Светлана? – возмущенно ответил я на двенадцатый звонок.

– Тут такое происходит, – выпалила она, всхлипнув, – такое происходит, срочно приезжай.

– Куда? Зачем? Что происходит? Можете нормально сказать?

– Деньги, которые ты привез. Эти деньги… их большая часть левые.

– В каком смысле левые?

– Фальшивые! Срочно приезжай.

– Никуда я не поеду. С чего вы взяли, что они фальшивые?

– Я заняла их человеку под проценты. Он поехал к меняле, обменять на доллары, и тот ему так сказал.

– То есть он не проверял их в вашем присутствии?

– Срочно приезжай. Либо ты привезешь через пять минут миллион двести семьдесят тысяч нормальных денег, либо я звоню в полицию, – завизжала Светлана и бросила трубку.

Жар залил лицо, кровь от рук и ног хлынула в голову, мощно пульсируя в висках. Вспотевшие ладони отпечатались на экране телефона. Пальцы. Мои пальцы на каждой купюре! И что? Это же купюры, это деньги и на них сотни, отпечатков. Сотни отпечатков и среди них мои. Мои и перекупщика Саши. Может, он и сунул мне фальшивые купюры, я не проверял. Звоню ему. Гудок за гудком, тишина. Пишу сообщение: «Срочно перезвони». Сообщение доставлено. Не читает. Бьет дрожь. Прочитает и перезвонит, он никогда не отвечает сразу, и это сейчас даже хорошо, потому что говорить я не в состоянии. Да и что сказать? Что он дал мне деньги, я отдал их другому человеку, другой третьему, третий четвертому, который сказал, что они не настоящие, но никто не видел, как тот их проверял? Бред какой-то. Даже банк не принимает претензий, если деньги не пересчитаны на глазах у кассира, а тут такое. Но там мои пальцы. Отпечатки на фальшивых деньгах. На каждом долбаном листе.

Я ждал, он не звонил. Прошло двадцать минут, я набрал его номер ещё четырежды, на четвертый раз услышал в трубке: «Вызываемый абонент недоступен, перезвоните позднее».

Времени нет. Нужно бежать, укрыться. Забрать Яну, детей, прыгнуть в такси, уехать. Обещал ей Сочи в межсезонье, вот и прокатимся. До дома далеко, пытаюсь бежать, но ноги не слушаются, берцовые кости болят так, что вот-вот лопнут. Не могу сделать и шага. Ловлю проходящие машины. Лет сто так никто уже не делает, плевать, мне нужно уехать. Мимо проносится старый Опель, резко тормозит, сдает задним ходом, водитель нависает над сидением, усердно крутит ручку стеклоподъемника.

– На Лесопарковую, только очень быстро, – захлёбываюсь в отдышке.

– Пятьсот устроит?

– Устроит, родной, главное поспеши, – говорю, захлопывая дверь.

Машина рвет с места, оставляя позади густое облако пыли и выхлопных газов.

– Случилось что-то?

– Утюг не выключил…

– А, – кивает водитель, – так и подумал. Я вообще-то не таксист, просто катаюсь по городу. Как-то раз дома паяльник не выключил, хорошо, недалеко уехал…

– Можем быстрее ехать?

– Да не переживай ты так, утюги сейчас знаешь какие умные, там термостат стоит, это ж тебе не паяльник…

Я не слушал, озирался по сторонам. Сзади машина, километра два едет за нами, не отстает, не обгоняет. Свернула к магазину. Хорошо. Если Светлана пошла в полицию, то у меня есть час, максимум два, пока они примут заявление, возьмут объяснения, зарегистрируют и т.д. До дома двести метров. Непривычно пусто. В переулке блеснули синие маячки. Опоздал. Ледяной стрелой по венам пронесся страх и застыл в горле комом. Это конец. Меня схватят сразу, как только выйду из машины.

– Далеко ещё? Дорогу подсказывай.

– Далеко, – нерешительно сказал я, – на вокзал.

– Какой вокзал? Ты ж на Лесопарковую говорил? А как же утюг?

– Утюг? Утюг выключит жена, а мне срочно нужно на вокзал.

– Двести сверху.

– Добавлю, не переживай, и триста добавлю, только не останавливайся.

Водитель посмотрел на меня осуждающе и понимающе одновременно. До вокзала мы ехали в тишине. Отдал ему последнюю тысячу рублей, сдачи у него, конечно же, не было, но сейчас я думал только о том, что нужно бежать, бежать не оглядываясь. Позвонить Яне? Нет, звонить опасно. Позвоню, когда ситуация прояснится, а пока только бежать.

Вопрос с деньгами на поезд решился сам собой. Хранить в кармане телефон глупо, если меня и найдут, то по его сигналу. Продал телефон за пятнадцать тысяч в том же магазине, в котором его покупал в день рождения Мирона. Ещё семьдесят тысяч дали в ломбарде за золотую цепочку с крестиком.

Куда бежать? Неважно, главное подальше. На платформу. На первый же поезд.

«Поезд Анапа - Екатеринбург прибывает на третий путь к платформе номер два, нумерация вагонов с головы состава», – трубит рупор. Мощные фары локомотива рассекли туман, поезд сбавил ход, остановился. С грохотом отворились двери, кто-то спешно докуривает, кто-то прощается, кто-то встречает, кто-то передает проводнику посылку. Суета. Девушка - проводник проверяет билеты. Пассажиры проходят в вагон, машут из окон. Она пристально смотрит на меня, смущенно отворачивается, поправляет шапочку. Медлить нельзя.

– Сестренка, – говорю заговорщицким тоном, – такое дело, не успел купить билет, тороплюсь на свадьбу к другу, возьми с собой, заплачу сколько скажешь.

Она и не думает смотреть в мою сторону, будто я предлагаю что-то неприличное.

– Извините, не знаю, как к вам обратиться, но мне нужна помощь, – напираю.

– Без билета, ничем помочь не могу, братишка.

– Перестаньте, по-человечески же прошу…

«Поезд Анапа - Екатеринбург отправляется с третьего пути от платформы номер два, провожающим просьба покинуть вагоны, повторяю…» – рупор смолк, я продолжил.

– Умоляю тебя, ну что стоит, я же денег дам…

– Запрыгивай, – скомандовала проводник, – в тамбуре пока постоишь. Куда едешь-то?

– В Уфу.

– Что-то вещей у тебя маловато. Дел натворил? Не поэтому ли зайцем?

– Ничего я не натворил, всё свое ношу с собой, а там встретят, по сезону оденут.

– Десятка с тебя.

– Билет же пять стоит?

– В кассе пять стоит, а у меня десять. Белье, кипяток и разговоры за жизнь – бонусом. Располагайся, братишка, в Каменской сойдут, через четыре часа, полку тебе организую.

Окна наглухо закрыты. Духота в вагоне и убогий вид попутчиков кажутся чем-то непродолжительным и чужим, чем-то, чего всю жизнь сторонюсь. Пахнет бедностью. У людей, которые едут со мной в плацкарте, особый запах – они воняют смесью зубного абсцесса, пота, мочи и дешевых духов. Через кожу этот миазм пропитал их кровь, и зловоние вырывается наружу с каждым выдохом.

Тепло подействовало расслабляющее, стук колес убаюкал. Моя полка находится в самом невыгодном месте – верхняя боковая, возле туалета. Преимущества места стали очевидны на второй день пути. Замок заедал и только я мог знать наверняка, свободно в туалете или нет. Польза моего положения сошла на нет, когда я стал своего рода диспетчером, и один раз меня даже разбудили ночью с вопросом, не занято ли в туалете.

Пытался спать, если можно назвать сном эти бесконечные кошмарные слайды. То и дело видел Яну в слезах, полицейских, бесцеремонно выворачивающих на пол белье со всех полок и соседей-понятых, злорадно потирающих руки. Вздрагивал, подскакивал, ловил настороженные взгляды попутчиков, отворачивался.

С рассветом стало легче. Здесь ничего не грозит. Никто меня не найдет, я не оставил следов. Да и не такое уж страшное преступление на меня вешают, чтоб с собаками по всей стране искать. Через месяц никто и не вспомнит. Осталось этот месяц как-то продержаться.

Смотреть не на что. Унылые пейзажи за окном сменялись только лицом Светланы, которое, как бы я не старался, не уходило из сознания. Засыпая, думал о Яне, сыне, дочках. На каждой станции порывался сойти, вернуться, но так и не сошел. Струсил? Нет, предпочел кратковременную разлуку позору и тюремному сроку в довесок. Яна не осудит, она поймет, а пока, затеряюсь в бескрайних просторах.

К восьми часам собралась очередь в туалет. Полвагона, как по команде, выстроились цепочкой в узком проходе. Заспанные лица, одно за другим, проходили мимо, смиренно и печально, как на похоронах. От этого сравнения меня передернуло. Не дождетесь, всех переживу. Процессия тянулась минут двадцать, затем серая масса перекочевала к титану за кипятком. Спрыгнул с полки, потянулся, пора умыться и ещё раз всё взвесить.