Однако свекровь все же пыталась разговорить Славу вновь и вновь, вот только ничего у нее не выходило. Невестка молчала и через три дня, и через семь. И с постели не вставала. Отворачивалась, водила пальчиком по сучкам бревенчатых стен и молчала.

–– Какую же упрямую жену взял за себя Ансгар! – бывало сердилась Марна. – Упрямую и глупую! Ты не понимаешь, что делаешь плохо сейчас не только себе, а и своему младенцу?

Дальше эта женщина взялась зудеть на Бранда:

–– Она решила уморить ребенка моего сына. Ты же видишь! Почти не ест, не двигается, лежит и лежит.

И богатырь в итоге не выдержал. Он рыкнул, схватил Ярославу в охапку и стащил с кровати.

–– Так нельзя, малышка. Я слово другу дал, что о тебе позабочусь. А ты?..

Она молчала и оставалась безучастна.

–– Там весна пришла, а ты и не замечаешь, – сказал он. – Солнце начало припекать, снег подтаивает, птицы так и звенят… А ты как заморожена уже месяц! И знаешь, пошли-ка на улицу.

И Бранд вынес Славу из избы. Усадил на сделанную им лавочку и бережно завернул в толстую шкуру.

–– Сиди и дыши свежим воздухом.

Как только норд ушел по делам, так рядом с Ярославой присела Марна.

–– Зачем ты так, Яро? Думаешь, я враг тебе? Решила, что злословила? Нет! Но ты же должна понимать, что в жизни далеко не все и всегда происходит так, как нам нравится. Вот и Ансгар… Нет, я не могу знать, что там происходит, какой выход нашел – вестей от него как не было, так и нет. Но согласись, что ему было бы гораздо проще жениться на Сиггрид… Эй, не плачь! Глупенькая какая. Нет, я поняла давно, что он сильно к тебе привязан. Даже присушила ты его… крепко. Я еще уверена, что будь у него несколько жен, а любить так и станет, только тебя. Эй! Куда?

Ярослава поднялась на ноги. Оказалось, те плохо ее держали. Во вред пошло то, что долго отказывалась от движения. Теперь вот ощущала сильную слабость, и было сложно ходить, не держась за стены и некоторые иные предметы.

–– Вот! Довела себя! Так и внука моего угробишь! Со дня на день рожать, а шатаешься от каждого дуновения ветра…

Ярослава отошла всего ничего от избушки, а за спиной сразу же вырос Бранд.

–– Ты что задумала, Яро? Уйди немедленно от края обрыва… слышишь меня?

Она и не заметила, что подошла к самому краю утеса, тому самому, к основанию которого причалил их с Ангаром челн. Тогда был конец осени, а теперь… неужели весна?

–– Малышка? – ухватил ее за запястье лысый великан с косматой бородой и тянул в сторону от кручи. – У тебя хоть и прозвище «Птичка», но летать не умеешь. И пожалей меня, не стремись к безвременной кончине, очень прошу. Иначе… мне, правда, будет жаль терять тебя, Яро. Дьявол, привязался я к тебе, детка… веришь? Нет? И сам чувствую себя полным дураком, однако, это так. А еще… Яро, командир точно меня убьет, если с тобой хоть что-то случится. И да, ты носишь его ребенка, потому ценность для него и всех нас великая, но…Ансгар любит тебя, малыш, и это точно так, как солнце восходит вот с той стороны.

Оглянулась Ярослава, а вокруг действительно произошли весенние перемены. И, надо же, сугробы, такие высокие и непролазные недавно, теперь значительно просели, а в некоторых местах и вовсе показались проталины.

–– Что это? – склонила она голову к плечу, присматриваясь к полянке на солнечном припеке. – Первоцветы?

–– Там? Я мигом… – Бранд с небывалой скоростью и ловкостью для его размеров в один миг достиг поляны и принялся срывать белые лютики. – Вот, держи. Это тебе, Птичка. Нравятся?

Первые весенние цветы смотрелись мизерными былинками в огромной лапище этого воина, а еще Славу умилило, как Бранд старался не помять их стебельки…

–– Спасибо, – заговорила впервые за очень долгое время, потому и голос звучал так, будто чужой. – Я тоже к тебе привязалась. И… не мог бы ты помочь мне дойти до заимки – похоже, все силы ушли на путь сюда…

–– Легко, Яро! Устала, малыш? Я мигом…

Она обняла норда за шею, когда он бережно поднял ее на руки, и тихонько рассмеялась, словно колокольчик зазвенел. А потом пришла мысль, что, как бы ни обернулась судьба, а у нее скоро появится малыш. Ребенок станет смыслом ее жизни на островах. И… что уж теперь поделать, но назад пути все равно нет. Грустно? А может и… все обойдется? От таких размышлений в смехе Славы появились новые оттенки, а на ее глазах выступили слезы. Она пыталась их побороть, но слезинки упрямо прорывались наружу. Горячими ручейками побежали по вискам, когда запрокинула голову и устремила взгляд к небу.

–– Бранд! Ты только взгляни на это… над нами чистая-чистая лазурь! Ни облачка, сплошная синь!

Ярославе очень сильно захотелось вернуть себе хотя бы часть того настроения, которое знала раньше. И давно же ее покинула беззаботность и безмятежность, как оказалось. Или нет? Сколько времени отделяло от защищенного положения княжеской дочери до… теперешнего состояния? О да, ее взгляд натолкнулся на объемный живот, как перестала всматриваться в безоблачное небо. И выходило, что тот временной отрезок стал легко измерим. Девять месяцев! И сегодня тот срок точно подошел к завершению…

–– Да, Птичка! Очень красивое небо…

Что это? Огромный норд смеялся? И он начал кружить Славу на руках.

–– Красавица ты моя… как я рад, что улыбаешься!

Да, Ярослава растягивала губы в улыбке, но из глаз ее продолжали катиться слезы. А еще смех молодой женщины… бывалый воин не мог различать такие тонкости, но боги, сколько же горечи и отчаяния в нем было…

–– Это что здесь происходит? – как гром среди ясного дня раздался новый голос.

–– Ансгар? – удивленно воскликнул Бранд и остановил вращения.

Слава вздрогнула и повернула голову в ту сторону. А на фоне леса темной статуей стоял всадник. Ансгар придерживал на месте коня и хмуро рассматривал парочку: растерявшийся охранник держал на руках его женщину, а та обнимала его за шею и сжимала в кулачке букет белых цветов.

–– Спросил непонятно? Что здесь происходит? Бранд, почему ты прижимаешь к себе мою жену?

–– Командир! – ожил тут воин. – Ты приехал!

–– Почему Яро у тебя на руках? – еще мрачнее сделался Ансгар, а его прищуренные глаза не сулили никому ничего хорошего.

–– Птичка? – теперь Бранд перевел взгляд на притихшую Славу.

–– Это для меня она Птичка, а для тебя госпожа и жена твоего ярла…

–– Я знаю, но мы здесь уже так давно все вместе… она, я, Марна… я привык… то есть мы здесь совсем отрезаны от всякой жизни…

–– Сынок мой! – раздался тут громкий возглас от заимки. – Приехал! Вот так радость! Что война? Победил ли? Скажи скорее.

–– Закончилась, мать. Все хорошо.

И пока Марна отвлекла на себя внимание Ансгара, Бранд аккуратно поставил Славу на ноги.

–– Ну и попали! – шепнул ей на ухо норд. – Я думал, что легко могу оказаться без головы, случись что-нибудь с твоим здоровьем, а тут… оказывается, мой друг становится бешеным зверем и от ревности. Не доказательство ли это его любви к тебе, Птица?

–– По-моему, нет. Всего лишь говорит, что он ярый собственник.

–– Да? – потер громила озадаченно нос, а потом весело подмигнул Славе. – Так оберни это себе на благо, женщина!

–– Бранд! Отойди дальше от Яро, не то…

–– Ух, ты! О-хо-хо! – заулюлюкал и загоготал лысый, но от Ярославы попятился и еще поднял руки вверх. – А ничего, что я помогал твоей жене, Ансгар, вернуться в дом? Как видишь, она совсем затяжелела…

–– Птичка? – новый ярл быстро спрыгнул с коня. – Плохо себя чувствуешь?

–– Все ее болячки от скверного характера, – влезла между ними Марна и приняла у сына повод его коня. – Она плохо вела себя здесь, сынок.

–– В смысле?! – Ансгар снова насупился, взгляд его посуровел и уперся в грудь Бранду.

–– Морила себя голодом, – принялась с охотой перечислять проступки невестки свекровь, – со мной так вообще не разговаривала с самого дня, как я сюда прибыла. Еще почти не двигалась, а все лежала в постели. Это же вредно для младенца, которого носит! Разве же так поступают любящие матери?! Вот когда я тебя носила, то постоянно гладила свой живот и пела для сыночка песни. А что делала твоя жена, Ансгар? Какие песни могла бы исполнить твоему сыну? Славские?! О, Один! И она будто обижена на нас и весь наш мир, а потому…

–– Помолчи, женщина! – приказ прозвучал твердо. – Не тебе судить мою жену, хоть и считаешься мне матерью. И идите уже в дом… ты и ты, оставьте нас. Яро! Иди же ко мне.

Но Слава осталась стоять на месте. Теребила пальцами мех на воротнике шубки и глаз не спускала с мужа. Тот и не тот. Уставший? Это да. Давно не брился, потому щетина уже больше походила на бороду. А его серые глаза смотрели очень пристально и будто ощупывали ее.

–– Упрямишься, или тебе тяжело стало ходить?

С этими словами Ансгар сам двинулся навстречу жене. Подошел совсем близко и легко положил руки ей на плечи, все еще продолжая мерить свою женщину взглядом.

–– Ты и впрямь сильно раздалась, Яро, – указал глазами на живот, на котором не сходились полы шубки, а потом и одну ладонь перенес туда. – Так понимаю, роды начнутся совсем скоро…

В ответ она только качнула головой. Ее почему-то не слушался голос. Хотела сказать, мол, да, со дня на день, но не получилось издать ни звука, только судорожный вздох вышел.

–– Ух, ты, толкается! – хохотнул и погладил через живот жены не родившегося младенца. – Как хорошо, что этот сорванец меня дождался, – принялся всматриваться в глаза Славы. Затем наклонился, чтобы легко коснуться губами ее губ, и тут же снова уставился глаза в глаза. – Почему мне кажется, что ты насторожена? И мать сказала, замкнулась в себе. Что произошло, Птица? Тебя кто-то обидел?

Славе очень захотелось взять и сказать немедленно и напрямую: «Ты! Ты оставил меня здесь одну с таким вот животом и в окружении чужих людей. Говорил, что ничего и никого не желаешь, кроме меня, а сам развернулся и ушел, как только соплеменник принес тревожную весть». Или нет, это были не самые главные слова, которые так и рвались из души. Ей больше всего надо было узнать, по-прежнему ли верна его клятва, что она для него единственно желанная женщина… одна во всем мире. Ведь если так, то не стал же ни за что приближать к себе… Сиггрид?