Теперь картина обрела ясность, словно пыль с нее стерли. Никто со мной не церемонился с момента похищения на вокзале. Как приехала в особняк, так сразу дыба. Потом лед и ремень. Меня изначально не собирались оставлять в живых, а потому не жалели. Что же случилось тогда? Почему Гена сидел здесь и бубнил, как было бы классно наладить отношения?

– Ты спасти меня захотел? Уговорить каким-то чудом шефа отказаться от мести и не убивать пленницу? Он влюбиться в меня должен? Пожалеть? На это ты намекал фразой: «Потом все изменится?»

Как в сказке. Чудовище полюбит красавицу, чары злой колдуньи падут, и он снова станет прекрасным принцем? Господи, какой бред! Он в голове не укладывался, его даже обдумать не получалось. Я вообще не представляла, как к такому безумному выводу прийти можно? Человек, способный на похищение и убийство, вдруг полюбит пленницу, простит злейшего врага, и все станут счастливы.

– Ничего не выйдет, – заявила я молчаливому охраннику. – Это невозможно. Барон с таким удовольствием меня бил, а теперь влюбиться должен? Гена, я не идиотка, чтобы в подобное верить.

Дурдом! Подлинный! Палата номер шесть и её пациенты. Охранник – даже больший псих, чем хозяин дома. В полном отрыве от реальности живет. Я уже не замечала, что голос набирает обороты. Смотрела на Гену и почти кричала.

– Тебе-то это зачем? Санчо Панса при Дон Кихоте. Ах, шеф такой благородный и хороший, его просто довели злые люди. Вынудили похитить невинного человека, пытать, а потом убить. Самому разве не противно оправдания сочинять для мерзавца и морального урода?

Гена с резким вдохом замахнулся, но тяжелый кулак не долетел до моего лица. У меня чуть сердце не разорвалось. Я отпрянула назад и сжалась в комок, выставив вперед руки. Фантомный звон уже стоял в ушах, и голова раскалывалась от боли. Не случилось ничего. Охранник медленно разжал кулак и положил открытую ладонь на колени.

– Ничего ты не поняла. Не идиотка, но умом не блещешь. Санчо Панса? Может быть. Про Дульсинею тоже знаешь? Ешь завтрак, позже приду.

Просто встал и вышел, оставив меня с подносом, истерикой и тяжелыми мыслями.

Глава 8. Незваная гостья


Меня убить собирались, а я сидела перед остывшим завтраком и вспоминала, кто такая Дульсинея. Школьную программу прошла всю, ЕГЭ сдала, рекомендованную на лето литературу прочитала, но с Сервантесом у меня дороги разошлись. Я болела в тот момент, когда Дон Кихота изучали. Прочитать не успела и на уроке обсуждение слушала урывками, зависая над очередным рисунком в тетради. Тогда сложный орнамент из кос на листе в клетку занимал меня гораздо больше, чем похождения странствующего рыцаря. Кажется, у него была любимая женщина, и звали её Дульсинея Тобосская. Но при чем тут история Барона и мой плен я никак в толк не могла взять.

А Гена удивил. В его возрасте помнить школьную программу – высший пилотаж. Не что-то где-то там, а с подробностями. На вид ему было за сорок. Пивное брюхо отрастить не успел, ходил подтянутым, но морщины на лице давно собрались в складки. Если он десять лет у Барона работает, то сколько самому Андрею Александровичу? Явно больше тридцати, но чтобы больше сорока – точно нет. Выглядел он молодым. В спортзал, наверняка, ходил, как на работу, и занимался с пламенным энтузиазмом. Силушку его богатырскую я оценить успела, синяки еще не прошли. Тридцать два? Тридцать пять? Неужели успел навредить Нелидову, пока еще в институте учился? Может, он самый младший из четверки друзей?

Однако прозвища они себе придумали. Герцог, маркиз. От скромности никто не умер. Я жалела, что Гена так быстро ушел и мало рассказал. Я спугнула его своей болтовней. Черт, когда я научусь держать язык за зубами? Еще пара таких осечек, и про побег можно забыть. Но была и другая правда. Проведу две недели, ничего не делая, и о жизни можно забыть. Обалдеть выбор. Буду дергаться – убьют, просижу в заточении тихо – тоже убьют. Феерично. Просто потрясающе. Хоть иди и вешайся на проводе. Можно прямо на шее у Барона. Или просто вешаться ему на шею, как предлагал Гена.

Дурной вариант. Совершенно дебильный. Пришло же такое в голову вполне адекватному охраннику. Чудовище и моральный урод вдруг влюбится в свою жертву. Это же как нужно верить в чистую душу Барона?

А ведь он его десять лет знает и не бросил, даже когда совсем тяжко стало. Все разбежались или их выгнали – неважно. Один Гена остался. Санчо Панса при Дон Кихоте. Верный и преданный оруженосец, в огонь и в воду за шефом. И вот он вдруг пришел к пленнице, слил важную информацию и предложил спастись, чтобы сломать план мести. Предать решил? Сильно вряд ли. По-другому ребус решался.

Я убрала поднос на стул и легла на кровать. Прохладная подушка остудила голову, тело расслабилось, и мысли начали приходить в порядок. Гене ведь тоже на меня плевать. Бил, оскорблял и на дыбу повесил. Он не мог перечеркнуть десять лет службы ради деревенской девки. Значит, о шефе заботился, а не обо мне. Не хотел, чтобы он убил дочь Нелидова. Еще пару лет назад мне многие высокопарные вещи вроде долга, чести и совести казались чушью, но сейчас я тщательно вдумывалась в мотивы охранника.

Он сказал, что Барон все решал по закону. На нем нет трупов. Может, в этом дело?

Убийство – страшная вещь. Дело даже не в уголовном сроке, смертном грехе перед Богом, а в чудовищной разрушительной силе поступка. Убийство уничтожает обоих: и жертву и палача. Если до этого внутри Барона еще оставалось что-то светлое, доброе, уцелевшее после страшных потерь, то убийство его добьет. Он станет таким же монстром, как Нелидов. Не отомстит, а просто спустится до его уровня. Не думаю, что Гена хотел шефу такого финала. Иначе, зачем адвокаты и борьба по закону? Зачем он нес себя через весь этот мрак? Чтобы в конце свалиться в бездну? Это глупо и неправильно.

Гена не смог до него достучаться, ко мне пришел. Дескать, помоги себе сама, если хочешь жить. На самом деле, он хотел, чтобы Барон остался живым. Во всех смыслах. Черт, красиво. Чтоб у меня когда-нибудь появился такой друг.

Даже жаль, что ничего не выйдет. Не умею я соблазнять мужчин. Тем более заставлять их в себя влюбиться. Моя единственная попытка флирта с хозяином дома закончилась катастрофой. Пробовать во второй раз отчаянно не хотелось, но мысль не давала покоя. Смогла же я притвориться покорной, значит, смогу разыграть и другую роль. Гена так хочет, чтобы я наладила отношения с Бароном, так пусть поможет. Это откроет передо мной многие двери, и путь на свободу станет ближе. И черт с ней, с любовью.

Охранник вернулся через несколько минут. Едва открыл дверь, как услышал:

– Я согласна. Давай попробуем.

Гена покосился на камеру, аккуратно притворил за собой дверь и спросил:

– Передумала? С какой радости?

Ага, очень резко и сильно вдруг. Если мне светит смерть в конце тоннеля, то сидеть на попе ровно нельзя.

– Жить хочу, – коротко ответила я.

– Надо же. Кто бы мог подумать, – съязвил охранник, а потом смягчился: – Тогда слушай. Шеф разрешил тебе пользоваться библиотекой. Читать будешь в гостиной под моим присмотром.

– Сервантеса? «Дон Кихот»? – вскинулась я.

– Как хочешь, – мягко улыбнулся Гена.


***


Кабинет Барон сделал себе классическим. Исполнял детскую мечту, подсмотренную в книгах и старых фильмах. Стеллажи с книгами, тяжелые портьеры, длинный стол с секретными отделениями в ящиках. Все темное, массивное, солидное. За таким столом пишут на пергаменте гусиными перьями письма Его императорскому Величеству, а он разбирал электронную почту.

Накопилось писем за два дня уединения в особняке. Официально он уехал в отпуск, как Нелидов, но, сколько ни предупреждай об этом, по инерции несколько дней почту будут заваливать в рабочем режиме. А он из-за пленницы исчез практически внезапно. Поток не уменьшался. Помощник Алексей робко писал в чат вопросы, перенаправил с разрешения Барона несколько звонков, но в целом справлялся. Еще пару дней перетерпеть и можно вздохнуть свободнее. От работы, конечно, ситуация с Нелидовым расслабиться не давала.

Андрей, как заяц, запутал следы, переехал в загородный дом, пустующий несколько лет, отправил банковскую карту на свое имя, чтобы по ней расплачивались за границей, но всего предусмотреть не мог. Сидел и нервно ждал, когда что-нибудь случится. Знал, что так нельзя. Нужно прекратить. Накаркает. И накаркал. Телефон запищал вызовом. Стандартная мелодия без изысков, чтобы не раздражала, но Барон сейчас как никогда не хотел её слушать. Не к месту было, не вовремя. Ольга звонила.

Упрямая стерва. Сбросишь вызов, она поймет, что абонент рядом с телефоном сидит, и будет набирать, пока не задолбит. Барон два месяца за ней ходил, уламывал, а теперь не мог отвязаться. Десять гудков, пятнадцать, уже терпение трещало по швам. Нет его, ушел, потерялся, в бассейне утонул, не слышит телефон. Куда у этой женщины делась гордость? Трижды предельно ясно дал понять, что отношений больше не будет, а Ольга звонила.

Угомонилась, наконец, заткнулся телефон. А нет, не повезло, смс прислала. Оно торчало уведомлением на экране и притягивало взгляд. Барон плюнул на все и заглянул.

«Милый, я знаю, что ты дома. Еду к тебе. Сюрприз! Везу вино и четыре сыра. Откроешь ворота?»

Последнее слово вспыхнуло перед глазами и отозвалось холодом в животе. Хозяин дома схватил телефон и вызвал Гену.

– Да, шеф.

– Ты где? Камеры смотришь?

– Никак нет, – не слишком бодро отозвался охранник, – в гостиной с пленницей.

– У нас гости, – зарычал Барон, – где Олег?

Тон Гены стал еще тише. Таким обычно сообщали крайне паршивые новости.

– Виноват, шеф. Он отпросился. Мама в больнице с инфарктом, я отпустил.

Холод сменился жаром. Кровь прилила к голове, и галстук начал душить. Будка у ворот пуста, Гена занят ерундой, незваную гостью доблестная охрана тупо прощелкала клювом. И вызвериться не на кого.