– А почему ты не пьешь? – пьяно нахмурилась я. – Говорил, вино хорошее, а сам не хочешь.

– Мне нельзя, – коротко ответил Барон, забирая со стола тарелку сыра. Сидели мы теперь далеко, тянуться неудобно.

– Печень больная? Нет? Ух ты, он с плесенью?

Я ткнула пальцем в треугольник сыра с вкраплениями чего-то темного и не слишком аппетитного. Мысли скакали мячиками для пинг-понга с темы на тему и никак не собирались в кучу.

– Да, сыр называется Дор Блю, – пояснил Барон. – Это съедобная плесень.

– Ты уверен?

Вместо ответа он взял треугольник и положил в рот целиком. Я боялась, что меня передернет и специально отвела взгляд. Гадость, какая. Стоит, поди, как гайка от самолета. За такие деньги травиться испорченным продуктом! Я всегда знала, что богачи извращенцы.

– Так что у тебя болит?

– Не важно, – недовольно ответил Барон. – Если у Гены хотя бы одна тайна удержалась за зубами, пусть тайной и остается.

– А почему вы титулами назвались? Фамилии у всех такие?

– Наталья, – строго сказал он, придерживая тарелку на коленях, чтобы не упала, – давай ешь, я все расскажу. Не хочешь Дор Блю, возьми другой сыр. Консервы есть в хранилище.

Он ведь хотел меня напоить, а сейчас кормит. Странно как-то. Я послушно потянулась за обычным желтым сыром и приготовилась слушать. Алкоголь расслаблял и успокаивал, иначе от пережитой истерики колотило бы, как припадочную. Барон хоть и псих, но держался лучше. Голос почти не вибрировал, и в глаза возвращался разум. Так, наверное, даже в книгах не бывает. В подземном бункере похититель с пленницей после драки и криков ели сыр.

– С Игоря Оболенского все началось, – рассказывал Барон, задумчиво пережевывая плесневелый Дор Блю, – мы однокурсники. Учились вместе, жили в одной общаге. Он питерский. Культурный весь, начитанный. Мы его Графом звали. «Ваше Сиятельство, не желаете ли свежий пакетик чая или тот, что есть, второй раз заварить?» Ну, раз он Граф, то я Барон. А Маркиз с Герцогом уже за компанию прозвища придумали. Леня Маркиз на ирландца был похож. Рыжий, веснушчатый. Умный, как вся Академия наук вместе взятая. А Герцог – Абель Антон Сергеевич. Потомственный еврей из семьи дипломатов. Мы благодаря его связям спектакли столичных театров из директорских лож смотрели. Он принципиально из дома в общагу переехал, чтобы хоть чуть-чуть отдалиться от родителей.

Без огонька рассказывал Барон. Не испытывал удовольствия от воспоминаний. Мучили они его сильнее, чем я могла представить еще недавно. Больное место размером с десять лет жизни. Но хотя бы говорил. На Катерину даже не откликнулся. Проблем я подкинула Гене. Достанется теперь ему за то, что проболтался.

Меня в сон клонило. Я клевала носом и монотонно пережевывала твердый кусочек сыра. Кисловатый и соленый очень.

– У Маркиза дочь осталась, – продолжал Барон, – в Англии живет вместе с матерью. Твоя тетя тоже уехала. Утром наружка отзвонилась. Спать на кровать пойдешь? Или здесь останешься?

– На кровать, – вяло пробормотала я, натирая кулаками глаза, – и не пристраивайся там ко мне, на диване спи.

– Это не тебе решать, – усмехнулся он.

– Твой бункер, знаю, знаю.

Меня окончательно разморило. Я обняла спинку дивана и положила голову на руки. Значит, я буду спать на диване, если до кровати не дойду.


***


Наталья затихла. Барону показалось, что отключилась, но стоило попытаться взять на руки, как заворчала: «Не трогай меня». Нет, скрючившись на диване, он ей спать не позволит. Одно неловкое движение и полетит на пол. Шею не сломает, пьяным везло падать без последствий, но сотрясение получить может. Нужно подождать, пока уснет крепче.

Он не любил выпивших женщин. После трех бокалов крепких напитков они переставали следить за собой. Либидо расцветало пышным цветом, и становилось все равно, перед кем раздвигать ноги. Нет ничего более жалкого, чем мадам под шофе, танцующая голышом на барной стойке. Желание обладать ею пропадало напрочь и не возвращалось даже на следующий день. Особенно, если ты сам трезв, как стекло.

С Натальей правило не работало. Она отшивала его даже сонная, а сам Барон никак не мог успокоиться. Драка завела или очередной выпад строптивой пленницы? Она его не боялась, теперь он понял окончательно. Пятьдесят ударов за нарушение правил о разговорах за собой оставил, но не знал зачем. Бить её бесполезно. Даже ругать в воспитательных целях. Авторитета сильного не признавала, голову от страха не теряла, думала быстро и продуктивно. Редкий дар. Очень ценный.

Он чувствовал к дочери врага что-то похожее на уважение. Восемнадцатилетняя девочка оказалась крепче духом, чем четыре взрослых мужика. Её ломали, а она не поддавалась. Может, потому что терять нечего? У Барона с друзьями был бизнес, деньги, семьи, положение в обществе, а у неё только тетя и провалившаяся попытка поступить в институт.

Нет, другое здесь, изнутри идет. Тяжелая жизнь воспитала или родилась такой. На отца не похожа. Гена что-то разглядел в чертах лица, но ошибся. Нос у девушки круглее и губы пухлые. У Нелидова всегда сложены в нитку и над подбородком глубокие морщины. Совсем не похожа.

Он осторожно тронул её за колено, девушка не проснулась. Отлично. По тесному бункеру до кровати её еще донести нужно. Если начнет брыкаться, погром устроит. Пусть спит. Ради этого поил вином.

На руках её вес почти не чувствовался. Пятьдесят килограмм или меньше. Всегда так плохо ест или только в плену голодает? Барон положил её голову себе на плечо и обнял крепче. Желание вспыхнуло с новой силой. Тепло легкого интереса сменялось жаром похоти. Он уговаривал себя, что замкнутое пространство и скука располагали к флирту, да еще и азарт охотника подстегивал. Будь на её месте кто-то другой, случилось бы так же, но самому в оправдания не верилось. Слишком быстро заводился. Слишком остро на неё реагировал. Хоть круглые сутки держи на алкоголе и таблетках, чтобы не просыпалась. Плохо это. Трусливо.

Кровать себе в бункер поставил широкую. Отсек за ширмой она занимала почти полностью. Здесь втроем поместить можно, не то, что с хрупкой девушкой. «Не пристраивайся ко мне, на диване спи». Смешно. Ей сейчас нет дела – одна лежит или рядом с кем-то. Едва опустил её на покрывало, как сонно обняла подушку и повернулась спиной.

– Наталья, – позвал сначала тихо, а потом громче. – Наташа?

Спит или притворяется, чтобы оставил в покое. Легко проверить, в принципе, достаточно еще раз прикоснуться. Система отопления сейчас нагонит температуру, в бункере душно станет. Ткань у черного платья плотная, перегрев поверх похмелья серьезную головную боль устроит. Нужно раздеть.

Да, он себя уговаривал. Сочинял повод, разглядывая плавную линию бедер и длинные ноги. Красавица. В старых тряпках не так было заметно, но маленькое черное платье творило чудеса. Руки сами тянулись к впадине под коленом. Узнать, вздрогнет ли, если провести пальцами? Чувствительное место.

Тихо в бункере так, что даже дыхания не слышно. Наталья не проснулась от прикосновения, и Барон, осмелев, положил ладонь на её бедро. Ткань заструилась под пальцами. Бархатная, нежная. Он прошел рукой все изгибы до спины и вернулся обратно. Восхитительно упругая попка. Настолько соблазнительная, что эрекция стала полной. Вся кровь от головы ушла. Еще немного и в паху пульсировать начнет.

Барон потянулся к собачке замка на платье. Спасибо портным за молнию на спине. Расстегивал плавно, не дергая, чтобы не беспокоить спящую девушку. Молния расходилась, ткань открывала голую спину, горизонтальный прочерк бюстгалтера с застежкой, фиолетовые синяки. Барон замер, разглядывая то, что осталось после ударов ремня. Не может быть! Он аккуратно бил. Только туда, куда можно без особого ущерба.

Что натворил-то? Господи, все синее! Кое-где с желтизной и красными разводами. Возбуждение моментально пропало, давление подскочило, и в груди от боли стало тяжело дышать. Хвастался, что уродом не стал? А это как? Помнил, что не в себе тогда был, но чтобы настолько…

Стенокардия давила. Каждый вздох отдавал болью и жжением в груди. Таблетки нужно пить, а он за алкоголь схватился. Два глотка вина ему сейчас все лечение перечеркнут.

Чем дольше смотрел на синяки, тем хуже становилось. Не выдержал и накрыл спину Наталья пледом. Достаточно, он все понял. Да где таблетки-то? В пиджаке остались? В карманах брюк нет.

Пламя поднималось от груди до горла. Хлопал себя по карманам в надежде, что где-то зашуршит блистер. Гена далеко, бесполезно звонить, не успеет приехать. Паника мешала думать и делала боль ярче. Нужно лечь и не дергаться, успокоиться. Стоп! Карман рубашки на груди. Там что-то есть.

Нашел, нащупал. Через горло свитера до кармана добрался и вынул таблетки. Хотел проглотить белый кругляш, но вспомнил, что под языком держать нужно. Через край было в последние дни всё, что запрещали доктора. Так можно до выкупа не дожить. Смешно будет и в чем-то правильно, наверное. Заждались друзья.

Барон лег на подушку рядом с Натальей и вытянул ноги. От горечи лекарства сводило скулы, боль отпускала. Нет, он еще поживет немного.

Глава 11. Шрамы на груди


Я чувствовала, что Барон меня трогал, но не могла проснуться. Так бывает за мгновение до глубоко сна. Вроде и хочешь открыть глаза, послать матом или хотя бы дернуться, а тело уже тебе не принадлежит. Так и уплыла во тьму с панической мыслью, что проснусь голая и опозоренная.

А проснулась с похмельем. Проклятье, надо же было забыть, какое оно лютое от вина! Водку я пила один раз в жизни и уже знала, что после неё легче. А все это белое сухое, красное полусладкое, игристое, домашнее оставляло феноменальную каку во рту и страшную головную боль. Петрюс, Дор блю. Погуляли дорого, а результат тот же.

Под покрывалом еще вспотела. За каким чертом Барон меня накрыл, а потом врубил отопление на полную катушку? Это новый вид пытки? Платье насквозь мокрое, жажда, как у путника в пустыне, и ощущение разбитого тела. Вдобавок к похмелью, да.