Анна Гвидичи - Заложница олигарха

– Наталья, слезь оттуда! – рявкнул Барон, и я снова чуть не упала.

Пока выключала воду, вытиралась полотенцем и надевала свитер, сгорала от стыда. Никаких тайн, обычное стеснение, а я полезла смотреть, дура. Не все пациенты хирургов спокойно относились к шрамам. Часто предпочитали не раздеваться на публике.

– Выходи, если ты закончила, – глухо сказал Барон.

Силуэт снова стал белым, он надел рубашку и застегивал манжеты. Раскаянье заливало алым щеки, я с трудом дышала. Как буду смотреть Барону в глаза?

– Выходи, – с нажимом повторил он, – иначе я тебя оттуда вытащу.

– Извини, – пробормотала я, открывая дверцу, – я не хотела подглядывать…

– Оно как-то само получилось, верно?

Его глаза снова сверкали, лицо кривилось в гримасе злости. Кажется, я серьезно влипла. Он сейчас вспомнит про пятьдесят отложенных ударов! Конец перемирию. Черт, а как все хорошо начиналось. Ну, почему меня вечно тянет, куда не следует?

– Ты меня голой видел, а я тебя нет. Восстанавливала справедливость.

Ох, дебильнее оправдание нельзя придумать, что я несла с похмелья? Барон нахмурился и поджал губы, но к ремню пока не тянулся.

– Ты так настойчиво кутался в свитер и рубашку на жаре, я решила, что у тебя татуировки.

Еще хуже. Товарищи, забитые татухами с ног до головы, скрывали их только на работе в крупном офисе из-за дресс-кода. Дома гордо выставляли рисунки напоказ. Для того и делали, чтобы украсить тело, зачем бы их прятать? Барон все еще молчал, разглядывая меня исподлобья, и я пустила в ход последний аргумент:

– Тебе пить нельзя. Раз это не печень, значит, сердце. Я не надеялась увидеть шрамы после операции, но что-то такое предполагала.

– Говори правду, Наталья, – фыркнул он, – я еще ни разу не поверил.

– Ладно, черт, мне любопытно стало, ты это хотел услышать? Дай, думаю, посмотрю на хозяина бункера, какой он без рубашки. Вдруг там что-то интересное? Доволен?

Услышав признание, он мог подумать, что небезразличен мне и не так уж далеко ушел бы от истины. Три дня они с Геной дразнили меня историей войны с Нелидовым, конечно, я хотела знать все. Сначала о Бароне, потому что он ближе, а потом и об отце. Других источников информации нет, только лезть, куда не звали, и спрашивать. Но стоило признаться честно, я получила удовольствие, разглядывая его со спины. До того, как увидела шрамы. Красивый был мужчина. Жаль, что стал таким моральным уродом.

– Ты ведь болен, да? – продолжила я, раз он молчал. – Порок сердца или…

– Или, – перебил Барон, – тебя это не касается.

– Отнюдь, – возразила я и облизала пересохшие губы, – мы в бункере, закрытом на две недели. Ты пережил серьезную операцию и явно до сих пор на реабилитации. Чуть не рассчитаешь нагрузку, и станет хуже. Сам сказал, сидеть в обнимку с твоим трупом – сомнительное удовольствие. Так расскажи, ждать приступ или нет? Какие таблетки тебе давать? Что делать вообще? Я не про жалость и сострадание сейчас говорю. Вопрос выживания. Код от замка я не знаю. Даже если позову на помощь, вскрывать бункер будут очень долго. Проще не дать тебе умереть, чем разбираться с такими проблемами.

Он покусывал губу и больше не злился. Я чувствовала по тому, как пропало напряжение. Я не просила нереальных вещей, можно было уступить.

– Вот эти таблетки, – признался он, доставая блистер из кармана и показывая мне. – Одну под язык. Можешь насильно разжать челюсти, если я вдруг отключусь. Больше ничего не нужно. Сердечно-легочную реанимацию ты все равно не сделаешь. Сил не хватит прокачать сердце через ребра.

– Хорошо, – кивнула я и осторожно выдохнула. – А что все-таки с тобой? Это заразно?

Глупый вопрос, но я специально его задала. Барон не стал громко фыркать, хотя гримаса, похожая на улыбку, промелькнула. Мысль «все бабы – дуры» успокаивает мужчин и частично извиняет меня за любопытство. Вдруг расслабится настолько, что захочет признаться?

– Нет, я пострадал от сильнодействующего препарата. Жизнь мне спасли, но теперь нужно новое сердце. Не делай такие круглые глаза, пожалуйста. Моё состояние стабильно, каждый день с приступом падать не буду, не беспокойся.

Конечно, а таблетки он просто так всегда с собой носит. Врет и не краснеет.

– Тебе на пересадку деньги нужны? Поэтому выкуп у Нелидова просишь?

– Снова нет, – покачал головой Барон. – Деньги есть, я в очереди стою. Твой отец и устроил мне острую сердечную недостаточность. Покушение было на убийство. Граф, Маркиз и Герцог умерли от такого укола, а меня Гена успел довезти до больницы. Теперь я удовлетворил твое любопытство?

– Более чем, – в шоке призналась я и надолго замолчала.

Когда Гена рассказывал о смерти друзей Барона, я не вдумывалась, как следует, не пропускала через себя. Теперь смотрела на шрамы и холодела от ужаса. Осталось узнать, что повод для убийства был ерундовым, и я не захочу, чтобы Нелидов спасал меня. От одного монстра попасть к еще большему чудовищу. Барон напоминал робота, чей корпус вскрыли консервным ножом, вынули сердце, а обратно положить забыли. Не хватало точек по краям шрама от проколов иглой, чтобы выглядели, как заклепки.

Я не жалела его, но понимала, что имел право на месть. Нелидову, не мне. Я бы десять раз с удовольствием открестилась от такого отца, чтобы не отвечать за его грехи. Может, тест ДНК все-таки окажется отрицательным? Я вдруг поверила, что тогда Барон меня просто отпустит, а не убьет.

Он спокойно терпел мои выходки, отвечал на вопросы, и даже забота почудилась, когда вручил бутылку воды. Будто рядом с другим человеком стояла. Не узнавала того озверевшего от жажды мести олигарха, который приказал подвесить меня на дыбу и бил ремнем. Болезнь сделала его тихим? Или, правда, что-то изменилось?

– Пойдем, – позвал он, кивая на выход из душа, – покажу, где можно постирать и высушить вещи.

Подсобка отделялась от бункера не ширмой, а настоящей дверью. Здесь стояла та техника, которая не использовалась на кухне. Все маленькое, портативное, эргономичное. Игрушечная стиральная машина, игрушечная сушка, утюг, пылесос.

– А это что?

– Электрическая швабра, – пояснил Барон, – не спрашивай, как пользоваться, сам не знаю.

Он ждал, стоя в дверях, пока я положу одежду в барабан стиральной машины и выставлю режим. Особо в кнопках не разбиралась, тыкала наугад. Белье как могла прятала от мужских глаз. Стесненность бытовых условий в бункере стирала границы личного пространства, но были те, через которые я не хотела переступать.

– Все готово. Если развлекаться больше нечем, то можно я просто посижу на диване? Или прикажешь таблетку снотворного пить?

– Зачем? – пожал плечами Барон. – Я придумал тебе занятие. Поработаешь немного секретарем. Будешь смотреть фильмы и записывать, сколько раз в них встречаются фразы: «Да, сэр» и «Ты в порядке?»

– Голливуд? – не удержалась я от усмешки.

– Образца шестилетней давности. Я не проверил фильмотеку, когда заказывал бункер, а потом стало поздно. У нас две недели впереди. Ты успеешь увидеть, а я услышать всё. Приступим?

Так вот для чего в гостиной висела плазма. На телевидение после ядерной войны никто не надеялся, поэтому запаслись наследием голливудской фабрики грез. Лучше бы книги сохраняли, как у Бредбери в «451 градус по Фаренгейту». Дома я предпочитала читать. Закрыться в комнате, пока мать смотрела по телевизору сериалы, ток-шоу и выпуски новостей. Канал переключать она не разрешала. Кричала, что устала и хочет отдохнуть. Имела она право отдыхать в собственном доме? Конечно, имела. А меня спасала школьная библиотека.

Усаживалась я на диван перед плазмой, предчувствуя пытку. Барон будет работать, а я считать набившие оскомину фразы. Можно в англоязычном варианте, если он слышится через дубляж. «Yes, Sir! Are you OK»?

Каталог фильмотеки обескураживал. Я не знала практически ни одного названия. Каллигула – это что-то историческое? «2012» – это вообще о чем? Описание сюжета к списку не полагалось. Только год выпуска, режиссер, актеры главных ролей и жанр. Хотелось комедии. Я выбрала одну наугад и включила плеер.

Гена не отвечал на звонки. Барон час назад послал его к Алексею, сдавшему Ольге адрес особняка шефа. Хотел, чтобы охранник сделал устное внушение, что так делать нельзя, и выяснил, с кем и о чем откровенничал этот любвеобильный идиот. Гена пропал. Абонент недоступен. Угодил в ловушку? Ольга спокойно отвечала по телефону, что сидит в квартире, слушает громкую музыку и ест пиццу. Куда делся Гена, не знает. Видела его последний раз два часа назад.

Работать не получалось. Барон в десятый раз перечитывал одно и то же письмо, а в глазах то расплывался чернотой полиэтиленовый пакет, то сверкала белым рубашка похоронного костюма Графа. До фантомного запаха гари осталось совсем чуть-чуть. До второй таблетки еще меньше. Наталья пожалела его, включила звук телевизора очень тихо, а ему наоборот хотелось, чтобы бункер заполнял шум выстрелов, перебранка актеров и визг тормозов машин.

Отвлечься и не думать, как он заберет из морга тело Гены. Как поедет в деревню к его старенькой матери и будет молчать, стоя на пороге, пока в её глазах расцветет ужасом понимание. «Мой Гена?» – спросит она и заплачет. Куда же он делся? В телефоне снова «абонент недоступен». Барон набрал номер еще пять раз и швырнул телефон на стол.

Наталья даже не обернулась, не услышала. Сидела на диване, поджав стройные ноги, и старательно натягивала на колени свитер. Потом он будет пахнуть гелем для душа и ароматом девичьего тела. В душе Барону кровь в голову ударила, поэтому полез под холодную воду. Смотрел на силуэт за матовым стеклом и представлял, как скользит ладонями по мыльной пене, обводит мочалкой худые плечи, высокую грудь. Тесно в кабине, Наталья бы обязательно прижалась к нему бедрами. Почему не пошел к ней?

Шрам боялся показать. Еще раз невольно упрекнуть тем, что сделал её отец. Не начни она спрашивать, так бы и промолчал. Гена не признался, и он не собирался, а теперь Гена пропал. Барон думал, что завоет от фантомной боли еще не случившейся трагедии. С трудом держался и скрипел зубами. Запереться нужно в подсобке и переждать панику. Но хотелось другого.