Я сняла покрывало с кровати и пошла к Барону. Если он собрался спать сидя, упрямо следуя данному обещанию, то и я тоже. Покрывало из моих рук он принял безропотно и помог накрыть обоих. На длинные ноги не хватило, ботинки торчали из-под бахромы. Я так увлеклась процессом укутывания, что его вопрос прозвучал первым:

– Ты почему не спишь?

Правду нужно говорить, какой бы безумной она не казалась.

– Не могу одна. Без тебя.

– А я не могу с тобой, – эхом отозвался он. – Лежать рядом и не прикасаться. Это пытка, Наташа.

Мне стало неуютно даже под теплым пледом. Взгляд Барона ощущался каждой клеточкой тела. Так смотрят, когда хотят запомнить. Или когда рисуют с натуры. Художника невозможно обмануть. Перед ним слетают маски и фальшивые наряды. Шелуха. Сидишь, будто голый, и краснеешь. Привыкаешь быстро. Устаешь реагировать и позволяешь чужому взгляду стать частью тебя. Забраться под кожу, разглядеть все изъяны фигуры и тут же о них забыть. Они становятся неважными. Художник пропускает образ через себя и выдает новый. В нем сразу две личности и два взгляда. Снаружи и изнутри. Что видел во мне Барон?

– Я испугалась. Не думала, что все случится так быстро, – призналась ему, комкая плед в руках. – Вроде только что про текст разговаривали и вот я уже без штанов. Смущение нарастало, порыв выложить все, как на духу сдувался, я едва выталкивала языком слова. Стыдно, но сказать нужно. Иначе я никогда не решусь. – Ты… очень. Тебя много, Андрей. Я… Я не ожидала.

Кончики ушей горели, к щекам было страшно прикоснуться. Все разумные объяснения и долгий путь от «ненавижу» до «хочу» выветрились из головы. Вместо разговора о доверии и взаимном притяжении проклятое подсознание вывалило то, что я прятала яростнее всего. Да, я переживала, что у Барона слишком большой член и в меня он просто не войдет.

Покрывало пришлось с груди откинуть на ноги. Мне казалось, я пунцовая, как свекла. Андрей хотел взять за руку, но передумал и просто положил ладонь рядом с моей. Я даже не заметила, как естественно звучало его имя вместо прозвища. В мыслях и в словах.

– Я теряюсь, что ответить, – не менее смущенно сказал он, – успокоить нужно, а с другой стороны не хочется обнадежить, а потом снова испугать. Ты, правда, об этом думала?

Глупо теперь отпираться. Я боялась, что не согну шею от напряжения, но удалось кивнуть:

– Да.

Барон шумно втянул носом воздух и замер. Я снова делала что-то не то. Меня, как щепку, несло ручьем под тонким слоем льда куда-то не туда. Надо же было ляпнуть. Вот зачем? Остатки адекватности в глазах мужчины растеряла. То про синяки ему, то про Кирилла, а теперь третью причину нашла. Дура, которая никак не может разобраться в себе.

– Наташа, – тихо позвал Барон, – если это единственное, что тебя беспокоит, то никакой проблемы нет.

Он снова замолчал, но на этот раз вздохнула я. Правильно поставленный вопрос творил чудеса. Что из страхов я была готова преодолеть, а что нет?

Поступок Кирилла вообще к Андрею не относился. Нужно переступить и забыть прямо сейчас. Не вздыхать, как это тяжело, не лелеять обиду, а вычеркнуть или хотя бы затолкать поглубже. Все, нет его.

Синяки? От ремня матери шрамы остались, и там тоже было наказание в воспитательных целях. Не забылось, но и не мешало. А в особняке и бункере потом случилось гораздо больше, чем в тот день. И оно перевешивало. Не пришлось даже думать и копаться в себе. Барон стал другим. Я стала другой.

– Да, – ответила ему, уже не переживая, как странно это звучит, – единственное. Больше ничего не мешает. Что было, то прошло. Я погорячилась с запретом. Я вообще плохо соображала, что говорю. И сейчас тоже, наверное. Я не хотела выгонять тебя из кровати. Там пусто и холодно одной. Если сам больше не захочешь ко мне прикасаться, я пойму. Но не спи, пожалуйста, на диване. Я…

Покрывало качнулось, на меня упала тень. Из всех запахов остался только аромат парфюма. Свежий и легкий, как прикосновение ветра к щеке. Я тянулась вверх и падала в объятия Андрея. Наше дыхание смешалось и растаяло на губах поцелуем. Первым, ярким.

Я забыла о страхах и запретах. Бункер, выкуп, отец и все что мучило – перестало существовать. Я принадлежала самому лучшему мужчине целиком и без остатка. Делилась с ним своим жаром, пропитывалась его страстью.

Диван кончился, стоило нам неловко повернуться. Чуть не полетели на пол и оба, смеясь, вернулись обратно.

– Я пожадничал с бункером, – прошептал Барон, – слишком маленький построили. Холодно, говоришь, на кровати? Пойдем, исправим это.

За мгновение я оказалась у него на руках и в воздухе. Стены проплывали мимо белесой рябью металлических ребер. Занавеска качнулась совсем рядом, и я спиной упала в прохладу простыни. Кровать приняла вес наших тел с протяжным скрипом, матрас выдохнул лишний воздух. Я оказалась между небом и землей на узкой полоске горизонта. Андрей стал моим морем. Ласковым прибоем и волнами ветра. Ткань рубашки струилась под ладонями, я никак не могла стянуть её с широких плеч мужчины. Никто не смотрел на нас, не ходил мимо и не грозил вторжением в самый волнующий момент, а он не хотел раздеваться.

– Я уже видела твой шрам, – прошептала ему, выпутывая первую попавшуюся пуговицу из петли, – теперь хочу посмотреть на тебя. Шикарное тело у вас, Андрей Александрович. Не прячьте его.

Он ответил выдохом и, наверное, улыбнулся. Помогать мне не торопился. Я освобождала его от одежды постепенно, смакуя удовольствие от бархата кожи, аромата волос. Андрей нравился мне весь. Статуи в музеях не так совершенны. Боялась, что буду сравнивать с Кириллом, но школьный мачо проиграл, не начиная борьбу. Десятой доли в нем не было от той силы, что ощущалась в Бароне. Будто пламя заперли в человеческом теле.

Поцелуи говорили больше слов. Таяли на губах и прекращались только для того, чтобы одежды на нас стало еще меньше. Верх пижамы Андрей снял с меня, веером уложив волосы на подушку. Резинка слетела, они рассыпались. Я попыталась прикрыть голую грудь, но Барон не позволил.

– Я тоже хочу тебя видеть, – шептал он, целуя в шею, – без веревок на запястьях и страха в глазах. Они темнеют от серого до почти черного, ты знала? А сейчас искрятся тысячами звезд. Стань моей, Наташа…

Я вздрагивала, когда касался губами груди. От смущения и желания, чтобы ласка продолжалась. Он дразнил меня и распалял еще больше. Тело отзывалось тяжестью внизу живота, предвкушением боли. Я знала, что ее больше не должно быть, но Барон слишком большой. Второй раз станет первым. Настоящим.

Я не заметила, как осталась без пижамных штанов и белья. Только тихо застонала, когда Андрей обвел языком сосок и спустился ниже. Прочертил дорожку мимо впадины пупка до самого лона. Я выгнулась дугой и толкнулась вверх. Прочь от него.

– Тише, не бойся, – ласково сказал Барон, – иди ко мне.

Пока я сгорала от стыда, закрыв лицо руками, он гладил по бедрам, а потом положил мои ноги себе на плечи. Я снова выгнулась, почувствовав горячее и влажное прикосновение языка. Невозможное ощущение, совершенно невероятное. Бесстыдный поцелуй. Стоны звучали музыкой, я комкала простынь в кулаках, выкручивала её и умоляла Барона остановиться. Не слышал проклятый, терзал и мучил сладкой болью. Проникал языком в меня, будто мы уже близки и другого не нужно. Каждое его движение будоражило сильнее. Я боялась, что не выдержу и закричу. Тело плавилось, бункер заволакивало туманом.

– Андрей, – как в бреду повторяла я, – Андрей.

Он остановился за мгновение до моего взрыва. Я запуталась пальцами в его волосах и, опустив ноги, потянула мужчину за плечи. Вверх. К себе. Чтобы впиться с жадностью поцелуем. Почувствовать свой вкус на его губах. Он пьянил лучше, чем вино. Сводил с ума и мне нравилось такое безумие.

– Хорошо было? – спросил Барон, обнимая.

– Да, да.

Последнее «да» утонуло в поцелуе. Я понимала, что готова, но Барон не удержался. Проверил, легко скользнув в меня пальцами. Хочу. Изнываю от желания. Ну же, пожалуйста.

Он мог не осторожничать, но все равно медлил. Собрал щепотью слюну с языка и смазал головку. Я закрыла глаза и почувствовала, как твердый член упирается в мое лоно. Мамочки, какой он большой! Захочет – порвет на части, но Барон был нежен и внимателен. Обнял крепче и вошел, заполняя собой без остатка. Туго стало. Очень. Пока я не привыкла, едва терпела, а потом боль превратилась в наслаждение.

Бункер заливало алым, воздух качался маревом и вспыхивал пожаром. Я теряла ощущение реальности, цепляясь то за простынь, то за плечи Андрея. Он заводился и забывал об осторожности. Движения становились резче, сильнее. Умопомрачительный мужчина. Неистовый, ненасытный и весь мой. Мой. Мы стали одним целым. Я шептала его имя и чувствовала, как сознание уходит в темноту. Голова кружилась, сердце замирало, и немели кончики пальцев. Я все-таки закричала на одной высокой и долгой ноте. Взорвалась и рассыпалась на осколки, затихая в его объятиях.


***


Барон тяжело дышал, пульсируя и отдавая семя. Поздно расстраиваться, что не смог сдержаться. Раньше стоило позаботиться о презервативах, тем более в бункере они числились в списке запасов. Сейчас хорошо было. Настолько, что почти не стыдно за свою безответственность.

Сердце размеренными толчками гоняло кровь, истома лишала сил. Он лег рядом с Натальей, но не смог отпустить. Притянул на грудь и осторожно гладил по волосам. Свои промокли от пота, он стекал каплями по вискам. Покрывало с кровати нужно убрать совсем. Не впитывало оно влагу, будто в луже лежали. Но и это не раздражало. Мир окрасился яркими красками и казался восхитительно прекрасным.

Давно так не было. Проклятье, так не было вообще никогда.

Словно заново родился. Чистым стал, светлым и все благодаря юной девушке. Дочери врага. Кто же знал, что так все обернется?

Нелидов будет не рад, что они вместе, хотя Барона это уже не волновало. Одним поводом убить стало больше, только и всего. Завершить начатое, отправить дерзкого выскочку к его мертвым друзьям. Не получится у него. Ни сегодня, ни завтра, ни через несколько лет. Барону жить понравилось. Лежать в бункере рядом с Натальей и думать, что будет дальше.