Марго уснула, уронив голову на край его кровати. Во сне кто-то заботливо гладил ее по голове, чьи-то до невозможности родные и добрые руки. Тепло и спокойно становилось на душе, так что просыпаться не хотелось, но какая-то тревожная мысль неотвратимо тащила ее из уютных объятий Морфея. Не шевелясь, она открыла глаза и, осознав, что происходит, замерла, боясь дышать – он гладил ее по голове. Он очнулся. Она осторожно вынырнула из-под его ладони. Он смотрел на нее и молчал. Маргарита дрожащими руками нажала кнопку вызова медсестры.

–Маргарита, – тихо позвал он.

–Да, родной? – ласково откликнулась она.

Господи он узнает ее, какое счастье, что он пришел в себя.

–Где я?

Он был совсем бледным, губы его, за эти часы, что он провел без сознания, совсем утратили красный оттенок.

В палату вошла медсестра, увидев, изменения в состоянии пациента она побежала за врачом.

–Ты попал в аварию. Машина перевернулась и теперь мы здесь, в больнице, – мягко проговорила она, руки гладили его по голове, по щекам текли слезы.

Комната кружилась у него перед глазами, сил было мало, и Берестин закрыл глаза. Маргарита взяла его за руку и села рядом на краю кровати, он сжимал ее ладонь до самого прихода врачей. Для нее это было важным подтверждением того, что он здесь, что он с ней и он в сознании.

Берестина обступили медики. Нейрохирург проводил осмотр и проверял рефлексы. Маргарита отошла в другой край палаты и с волнением ждала, что скажет врач.

Берестина ожидала сложная операция.

Маргарита вступила на новый для себя путь. Она никогда раньше не умела любить по настоящему, так как женщина должна любить мужчину. Она могла влюбиться, и это было ее эгоистичное сумасшествие, она могла сгорать от страсти, но по настоящему, по-взрослому любить – нет. Ее мужья были безразличны ей на самом деле. Это звучит жестоко, но эта та самая, обнаженная, лишенная красивой обертки, правда. Уважала? Да, обязательно, иначе она не смогла бы быть рядом. Восхищалась? Несомненно, как более сильным и опытным партнером. Приливы нежности и страсти, сочувствие и дружба – все это было. Но это не любовь. Она поняла это с появлением детей. Ее материнское сердце умело любить. Когда Марго ждала второго ребенка, она все время думала: 'Господи, как я смогу любить двоих? В моем сердце вся любовь уже отдана'. С рождение второго сына, она была поражена тем, что любви в ней гораздо больше, чем она могла представить. Что сердце ее, как сверхмощный процессор, четко реагировало, когда и кому надо отдать большую дозу любви. Это бред, что любят всех детей и одинаково. Тех, кто нуждается в поддержке, тех, кто в пути, тех, кто болеет – их любят больше. И именно в тот момент, когда они в этом нуждаются. И эти роли постоянно меняются. Словно сосуд, мать наполняет своего ребенка своей любовью и энергией. И при этом она испытывает настоящее счастье. Потому что в этом и есть предназначение женщины. Ничего подобного Марго не испытывала ни к одному из своих мужей, вообще ни к одному мужчине.

Любовь позволяет радоваться, делая  счастливым другого. Влюбленность ждет, что счастливой сделают ее. Она эгоистична, она упивается лишь собственным счастьем.

За ночь, проведенную у кровати Берестина, она явственно ощутила потребность любить его. Согреть его своей заботой, наполнить энергией. Она чувствовала, что ему не хватает этой самой энергии, словно ее можно было измерить как температуру или давление. И ей хотелось прижаться к нему, и отдавать свою энергию, только бы он выздоравливал, только бы он пришел в себя. Быть с ним рядом для нее было жизненно необходимо. Без него ей было больно дышать, а сердце словно выжимали на центрифуге.

Ей было не стыдно, что она бросила детей. Хотя она знала, они сыты, обласканы, они в надежных руках. А он совсем один. Ей не было жалко его. Жалость-это другое. Чтобы жить самой, ей необходимо быть рядом с ним, ей необходимо его любить. Впервые в жизни, Маргарита ощутила любовь к мужчине. Это была еще неумелая, все еще не лишенная определенного эгоизма, но уже не влюбленность, уже что – то глубже и значительней.

Белые дверки с маленькими круглыми, похожими на иллюминаторы, окошками захлопнулись прямо перед ее носом. За мгновение до этого она разжала пальцы и отпустила его ладонь. Это были двери операционной, для него сейчас словно граница жизни и… Маргарите было страшно думать, что будет, если операция не удастся. Они даже не поговорили. Утром приехала Вика с дочерью. Они с Александром обнимались, плакали, говорили долго и взахлеб. Между этими тремя людьми была связь, между ними была целая жизнь. И какими бы тяжелыми не являлись их отношения при расставании, сейчас все это не имело никакого значения. Прожитое, навсегда останется морским узлом, связывающим их. Маша не удавалось сдерживать рыданий и Вику это выбивало из колеи, а ведь ей еще многое нужно успеть сказать ему. Он бодрился, утешал обеих, а самому было страшно.

Вика попросила оставить их наедине. Маргарита обняла Машеньку и вывела из палаты. Сейчас этим женщинам было не до выяснения отношений.

–Прости меня, если сможешь, – тихо попросил он.

–Я давно простила тебя, – решительно ответила Вика. – И ты прости меня. Я солгала тебе. Я должна признаться.

Она увидела Риту при входе в отделение. Ее потерянные, зареванные глаза, взгляд в пустоту. Как бы не относилась она к Маргарите, Вика была порядочной и честной женщиной и она не хотела лгать мужчине, которого любит. Для нее не существовало оправдания для лжи.

–Я не понимаю?

–Это не Маргарита рассказала мне о вас, – она глубоко вздохнула. – Это Ксения.

Он нахмурился. Картинка в комнате поплыла.

–Сейчас все это уже не важно. Вика, ты ангел, я так счастлив, что ты простила меня.

–Все будет хорошо. Если я буду нужна тебе, позови, и я буду рядом.

–Ты нужна мне.

–Тогда я жду тебя!

Делегация врачей вошла в палату, следом испуганная Машенька. Берестина увозили на операцию. Машенька, протиснувшись сквозь врачей, поцеловала его в щеку. Ее оттеснили и повезли кровать.

Маргарита все это время ждала в холле. Она подбежала. Каталку продолжали ритмично везти вперед. Марго схватила его ладонь и поцеловала.

–Люблю тебя. Все будет хорошо! – она улыбалась ему.

Она выглядела какой-то одухотворенной и спокойной. Берестину вдруг тоже стало легко и спокойно.

–Прости, Маргарита!

Иллюминаторы распахнули свои страшные двери. Он разжал пальцы в самый последний момент, и она до последней возможности сжимала его руку.

Двери сомкнулись. Рита сползла по стене и разрыдалась. Эта легкая улыбка, с которой она провожала его, далась ей очень непросто. Она понимала, что он выбрал Викторию, но сейчас это не имело никакого значения.

Марго сидела на полу и рыдала. Впереди было пять часов мучительного ожидания. Она знала, к кому пойдет, знала, с кем будет ждать возвращения Берестина.


Ее шаги подхватывало гулкое эхо, и они откликались в сводах храма многократными повторениями. Маргарита старалась ступать как можно тише. Лики с икон смотрели на нее. Она и так знала, что виновата, но они словно шептали ей все то, за что должно покаяться. Рита встала в тени. Она не знала слов молитв, она обратилась к Богу своими словами. Свечи слабо мерцали и умиротворяюще потрескивали. Пахло приторным ладаном. Под сводами храма, сбитый в пушистые кучи, парил воздух, пронизанный лучами утреннего солнца. Только что закончилась служба, прихожане покинули храм и теперь он был пустым, и оттого еще более величественным. Маргарита стояла, опустив голову, она молчала, по щекам катились слезы и падали ей на платок, губы беззвучно шевелились. Она просила прощения за свою гордыню, за свои поступки далекие от христианских канонов, но более всего она просила за него. Рита опустилась на колени. Она не видела происходящего вокруг, не ощущала времени. Она ощущала только боль, раскаяние, собственную ничтожность.

Неподалеку от Маргариты встала белокурая женщина. Она тоже молилась и плакала, это была Виктория. Две такие разные женщины, находящиеся по разные стороны судьбы, молились сейчас об одном и том же мужчине.

В иконостасе отворилась небольшая дверка. Из нее вышел старец в длинном коричневом облачении. У него была небольшая седая борода, длинные волосы, собранные на затылке были тоже совершенно седыми. Старец не спеша двинулся вдоль икон, полы его рясы шуршали.

–Не обязательно стоять на коленях, – обратился он к Маргарите, положив на ее плечо свою морщинистую руку.

Рита вздрогнула, ей было страшно поднять на него глаза. Она не знала, что следует делать в таких ситуациях.

–Искреннее покаяние и так будет услышано. Сходи на причастие внученька, – мягко продолжил он.

–Да святой отец, – прошептала Рита и поцеловала его руку.

Он улыбнулся ей, тепло, по-отечески и двинулся дальше. Остановился у Виктории. Она поклонилась, прося благословения, сложила друг на друга руки, ладонями кверху.

–За терпение твое и способность прощать тебе воздастся по заслугам, – тихо молвил он, накрывая ладонью ее голову.

–Откуда вы знаете все? – изумилась Вика.

–Я лиц не вижу, я вижу души, внученька, – спокойно ответил он.

Вика подняла глаза и обомлела. Его мудрые глаза заволокло пеленой. Старец был слеп.

Вика поклонилась ниже и поцеловала его руку.

Он не спеша продолжил свой путь по храму. Его облачение снова зашуршало в унисон с потрескиванием свечей.

Если ты спросишь Господа, он ответит. Вот только способен ли услышать этот ответ.


Это было покушение! – без лишних вступлений начал Иванов, как только Марго села к нему в машину.

Он позвонил ей уже поздно вечером и настоятельно хотел встретиться. Как Марго не отнекивалась, Иванов настоял на своём.

– Господи, что вы говорите такое, Петр Никодимович! Кто? Зачем?

– То-то и оно, когда поймем зачем, будет ясно и кто это сделал.

– С чего вы вообще это взяли?!