Старый верный Эванс, который был рядом с бароном Кевином с тех пор, как тот себя помнил, правильно понял перемену настроения хозяина. Еще бы! Такое волнующее событие предстоит. Не до бесед теперь.

– Я, пожалуй, пойду, милорд, – сказал Эванс, спокойно взглянув в зеленые глаза барона, – вам надо готовиться к завтрашней поездке. Вы поезжайте спокойно. А я свое дело знаю, не в первый раз. Справимся. Да и тихо сейчас в округе. Но я парням расслабляться не дам, это я вам обещаю.

– Я всегда полагался на тебя как на себя самого, Эванс. – Барон улыбнулся, но глаза его оставались тревожными. – Не это меня волнует. Все мои мысли сейчас о внуке.

Эванс Льюис ответно улыбнулся лорду. Как не понять? Он и сам о судьбе своего Майкла беспокоится и очень надеется на то, что его будущее будет связано с судьбой молодого Лорэла. Тому предстоит искать свое место в жизни, как когда-то младшему из сыновей лорда, Брэду Лорэлу, который, говорят, хорошее владение получил где-то на юге, на континенте. Такова жизнь.

Командир гарнизона, заметно ссутулившийся за последние годы, ушел. А барон остался у очага, размышляя о будущем разговоре с внуком. Стыдно признаться, но он волновался и ничего не мог с этим поделать.

А наверху так же волновалась Нада, не находя себе места в своей комнате с окном на синее озеро, занятой ею после смерти бабушки. Ей предстояло объясниться наконец с сыном. Она не считала себя вправе скрывать от него правду. Мальчик вырос и должен все узнать от нее. Он входит во взрослую жизнь и имеет право сам решать, каким путем идти. Она сделала все, что смогла, чтобы вырастить сына сильным и способным пробить себе дорогу в жизни. Птенец оперился и вот-вот расправит крылья. Как же он похож на отца! И такой же смелый, весь устремленный вперед, неугомонный и непоседливый. Вот и сегодня унесся куда-то с утра с дружком своим. А она ждет, места себе не находит.

Большой разговор, которого с таким волнением ожидали все трое, состоялся не в главном зале, как предполагал Генрих, а в комнате у матери. Комната на верхнем этаже донжона была не слишком велика и, пожалуй, мало подходила для важного разговора. Но она имела одно большое преимущество – была достаточно удалена от других помещений замка, и здесь можно было говорить без опасения быть услышанными посторонними ушами. Что за тайны кроются за этим? Генрих невольно почувствовал в своем теле дрожь необъяснимого беспокойства. Дед, придя вместе с ним, был непривычно тих. Мать, женщина в самом расцвете красоты, всегда спокойная и рассудительная, была на удивление бледна и казалась даже немного растерянной. Волнение мальчика стало еще сильней.

– Садись сюда, на скамеечку, сынок, – позвала она Генриха. – А ты, папа, устраивайся в кресле, здесь тебе будет удобно. Мне же не сидится что-то.

Нада и впрямь не могла усидеть на месте и принялась расхаживать по небольшой комнате – десять шагов в одну сторону, десять в другую.

– То, что я скажу тебе сейчас, Генри, очень важно, – начала она, не глядя на сына. – Это может изменить всю твою жизнь. Но я не намерена больше скрывать от тебя правду твоего рождения.

Женщина замолчала, собираясь с силами. Сын следил за ней тревожным взглядом. Он весь напрягся в ожидании раскрытия тайны, так тяготившей его в последнее время.

– Эту тайну знают только четыре человека, и все четверо свято хранили ее все эти годы. И будут хранить дальше. Кроме меня, в нее посвящены твой дедушка и твой дядюшка Брэд, который живет сейчас на континенте. И еще твоя тетка, леди Дебора Стэнтон, но она уберегла нашу тайну ото всех, даже от любимого мужа.

Мать снова замолчала, нервно сжимая руки и продолжая вышагивать по комнате. Волнение мальчика достигло предела.

– Что, мама? Что такого страшного в моем рождении, что о нем никто не должен знать? – не выдержал он.

Тут она повернулась к нему, взглянула в лицо сына огромными взволнованными глазами и почти прошептала:

– Страшного ничего, сынок. Но об этом лучше не говорить вслух. Твой отец – вовсе не рыцарь Филипп де Лан. Это мы с дедушкой придумали мифического мужчину, чтобы удовлетворить любопытство окружающих. Ты – сын погибшего двенадцать лет назад короля Англии Ричарда, которого подданные с гордостью называли Ричард Львиное Сердце. Да, сынок, это правда. И я ничуть не жалею о том, что произошло. Я очень любила его, твоего отца. Да и как его было не любить – красавец, храбрец, блестящий рыцарь. Самый блестящий из всех, кто жил на земле. И великий монарх, который хорошо заботился о своей стране, хотя практически и не жил здесь. Его мать, твоя бабушка королева Алиенора следила за тем, чтобы все на этой земле было так, как хотел он, и еще его доверенные люди, никогда его не подводившие. А он отвоевывал у французского монарха владения своего отца, твоего деда короля Генриха Плантагенета, так бездумно утерянные твоим дядюшкой, нынешним королем Иоанном, которого в народе по-прежнему зовут Джоном. На войне с Филиппом и погиб твой отец, пораженный арбалетной стрелой, засевшей в его плече и отравившей его своим ядом.

Женщина на мгновенье замолчала, вновь болезненно переживая давнюю боль, так и не затихшую в ее сердце. Генрих потрясенно молчал, глядя на мать широко открытыми глазами. Глазами ее любимого Ричарда.

– Меня не было с ним, когда это произошло, сынок. Тогда тебе было четыре года, и мы жили здесь, в замке моего отца. Твой дед Кевин принял меня, несмотря на то что я, по меркам людской морали, согрешила. Ведь я несколько недель жила с королем, зная о том, что у него есть жена. Пусть далеко, пусть нелюбимая, но законная. Я любила его всем сердцем, и никто другой мне не был нужен. А он любил меня так, как мог любить король и неизменно преданный своему рыцарскому долгу мужчина. Для него не было ничего выше рыцарской чести. Он весь отдавался сражениям. Он был великим полководцем, безоглядно смелым и сильным воином, твой отец. Он был для меня единственным, другого такого нет.

Нада замолчала и наконец посмотрела сыну прямо в глаза. Посмотрела требовательным взглядом, желая знать, осуждает он ее или, наоборот, гордится.

Генрих гордился и прямо сказал об этом:

– Ты – удивительная женщина, мама. Если такой мужчина, как король Ричард, которого и сейчас хорошо помнят и почитают в Англии, любил тебя, то ты определенно женщина необыкновенная. Я горжусь тобой. И безмерно горжусь тем, что у меня был такой отец. Наконец-то я узнал правду, которая так тревожила меня все время. Но почему это надо держать в секрете? Почему нельзя говорить об этом вслух?

– Ты еще слишком молод, мой мальчик, и многого не понимаешь, – вступил в разговор барон Кевин, у которого камень с души упал после такой реакции внука. – Мы живем теперь под властью короля Джона, человека злобного, злопамятного и слишком сильно любящего власть. Он, не задумываясь, велел жестоко убить своего родного племянника Артура, сына его старшего брата Жоффруа Плантагенета, герцога Бретани. Ему было всего шестнадцать, молодому герцогу, когда родной дядя пленил его и велел умертвить.

Барон перевел дыхание и, покинув удобное кресло, стал расхаживать по комнате, как недавно это проделывала его дочь. Но речь свою продолжил:

– Мальчик, конечно, был не ангел и претендовал на трон, поскольку твой отец одно время склонялся к тому, чтобы сделать его своим наследником. И пошел на поводу у французского короля Филиппа, которому были выгодны любые распри в английском королевском доме. Глупый Артур, подстрекаемый французским монархом, позволил втянуть себя в военные действия и совершил большую ошибку. Он осадил крепость Мирабо, где в это время находилась королева Алиенора, его и твоя бабушка. Королева-мать не слишком любила своего младшего сына, но изо всех сил поддерживала его королевскую власть. Она совсем не желала отдавать трон в руки бретонской родни и организовала успешную оборону замка. А было ей, заметь, тогда уже под восемьдесят лет. Потрясающей женщиной была твоя бабушка, неукротимая Алиенора Аквитанская!

Пока старая королева держала оборону замка Мирабо, на помощь к ней подоспел сын. Король Джон разбил силы бретонского герцога, а его самого взял в плен. Сперва он заточил его в замке Фалез, давней резиденции нормандских герцогов, и велел надзиравшему за пленником сэру Юберу де Бургу ослепить и оскопить его. Благородный рыцарь ослушался короля и не совершил этого страшного преступления. Джон сильно разгневался и велел перевести пленника в Руан под надзор сэра Уильяма де Браозе. Тот оказался, по-видимому, менее щепетильным, и через некоторое время тело принца Артура было выловлено из Сены и тайно похоронено в склепе аббатства Бек. Я еще могу понять силу стремления к власти. Но безжалостно убить шестнадцатилетнего мальчика, своего родного племянника? Нет, такое не укладывается у меня в голове.

Барон замолчал, продолжая расхаживать по комнате. Тишина повисла над присутствующими. Тишина и ожидание чего-то еще, не менее важного. Даже Нада не знала всего, что рассказывал сейчас отец. А он продолжал:

– Еще ты должен знать, мой мальчик, что у тебя был единокровный брат. Такой же бастард, как и ты, но только рожденный тогда, когда Ричард был еще герцогом Аквитанским, и законно признанный отцом. Его имя было Филипп де Фальконбридж. Ричард, как я уже сказал, признал его, и судьбой мальчика занималась королева Алиенора. Когда сын подрос, король Ричард женил его на наследнице богатого владения леди Амелии де Коньяк, и молодой Филипп стал сеньором де Коньяк. Он был хорошо воспитан, обладал достойными манерами и благородным сердцем. И очень гордился своим отцом. После гибели Ричарда он сам, своей рукой убил графа Аймара Лиможского, под стенами замка которого ваш отец нашел свою смерть. Сын отомстил за отца. Филиппу было тогда двадцать четыре года. А пять лет спустя он умер. Никто не может сказать точно, как это произошло. Но не от старости ведь скончался двадцатидевятилетний мужчина в расцвете сил. Я очень подозреваю в этом длинную руку нашего короля Джона. Да, Филипп был бастардом и не претендовал на корону. Но все-таки оставался потенциально опасным для нынешнего государя. Мало ли что может случиться? И бастард тоже при определенных обстоятельствах может оказаться на троне. За примерами далеко ходить не надо. Тот же Вильгельм, король Англии, которого прозвали Завоевателем. Джон не мог оставаться спокойным. Тем более когда у него родился законный наследник. А бастардов он, кстати, сам наплодил великое множество. Со времен, когда еще был принцем. Но бастарды короля Ричарда для него и его наследника куда страшнее собственных, которых он никогда не признавал и, естественно, не поддерживал.