В отличие от Романа Скандалиста.

– Ты в курсе, что этот подлый маленький посыльный заложил Монфору Запретную кошку? – спросил меня Пьер ещё за завтраком.

Тот факт, что Нико сфотографировал Запретную кошку и показал фотографии владельцу отеля, стал сенсацией дня. Он даже принёс в качестве доказательства кошачьи шерстинки. И будто в отеле было решительно нечем заняться за день до Нового года, Роман Монфор не придумал ничего лучше, как вместе с Нико и фрейлейн Мюллер периодически прочёсывать подвал и комнаты персонала в поисках проклятого животного (или кошачьего туалета, или, на худой конец, кошачьих консервов). Опять двадцать пять! Я очень надеялась, что Запретная кошка спрячется получше. Всю ночь она спала у меня на кровати и только под утро улизнула через окошко на крышу. Я, конечно, заправила постель как полагается, но мне было страшно неприятно думать о том, что отец Бена и фрейлейн Мюллер будут рыться в чемодане под моей кроватью или обозревать кучу скрученных чулок, заполнивших всю полку, служившую мне шкафом. Уж конечно, чулки фрейлейн Мюллер лежали в шкафу аккуратными стопками, любо-дорого посмотреть.

Нигде не обнаружив ни единого признака присутствия кошки, Роман Монфор окончательно взбесился. Он решил устроить страшный разнос Нико за то, что тот лишь сфотографировал кошку, вместо того чтобы поймать её, и тем самым заставил его, Монфора, тратить своё драгоценное время на глупые поиски. Вместо ожидаемого продвижения по карьерной лестнице (чтобы избежать необходимости носить на голове шапочку в виде шляпной картонки) Нико одним махом настроил против себя весь персонал отеля.

Даже его приятель Йонас не желал больше иметь с ним дел. Отвратительное настроение отца Бена в течение дня всё больше ухудшалось, и даже мы с Каролин, развлекая детей на расчищенной площадке, не сумели избежать его гнева. После обеда радостные вопли детей так достали Романа Скандалиста, что он выскочил из здания и потребовал от Каролин сию минуту увести нашу ораву на другую сторону отеля.

Каролин спокойно возразила, что у неё не хватит духу испортить малышам настроение, отогнав их от горки, но если господин Монфор будет так любезен и сам объяснит детям, почему им необходимо уйти, то, само собой разумеется, она уведёт их в другое место. С её стороны это был ловкий ход: естественно, Роман Монфор не посмел лично испортить настроение детям своих именитых гостей. Ему пришлось скрепя сердце терпеть весёлый гомон, периодически посылая Каролин испепеляющие взгляды. По всей видимости, на площадке он чего-то или кого-то ждал, иначе что мешало ему вернуться в отель и там, в тишине, восстанавливать своё драгоценное душевное спокойствие?

Наша снежная булочная служила мне прекрасным наблюдательным пунктом. Ненадолго к Монфору присоединился Буркхардт-старший, держа под мышкой рулон бумаги, – вероятно, план будущего поля для гольфа. Во всяком случае, во время беседы с Монфором он размахивал руками во все стороны и чертил в воздухе воображаемые линии.

У меня защемило сердце. За многочисленными проблемами я совершенно забыла о предстоящей продаже «Шато Жанвье». Таким сияющим днём, как сегодня, я при всём желании не могла представить себе, как можно намеренно разобрать на винтики такое волшебное здание, как это.

– На месте вон той ёлки мы построим четырёхэтажное здание с гостевыми апартаментами, – сообщил Дон, внезапно вынырнув из воздуха рядом со мной, и махнул ледянкой в сторону Полумесячной ели.

– О боже!.. – пробормотала я.

– А от самого отеля останется только фасад, – продолжал мальчишка. Я внимательно посмотрела на него, но в виде исключения не обнаружила на его лице ни тени насмешки или злорадства. – Во всяком случае, его верх. Мой отец считает, что все эти завитушки вышли из моды.

– А тебе вообще можно рассказывать мне всё это? – поинтересовалась я, несколько сбитая с толку. Я считала, его планы ещё держатся в тайне.

– А я думал, что вы с Беном Монфором не разлей вода и тебе уже давно всё это известно, – парировал «оленёнок» глазом не моргнув.

– Мы с Беном не… – начала было я.

Но Дон закатил глаза и перебил меня:

– Мне до лампочки, что вы там с Беном Монфором, Фанни Функе! – Походя он толкнул Грейси прямо на снежную стену, шлёпнулся на ледянку и понёсся вниз, издевательски хохоча.

Грейси как раз собиралась ринуться в погоню, но тут её внимание привлёк кое-кто другой.

– Смотрите, вон идёт Тристан!

Она бросилась навстречу ему и многочисленным молодым Барнбрукам, которые в полном горнолыжном снаряжении поднимались к отелю с парковки. Многие гости с самого утра отправились на горнолыжный спуск в Эволен и теперь потихоньку возвращались. Хотя Эми обожала горные лыжи, она не поехала с ними из-за Эйдена. Ну и, конечно, из-за Эллы и Гретхен, которые, к сожалению, прекрасно выглядели, в том числе и в лыжных комбинезонах.

– Я, как сейчас, вижу обновления в инстаграме Гретхен с хештегами #селфивкреселке #сладкоеличиковшапке и #какзаставитьмальчиканеститвоилыжи… – пробурчала Эми и напряжённо уставилась себе под ноги, пока Эйден, нагруженный тремя парами лыж, проходил мимо нас в направлении лыжного подвала. – Пусть только не воображает себе, что мне есть дело до того, что он попирает ногами моё разбитое сердце.

И тут я вспомнила свой вчерашний разговор с той славной девушкой в серёжках с кухни.

– Слушай, но ведь может быть, что вы просто неправильно поняли друг друга! – воскликнула я. – Вероятно, он вообще не заметил, что ты в него влюбилась. Потому что ты, так сказать, тайком подложила ему своё сердце в укромный уголок, вместо того чтобы открыто вручить его.

– Я спросила его, хочет ли он пойти со мной на новогодний бал! – зашипела на меня Эми.

– Знаю. Но, может, он понял это как-то иначе. Может, он решил, что ты жалеешь его, потому что он глухонемой. И что язык жестов ты учишь именно поэтому.

– Зачем ему выдумывать эту чушь, ведь он знает, что я из себя представляю!

Я пожала плечами:

– С каждым бывает, что зачем-то выдумываешь себе всякую чушь.

На подъездную площадку перед входом в «Шато Жанвье» вышел Виктор Егоров. Он встал рядом с Романом Монфором и взглянул на свои наручные часы. Теперь они уже вдвоём явно чего-то ждали. Альпийские галки, весь день описывавшие над нами круги, теперь всемером уселись на козырёк вертящейся двери и завели между собой выразительную беседу.

Монфор с отвращением поднял на них глаза.

– Ненавижу этих гарпий!.. – прошипел он сквозь зубы. – Настоящие летучие крысы.

Хуго-одноногий обиженно возмутился: «Кьярр! Кьярр!» Остальные же птички продолжали весело верещать: «Юп-юп-юп!», не обращая внимания на оскорбления. А если бы они были внимательнее во время наших утренних бесед, то сейчас могли бы небрежно ответить директору отеля: «Цыц, невежда!» – и тем ввергнуть его в ступор. Хотя нет, у них в запасе имелось оружие получше. Как по команде они разом взвились в воздух, и кто-то из Хуго что-то уронил… И это что-то большой белой кляксой расплылось на плече чёрного пиджака Романа Монфора. Ухо тоже немножко забрызгалось.

– Плюх! – с чувством глубокого удовлетворения произнесла я, однако моя реплика потонула в ужасающих ругательствах директора отеля.

Ему пришлось слегка почистить пиджак носовым платком и этим довольствоваться, ибо в эту минуту на подъездную площадку отеля медленно вкатил чёрный лимузин. Из него вылезли двое мужчин. Очевидно, именно их ожидали Егоров и Монфор. Из окна своего номера 301 всю эту картину через объектив своего фотоаппарата внимательно наблюдал господин фон Дитрихштайн. Я очень надеялась, что момент с белой кляксой он тоже запечатлел.

– Интересно, да?

Я не заметила, как Тристан оказался между мной и Эми, и от неожиданности вздрогнула.

– Наблюдать за тем, как четверо мужчин пожимают друг другу руки? Да нет, не особенно.

– Даже если у одного из них бронированный чемоданчик, прикованный цепочкой к руке? – В голосе Тристана, как всегда, звучал беззаботный интерес.

– Ой! – Теперь и я заметила.

– Внутри наверняка находится то самое знаменитое колье, которое этот русский подарил жене на годовщину свадьбы, – предположила Эми. – Она наденет его завтра на новогодний бал.

Я удивлённо посмотрела на неё. Похоже, в отеле не осталось ни одного человека, который был бы не в курсе истинного имени так называемых Смирновых и их ювелирных изделий.

Тристан кивнул.

– Легендарный голубой бриллиант «Надежда», – тихо добавил он. – В нынешней огранке его вес составляет невероятные тридцать пять целых пятьдесят шесть сотых карата. Огранка «подушка», обрамлён двенадцатью бриллиантами чистейшей воды, в оправе из восемнадцатикаратного белого золота. Когда-то принадлежал Екатерине Второй. После Октябрьской революции, в течение нескольких десятилетий, считался утерянным.

Четверо мужчин тем временем направились к вертящейся двери и один за другим скрылись за ней.

– На этом бриллианте якобы лежит проклятие, – продолжал Тристан. – Легенда гласит, что в семнадцатом веке его украли из тайного храмового комплекса в индийском городе Мадурае, где он играл роль третьего глаза золотой статуи богини Кали.

– Как интересно! Откуда ты всё это знаешь? – восхитилась Эми.

Тристан пожал плечами:

– О знаменитых драгоценностях я знаю более или менее всё: дедушка рассказывал мне эти истории, когда я был маленьким. С индийской богиней Кали лучше не связываться. Жаль, что грабители семнадцатого века этого не знали. Не случайно Кали носит юбку из отрубленных рук и держит в ладонях меч и чашу, наполненную кровью. Это богиня смерти, одержимая жаждой разрушения, а её обязанность – сохранять равновесие в мире. Неудивительно, что её третий глаз никому не принёс счастья.

Эми передёрнуло:

– Я бы не хотела надевать этот камень!

– Однако он сказочно прекрасен, – ответил Тристан и, улыбнувшись, посмотрел наверх, на окно номера 301, которое господин фон Дитрихштайн как раз закрывал. – И чрезвычайно фотогеничен.