— Жду тебя в гости!

Аня тоже сложила ладони рупором:

— Спа-си-бо!

Возвращаясь домой, девочка с лихорадочным волнением думала о том, что незнакомая женщина пригласила ее в гости. Еще о том, что у Елены Францевны доброе лицо, ласковые глаза, а детей нет. Значит, она не вышла замуж. И правильно сделала. Она умная, сразу видно. Надо обязательно к ней сходить. Сестра у нее тоже умная.

Аня шла и гадала, как выглядит сестра Елены Францевны. Интересно, как они живут, эти две сестры? У них, наверное, уютно и красиво. В чем именно это выражается, Аня не знала, но у этих сестер не так, как у нее дома, — потому что там нет скандалов и потому что эти женщины другие, интеллигентные, сразу видно. На Елене Францевне не было золотых украшений, и от этого она нравилась Ане еще больше. Ее мама увешана золотом, как вождь племени мумба-юмба. У нее на работе все женщины носят золотые побрякушки, у одной даже мочки ушей разорваны — на нее однажды напали сзади и сорвали серьги с крупными бриллиантами. Мама как-то предложила Ане проколоть уши, мол, это модно, но девочка отказалась — она не хотела быть как все. У Елены Францевны заштопан чулок, и это тоже нравилось Ане — ее мама никогда ничего не штопает и не зашивает, а просто кидает вещи в шкаф, и потом они там валяются. Да и Аня тоже хороша — одежду редко ремонтирует. Занятная она, Елена Францевна, — в гости ее пригласила!

Аня шумно втянула носом воздух, посмотрела по сторонам и вдруг почувствовала себя так, будто надувается изнутри и становится больше, важнее, будто она уже близкая-преблизкая подруга Елены Францевны и эта близость делает ее лучше и счастливее. Девочка вдруг представила свою новую знакомую в длинном платье с высоким воротником, как у феи из сказки «Золушка», а себя — Золушкой в роскошном белом наряде до пола и в туфельках, не хрустальных, конечно, потому что в них шагу не ступишь, а в таких, как у маминой подруги, жемчужного цвета и на высоких каблуках.

— Я обязательно пойду в гости к Елене Францевне, — сказала Аня ковылявшему мимо нее голубю. Птица взмахнула крыльями, вспорхнула и тут же опустилась на землю, уставившись на девочку одним глазом. — И Женьку с собой возьму, — добавила Аня, и голубь, разогнавшись мелкими шажками, взлетел, оставив в одиночестве девочку, мысленно тоже взлетевшую над землей, над рекой, над мостиком, над всем миром.

Кружась, мечты поднимались все выше и выше, и Аня уже видела себя в комнате с парчовыми шторами, прекрасными диванами, зеркалами и почему-то золоченой посудой. На ней уже другое платье, как у той же маминой подруги, из белого трикотажа, с лаковым поясом на талии. Она сидит за столом, перед ней в вазе виноград и персики. Напротив сидит Елена Францевна, и Ане так хорошо…

В животе у девочки заурчало. Вот и ее дом… Странно, но она не боялась возвращаться. «Если прогонят — я знаю, куда бежать», — с присущим ее возрасту оптимизмом думала Аня, поднимаясь по лестнице.

Мама открыла дверь. Взор мутный, губы едва шевелятся.

— Явилась, ик! — с безразличным видом сказала она, провела пальцами по губам, будто собирала их в пучок — движение это означало, что она только что выпила очередную порцию и немного закусила. — Есть будешь? — Мама смотрела куда-то мимо нее.

Аня ненавидела этот взгляд.

— Потом.

— Как знаешь.

Женька в спальне родителей смотрел мультики на видео. Отчим читал. Увидев Аню, он оторвался от книжки, приподнял очки, ничего не сказал и снова уткнулся в книгу.

Девочка подождала, когда мама выйдет из кухни, выпила чаю с бутербродами и хотела почитать, но вместо этого открыла платяной шкаф и выдвинула нижний ящик — туда она складывала носочки, колготки, рукавички — все, что требовало ремонта.

— Давно пора, — строго сказала Аня и направилась в кухню за коробкой с нитками и иголками.

Она заштопала три пары носочков, так, как ее учила тетя Оля, и пошла в ванную. Разделась, приняла душ, вытерлась полотенцем, взяла расческу, и ее рука замерла в воздухе. Корни волос от уха до уха были кроваво-красными. Аня бросила расческу и принялась раздвигать пальцами пряди. Корни везде были кроваво-красными. Обессиленная, обескураженная, девочка опустилась на край ванны. Это все мама… ее родная… мать… Инна… волосы ей чуть не вырвала. А может, вырвала? Может, они выпадут? Она нащупала проплешину и только хотела взглянуть на нее, как в дверь постучали.

— Аня, ты тут? — спросил отчим.

— Да.

— Выходи, мне в душ надо.

Аня вышла из ванной и направилась к себе в комнату. Легла на диван. Закрыла глаза. Вскоре мать и отчим снова начали ругаться. В общем, все как обычно…

На следующее утро Аня отправилась в школу. Мама сказала, что не пойдет на работу, и вызвала участкового врача. Она часто брала больничный — участковая запросто выписывала ей бюллетень, потому как мама снабжала ее всяким дефицитом. А однажды принесла врачихе отрез темно-зеленого драпа, но той драп не понравился. Мама сказала, что из него надо сшить Ане зимнее пальто. Девочка терпеть не могла драповые пальто и пробормотала, что лучше эту ткань продать, а ей и в старом хорошо, оно клетчатое, легкое. Но мама ее не послушала и потащила в ателье. Кончилось тем, что пальто Ане сшили чересчур большое, не по размеру. Мама устроила скандал, и ей вернули все деньги — и за ткань, и аванс за работу, а виноватой во всем почему-то оказалась Аня. Она тогда выслушала упреки, облегченно вздохнула и с радостью продолжала носить старое пальто.

Вернувшись домой после школы, Аня пообедала, сделала уроки, а в пять часов вечера, когда мама и Женя спали, тихонько вышла на улицу. С бешено колотящимся сердцем девочка прибежала на набережную и остановилась, ожидая, пока мостик опустеет. Люди постепенно разошлись, и Аня подошла к тому месту, где асфальт обрывался невысоким бугорком. Дальше дыра сантиметров десять, в которую была видна серо-ртутная поверхность реки, за ней — широкие, лежащие поперек доски. Быстро подавшись вперед, Аня вцепилась рукой в холодные металлические перила, глотнула воздуха и ступила на доску. Мостик шатался, и было страшновато. Передвигаясь неуверенно, рывками, и глядя под ноги, девочка добралась до середины «кладочек». Передохнула, не отпуская перил, и, стараясь не смотреть вниз, на воду, побрела дальше, а когда до берега оставалось метра три, отпустила перила и побежала с такой скоростью, будто за ней собаки гнались, и остановилась только у светофора.

«Не так уж это и страшно», — подумала Аня, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце и глядя на красный сигнал светофора. Зажегся зеленый. Аня перебежала через дорогу и остановилась у подъезда. Ей снова было страшно. Еще страшнее, чем перед мостиком. Она посмотрела назад, на пройденный путь, и с грустью подумала: «Зачем я сюда пришла? Наверняка Елена Францевна пригласила меня лишь из вежливости». Дедушка говорил, что люди в селе просят заходить к ним исключительно из вежливости. А как в городе? В груди у Ани словно что-то сдулось, и, сунув руки в карманы курточки, она повернула обратно.

— Аня! — услышала девочка, подходя к светофору, и быстро обернулась — из настежь распахнутого окна ей махала Елена Францевна. — Анюта! — Женщина поманила ее рукой.

Не чувствуя земли под ногами, девочка побежала обратно и в считаные секунды оказалась под окном.

— Привет, Анечка! — воскликнула Елена Францевна. — Ты почему мимо прошла? — Она улыбнулась.

— Да я… — Девочка пожала плечами. — Да я… это… спешила… В цирке была, смотрела расписание, хочу с братом пойти, — скороговоркой выпалила она, прикидывая, видела ли Елена Францевна, как она возле подъезда торчала.

— В цирк? Я люблю цирк. А мы тебя ждали.

Девочка захлопала ресницами:

— Хорошо…

— Роза Францевна только что котлеты пожарила, они у нее отлично получаются. Давай, заходи… Второй этаж, квартира тринадцать. — Елена Францевна потянула на себя створки окна, а Аня помчалась в подъезд.

Елена Францевна в халате и переднике, отделанном по краю волнистой тесьмой, уже ждала ее на пороге.

— Добро пожаловать. — Она широко улыбнулась, и Аня удивилась тому, какая у нее искренняя улыбка.

Елена Францевна пропустила Аню в большой коридор. Пахло жареными котлетами.

Ее сестра, такая же седая и высокая, тоже в халате и переднике, стояла, вытянув руки вдоль тела, возле огромной старинной вешалки, на которой могли бы уместиться пальто всех Аниных одноклассников.

— Так вот вы какая, Анечка! — воскликнула Роза Францевна. Девочка обрадовалась, но тут же съежилась от смятения, испуга и еще чего-то, доселе ей неведомого — будто что-то непонятное пробиралось в ее сердце и, находя там отклик, уютно устраивалось. К ней еще никто не обращался на «вы», и это было непривычно и очень приятно. Она словно на голову выше стала, и спина выровнялась. — Меня зовут Роза Францевна. — Женщина улыбнулась — так улыбаются учительницы в старых черно-белых фильмах.

В горле у Ани почему-то пересохло. Она не знала, куда деть руки. Опустила их вдоль тела — неудобно. Неужели Розе Францевне руки не мешают? Девочка смущенно озиралась. Потолки высокие, но хочется пригнуться, втянуть голову в плечи и спрятаться, хоть ей тут и «вы» говорят. Ох, все-таки зря она сюда пришла. Зеркало большое, в широкой резной раме. В углу еще одна вешалка на толстой ноге, наверху мужская шляпа. «Чья это шляпа?» — подумала Аня, и Роза Францевна вдруг сказала:

— Это шляпа нашего папы.

И смотрит на Аню не мигая.

«Мысли читает!» — испугалась девочка.

— Деточка, вымойте руки, и за стол. — Цокая высокими каблуками по сверкающему паркетному полу, Роза Францевна с невероятно ровной спиной удалилась вглубь квартиры.

По спине у Ани побежали мурашки. Елена Францевна дала ей тапочки и провела в большую ванную с окном, которую по праву можно было назвать комнатой. Ванна в ней просто терялась. Все сверкало чистотой.

— Вот это полотенце для рук. — Елена Францевна указала на зеленое с оранжевыми полосками полотенце и ушла, а Аня принялась мыть руки пахучим мылом, стараясь как можно меньше брызгать на сверкающий, причудливо изогнутый кран. Вымыла, вытерла сначала руки, потом, опасливо оглядываясь на дверь, протерла полотенцем кран. Постояла, вдыхая необычайно свежий, влажный воздух, и, стараясь вести себя тихо, вышла в коридор.