— Он здесь?

Слава богу, что Сара со мной, иначе он бы уже пытался заговорить со мной языком жестом, решив, что я немая. Бармен качает головой:

— Он только вечером приедет.

Наконец ко мне возвращается дар речи:

— Скажите, а его жена тоже здесь работает?

Сара смотрит на меня, гордясь моей сообразительностью.

— Жена? Не-а, Ник не женат, детка.

Я громко вздыхаю с облегчением. Оказывается, все это время я не дышала — и даже не заметила! Мы благодарим его и уходим. Оказавшись вне поля зрения, смотрим друг на друга и визжим.

Прохожие останавливаются и пялятся на нас, а мы обнимаемся и подпрыгиваем вверх и вниз.

— Полчаса, Сара, и мы уже все знаем! Ты просто гений. Люблю тебя, люблю, люблю!

Какие-то старушенции качают головой и бормочут:

— Ох уж эти извращенцы, Марта. Как они называются? Касабланки?

— Лесбиянки, Этель, лесбиянки.

Мы падаем со смеху. В нормальной жизни такого не увидишь!


В восемь вечера мы заходим в бар «Руссо» и просим столик. Для курящих. Сильно курящих.

На мне белая футболка, черные ботинки и черные кожаные брюки. Кейт была такая хорошенькая в этом наряде на вечеринке, что я решила за ней повторить. И сделала большую ошибку: со спины я похожа на двухместный диван, — и так вспотела, что целую неделю не смогу снять эти штаны. Волосы по-прежнему выглядят так, будто я приехала сюда на мотоцикле: вроде как у Мег Райан после электрошоковой терапии.

Как перископ, сканирую комнату на предмет вражеских кораблей, но в поле зрения никого, кто хоть бы отдаленно напоминал Ника. Но чего я хотела? Прошло четырнадцать лет. Даже если я бы выиграла его в лотерею, то все равно бы не узнала.

Мы заказываем два вина. Две бутылки то есть.

— Есть что-нибудь будете, мадам? — спрашивает официантка. Только не в этом месяце, если, конечно, мой живот чудом не выздоровеет. В данный момент он как будто хочет вырваться из моего тела.

Сара берет ситуацию в свои руки:

— Мы возьмем одну американскую пиццу на двоих.

Снова произношу молитву благодарности за то, что Сара рядом со мной. Без нее мне бы не справиться. Наверное, вид у нас как у ДОДИКов — оглядываем каждого мужчину в зале. Но не может быть, что хоть кто-нибудь из этих был Ником. Возвращается официантка с пиццей, и я не упускаю свой шанс:

— Вы не могли бы позвать менеджера? Скажите ему, что у нас жалоба.

— Но вы даже не попробовали пиццу, — озадаченно говорит официантка. — Я слишком долго несла заказ?

— Да нет, еда и обслуживание тут ни при чем. Лучше я обо всем поговорю с менеджером.

Она пожимает плечами и уходит, наверное, подумав, что мы — нервные туристы.

— Что ты творишь? — шипит Сара.

— Я не могу больше ждать. Если я сейчас же с этим не покончу, у меня штаны расплавятся или сморщатся.

Через три минуты (я секунды считала) открывается дверь за баром, и официантка показывает на нас. Потом отходит в сторону, и я вижу его. Ник Руссо идет прямо к нам. Не дай бог у него сейчас случится сердечный приступ, прежде чем я успею с ним поговорить! Он приближается, и я его изучаю. В волосах проблески седины, лицо немного огрубело. Широкоплечий, тяжелый, одет с ног до головы в черное. Все еще привлекателен, но не то чтобы с ума сойти. Раньше при виде его можно было бы упасть в обморок. Сейчас же только голова слегка кружится. Он останавливается у нашего столика и хмурит брови:

— Девушки, я Ник Руссо, владелец. У вас жалоба, так я понимаю?

Этот голос… Мне хочется перевернуться, распустить слюни и чтобы он почесал мне брюшко. Начинаю говорить. Только говори по-английски, Купер, по-английски.

— Да, жалоба есть. Нам просто кажется, что старых друзей должны приветствовать лично.

— Старых друзей? Извините, я вас…

Тут он осекается. Ну же, давай узнай меня! Если не узнаешь, я выйду на улицу и воткну кол себе в сердце, потом заползу под камешек и умру.

— Бенидорм, — подсказывает Сара.

Он поворачивает голову и таращится на меня:

— Карли? Черт, Карли Купер! — Ну слава богу, не все забыл.

Он садится рядом со мной и заключает меня в медвежьи объятия.

— Карли Купер! Что ты тут делаешь? Я вырываюсь из тисков:

— Видишь ли, я ждала десять лет, когда же ты за мной приедешь, а ты так и не приехал. Я решила дать тебе шанс подумать и подождала еще четыре: мало ли, вдруг меня так трудно найти? И наконец сдалась и решила самой приехать и облегчить тебе задачу.

— Ты шутишь.

У него потрясенный и смущенный вид. Впрочем, как и у всех остальных сотрудников бара, которые пораженно пялятся на нас.

Я смеюсь:

— Да, шучу, конечно. Мы с Сарой приехали в отпуск, увидели бар и подумали, что, наверное, ты здесь работаешь!

Детектор лжи мне в жизни не пройти. И я опять слышу, как врата рая захлопываются и запираются на замок.

Ник наклоняется и целует Сару. Он никак не может прекратить качать головой.

— Не могу поверить — это же здорово. Может, задержитесь подольше? Поужинаете со мной. Вы где остановились? И на сколько?

Ответы: да, да, в отеле «Олд-Корс», на пару дней.

Он заказывает бутылку шампанского и еще еды, и мы начинаем обмениваться историями. Сначала про Бенидорм. Потом про все, что случилось за эти четырнадцать лет.

Ник рассказывает, что в двадцать один год женился на девушке, в которую был с детства влюблен, и в двадцать пять развелся. У него не было детей, а владельцем бара он стал пять лет назад, когда его родители ушли на пенсию и уехали в родной Сорренто. Раньше это был тихий ресторанчик, а он превратил его в модное местечко в Сент-Эндрюсе. В течение этих лет у него были какие-то отношения, но женитьба, точнее, развод на всю жизнь отбил у него страсть к обручальным кольцам.

Мы с Сарой выдаем укороченные версии наших жизненных историй.

Я вдруг понимаю, что в зале остались лишь мы одни. Смотрю на часы — час ночи. Наверное, я попала во временную воронку, ведь мы вроде только что вошли?

Ник встает:

— Может, прогуляемся по пляжу?

Сара зевает:

— Я очень устала. Идите вдвоем, а я в отель.

«Оскар» ей не светит. Худшая актерская игра со времен Фары Фосетт в «Ангелах Чарли».

Мы провожаем ее до отеля и направляемся в пески.

Я чувствую себя неловко. Что мне ему говорить? Он берет меня за руку:

— Я так рад видеть тебя, Купер.

— И я тебя.

И это правда. Так почему от нее меня не уносит волна желания и томления? Неужели мое либидо утонуло в кожаных штанах?

Примерно милю мы идем в тишине.

— Ты думала обо мне все эти годы?

Еще спросите, религиозен ли римский папа.

— Да. Много думала. А ты?

— Конечно. Я как-то пытался с тобой связаться, но твоя мать сказала, что ты уехала то ли в Париж, то ли в Амстердам, то ли еще куда-то.

Спасибо, что рассказала мне об этом, мам. Надо будет сказать Эйвану, сколько ей на самом деле лет.

— Потом я решил, что это был всего лишь курортный роман и ты обо мне забыла.

— Ник, ты мой первый мужчина. Я никогда тебя не забуду.

Он целует меня в макушку:

— Я тоже.

Я мысленно проверяю свои телесные процессы. Нет, колени не подкашиваются, кровь не приливает куда не надо. Кажется, эти штаны разрушили все мои нервные окончания. Даже липкий карамельный пудинг вызывает у меня более восторженную реакцию.

— Пообедаешь завтра со мной? — спрашивает он.

Я не знаю, что ответить. Мое тело явно принадлежит кому-то еще или просто умерло, не оповестив об этом мозг. От шеи и ниже я ничего не чувствую — знаю только, что вспотела.

— Конечно, — соглашаюсь я и целую его на прощание в щеку. — Обед — это здорово.

Сара открывает дверь, прежде чем я успеваю постучать:

— Я услышала твои шаги. Ну что, каков вердикт?

— Он милый. Очень милый.

— Карли, ты бы еще сказала, что он «хороший». Что-то подсказывает мне, что за этим последует «но».

Как ей объяснить? Я понимаю, что провела с ним всего несколько часов, но мы как промокшие фейерверки — ни искорки. Даже если допустить, что я — человек-катастрофа и нельзя основывать каждое решение в жизни на первом впечатлении, но сами посудите, если этот мужчина должен стать отцом моих детей, разве не должна между нами существовать хотя бы капля влечения? Я должна до смерти хотеть напиться шампанского и танцевать при лунном свете вместе с ним, а не заказывать капучино и разглагольствовать о загрязнении окружающей среды. Ни разу за сегодняшний вечер у меня не возникло желания затащить его в угол и облизать с ног до головы.

Кроме того, я более чем уверена, что он чувствует то же самое по отношению ко мне — иначе разве бы мы не лежали сейчас на пляже, болтая романтическую чепуху о звездах и судьбе?

Если в этой комнате есть пыль (сомневаюсь), мои надежды только что в нее рассыпались.

Сара все еще ждет ответа.

— Не знаю, Сара. Может, я сильно изменилась с семнадцати лет. Или он изменился. А может, я слишком многого ожидала. Может, я вообще безнадежный случай и мне надо серьезно задуматься о постриге в монахини.

— Тебя к нему не тянет.

Это утверждение, а не вопрос.

— Как ты поняла?

— Весь вечер смотрела на твою футболку — соски ни разу не напряглись.

Я бью ее вышитой подушкой, и она визжит. С друзьями вечно так: никогда ничего не забывают.


На следующий день я иду обедать с Ником с открытым сердцем. Ну и что с того, что вчера он не зажег мой огонь, не вскружил мне голову, не взволновал душу и не взвинтил мое либидо. И пусть мне не захотелось проделать то же самое с ним. Давай же, гормон, играй, когда придет время!