Со стыдом говорю, что поступила как трусиха. О дезертирстве дочурки мамочке с папочкой вечером сообщил пристыженный братец, когда я была уже на безопасном расстоянии, на середине Ла-Манша. Кэл был лапочкой и уговорил их не обращаться в вооруженные силы и не приниматься тотчас за поиски блудной дочери.


В Амстердам я приехала после обеда следующего дня, измученная, грязная, с чувством, что я не мылась месяц. Я направилась в туристическое бюро и спросила, какой отель самый дешевый в этом городе.

Он и вправду оказался дешевым. Отель «Дам» приютился на задворках «Гранд-Отель-Краснопольски» на улице Дам, у входа в район красных фонарей. Точнее, не отель, а нечто, что отелем можно назвать только в шутку.

Я затащила сумку на четыре лестничных пролета вверх, огибая дыры и вчерашние пивные бутылки, и оказалась в комнате, по сравнению с которой апартаменты в Бенидорме можно назвать «Хилтоном». Я распаковала вещи и рухнула на кровать. Я все время думала, что мне должно быть страшно, но ничего такого не было. Я улыбалась, как чеширский кот, и чувствовала себя… да, в восторге! Мне казалось, что весь мир у моих ног (как и этот доисторический ковер, в котором было больше дыр, чем в дуршлаге, и какие-то очень сомнительные пятна).

«Ну ладно, Купер, — размышляла я, сделав глубокий вдох из разряда „я со всем справлюсь", — следующий пункт списка — поиск средств к существованию».

В тот день я прочесывала улицы Амстердама, останавливаясь в каждом кафе и баре и спрашивая о работе. Ранним вечером я начала осознавать реальное положение вещей.

A. В этом городе я не знаю никого, кто мог бы мне помочь.

Б. У меня нет разрешения на работу, значит, официально меня никто не наймет.

B. Я еще не настолько отчаялась, чтобы раздеться догола и усесться в витрине.

На меня накатило уныние. Что, если это мой самый большой просчет? Что я делаю в Амстердаме без работы, друзей, с денежным запасом, которого хватит, чтобы кормиться печеной фасолью неделю? Я что, совсем больная? Все, что я знала о Голландии до того, как пожертвовать всей жизнью и приехать сюда, это то, что у них есть деревянные башмаки и эти чертовы тюльпанчики. Не слишком твердый фундамент для того, чтобы принять решение, изменившее всю мою жизнь!

Я поплелась в отель и только свернула за угол на улицу Дам, как передо мной сверкнул огромный неоновый знак. Клуб «Премьер», гласил он. Раньше я его не замечала, потому что, когда проходила здесь днем, клуб, видимо, был закрыт.

Я уже хотела пройти мимо, но нашла в себе последний сгусток энергии и промаршировала к двери, где меня остановил вышибала, по сравнению с которым Леннокс Льюис[6] выглядел недокормленным.

— Чем могу помочь, мэм? — произнес он, по-американски растягивая слова.

— Я пришла увидеться с владельцем клуба, — храбро выпалила я.

— Он вас ожидает?

— Да, он сказал, чтобы я пришла сегодня вечером, — возмущенно ответила я.

— Секундочку, мэм. — Он исчез за дверью и вернулся пятью минутами позже. — Проходите, мэм, он наверху, в офисе.

Я не верила своим ушам: я-то думала, что меня вышвырнут отсюда быстрее, чем алкоголика с дурным запахом изо рта, пристающего к супермодели! Поднявшись по лестнице, я робко постучала в первую же дверь, которую увидела.

— Заходите, — раздался голос, тоже с американским акцентом.

Я вошла, испытывая дрожь с каждым шагом. Может, этот парень серийный убийца, откуда мне знать? Или сутенер, или торговец наркотиками, или крупнейший дилер в Голландии по продаже белокожих рабов!

Мужчина за столом поднял голову и улыбнулся. Ему было около тридцати пяти лет; широкоплечий, с редеющими на макушке волосами и не иначе как в дизайнерском костюме. Симпатичный, такая грубоватая красота. Когда он смеялся, в уголках глаз появлялись морщины. Я инстинктивно ему доверилась. Наивно, конечно, но я сразу поняла, что такому парню даже моя бабушка будет готова отдаться на Рождество. В метафорическом смысле, конечно.

— Меня зовут Джо Кейн, — он медленно улыбнулся. — И может, я теряю память, но не припомню, чтобы я приглашал вас сюда.

— Извините, я соврала. Я просто хотела поговорить с вами. Мне нужна работа.

И тут, к моему вечному стыду, я расплакалась. Целый водопад слез. Жидкость текла из всех отверстий на моем лице. Я взорвалась, как лопнувшая бутылка с водой.

— Извините, — пролепетала я, — обычно я так себя не веду, просто у меня был очень плохой день.

Он подскочил, явно испугавшись этого зрелища, похожего на гибрид ревущей вдовы и тряпичной куклы. Когда я плачу, я СОВСЕМ некрасивая.

Он подошел к моей стороне стола и протянул мне салфетку.

— Может, расскажешь, как ты здесь оказалась? От чего ты убежала?

— Я не убежала, — промямлила я. И рассказала ему всю историю. Мой рассказ прозвучал так жалко и избито. Когда я закончила, он серьезно взглянул на меня:

— Значит, тебе нужна работа. Сколько тебе лет?

— Восемнадцать, — ответила я.

— Разрешение на работу есть?

— Нет.

— Наркотики принимаешь?

— О господи, нет, конечно. Самый сильный наркотик, который я принимаю, это парацетамол.

Он рассмеялся:

— Это элитный клуб. Здесь нет ни наркотиков, ни секса, ни азартных игр. Каждый вечер у нас живая музыка и танцевальное шоу, и наши клиенты — строго одни бизнесмены. Здесь одно из немногих мест в Амстердаме, где профессионалы могут расслабиться и развлечь клиентов или привести жен и не бояться всякой грязи. Думаешь, сумеешь справиться с такой клиентурой?

Вопрос правомерный: ведь я сидела перед ним и была похожа на фанатку «Грейтфул Дэд». Я вспомнила ГАДИН.

— Конечно, смогу.

— Тогда послушай меня. Что-то мне подсказывает, что ты не из тех, кто приносит неприятности. Сегодня на работу не вышли трое наших официанток. Если сможешь начать прямо сейчас, я дам тебе испытательный срок. Платить буду наличными, тогда с разрешением на работу проблем не возникнет.

Мне захотелось его обнять.

— Иди вниз, спроси Джеки — она подберет тебе форму.

Господи, умоляю, пусть эта форма не окажется кроличьим хвостом и парой ушей.

— Спасибо, — пробормотала я. — Я буду очень стараться.

И я старалась. В течение шести месяцев я работала в клубе шесть вечеров в неделю. Я легко подружилась с другими девочками, и мы часто встречались днем, чтобы выпить кофе. Сидели весь день в маленьком кафе на краю канала, наблюдая за безумным паноптикумом людей, проходящих мимо: транссексуалы, трансвеститы, звезды кабаре в женском и мужском обличье. Казалось, на улицах Амстердама представлены все до единого сексуальные меньшинства.

Я по-прежнему жила в отеле «Дам», хотя девчонки из клуба считали меня ненормальной. Но, как ни странно, я полюбила это место. Владелец, эксцентричный француз по имени Рене, убедился, что я не проститутка, торгующая наркотиками, и проникся ко мне почти отцовской любовью. Он ждал меня по вечерам и каждое утро приносил кофе, а я делилась с ним рассказами о вчерашних посетителях клуба. Джо всегда находил время поболтать по вечерам и время от времени присоединялся к нам днем в кафе.

В один из таких дней я испытала шок, подобный тому, который испытываешь, обнаружив, что твой супруг с десятилетним стажем тайком носит твои трусики.

Я сидела в кофейне на первом этаже отеля, наблюдая за миром через большое окно, выходящее на улицу, когда внезапно прямо у меня перед глазами прошла моя мать. Я быстро зажмурилась, подумав, что в круассаны мне подмешали галлюциноген, но когда снова открыла, она все еще была там. И папа тоже. И бабушка. Представьте только, даже моя БАБУШКА! Да она в жизни дальше Скегнесса[7] не заезжала.

Сердце заколотилось, и я не знала, что делать: то ли кинуться к черному ходу, то ли спрятаться под стол? И все-таки решила побежать к ближайшему столу. Черт, черт, черт! Может, они просто мимо пройдут? Может, они приехали на выходные и оказались здесь по чистому совпадению? Или, может, Кэл сообщил им, где я, и они приехали, чтобы утащить меня обратно, орущую и сопротивляющуюся? Проклятье, проклятье! Я почувствовала сквозняк: открылась дверь, и вошли люди. Боже, сделай так, чтобы это были не они!

— Извините, — раздался голос моей матери, который нельзя спутать ни с каким другим. Она обращалась к изумленному Рене, который еще не оправился от моей выходки: только что я разговаривала с ним — и тут вдруг замаскировалась под ножку стола. — Я разыскиваю свою дочь. Ее зовут Карли Купер.

Тишина.

— Она живет здесь? — не унималась моя мать, выговаривая слова самым чопорным своим тоном. Я знала, что у нее на уме. Она огляделась, решила, что отель похож на ночлежку и люди, живущие здесь, не иначе как сбежали из лечебницы для умалишенных.

Опять тишина. Теперь я поняла, как чувствуют себя преступники, загнанные полицейскими в угол. Бежать было некуда и делать нечего, кроме как сдаться с поднятыми руками и криком: «Это засада, брат!»

Я медленно поднялась из-под стола, по дороге ударившись головой. Горько улыбнулась.

— Привет, мам, — промямлила я. — Что ты здесь делаешь?

Что касается воссоединения семьи, оно было не слишком горячим. Моя мама отправилась в миссию с целью привезти меня домой, взяв папу и бабушку в качестве подкрепления. Я была в меньшинстве, но не покорилась. У меня не было никакого желания уезжать. В самом деле, неужели они сами не видят, что прошло шесть месяцев, а я все еще цела, одним кусочком? Когда я высказала этот аргумент матери, у которой уже пена изо рта пошла, она отреагировала быстрее, чем ракетка Пита Сампраса.

— Послушай-ка, мадам (когда мама сильно злится, она всегда обращается ко мне «мадам»), мы оставили тебя здесь на полгода и думали, что новизна пройдет и ты рано или поздно вернешься домой, но, видимо, ты предпочитаешь жить в нищете!