– Для тебя ведь это копейки. И я же не просто так прошу, в долг, – предпринимаю последнюю попытку добиться отцовской помощи, но натыкаюсь на непроницаемую маску вместо приятного, пусть и высушено годами лица. Даже веко над его правым глазом не дергается, как это обычно бывает. Не человек, а чертов памятник непоколебимости русского духа!

Я в дерьме. Работники бастуют, ведь зарплату за прошлый месяц я им так и не выплатил, партнеры требуют неустойку за сорванные сроки поставки, а мой финансовый директор – раздутая от силикона предприимчивая блондинка Анжела – потягивает мохито где-то на лазурном берегу. С внушительной суммой, которую умыкнула со счетов фирмы за два часа до своего исчезновения.

– Мелочь, не спорю. Но вкладывай я свои деньги в сомнительные проекты, остался бы с голым задом. Как ты.

Вот теперь он улыбается и солнечные лучи, проникающие в кабинет сквозь кристально чистое окно, отскакивают от винир, которыми он хвастается при каждом удобном случае. То стоматолога расхваливает, распивая бренди с такими же успешными пенсионерами, то просто смеется, растягивая губы как можно шире. Выбить бы их. Хотя бы один, чтоб перестал прикидываться добряком.

– Так что, сынок, дорога тебе одна.

В банк. Который вряд ли рискнет связаться с идущим ко дну бизнесменом либо заломит бешеные проценты, и мне не один год придется пахать бесплатно. А ведь как хорошо начинал! Человеком себя почувствовал, мужиком, а не балованным сосунком с золотой ложкой во рту. Отказавшись от приличной должности в отцовской империи, так громко дверью хлопнул, что даже на первом этаже слышали. Через полгода машину купил, сам! Ремонт в квартире отгрохал, со временем и о строительстве дома задумался. Месяц архитектора терроризировал, пока проект двухэтажного особняка не стал идеальным. Таким, каким я его в голове своей видел…

– А ты, Григорий, как хотел? Тридцатка скоро стукнет, взрослый мужик уже. И не ты ли независимости хотел? Не сам ли от доли в моем бизнесе отказался? – встает, пряча руки в карманах брюк, и обходит стол, останавливаясь в нескольких шагах от меня. – А теперь про папку вспомнил! А когда я умолял не глупить, ты меня слушал? Когда мать, царствие ей небесное, со слезами на глазах просила из дома не уходить, ты ее пожалел? Нет! А на нет и суда нет!

Вечно он все приукрашивает! Плакать моя мама даже не думала: бровь свою густую вздернула, руки на груди сложила и лишь головой покачала: «В кого ты у меня такой дурак? У тебя ведь гастрит, ты без Глашиной еды загнешься».

– Ладно, Юрий Викторович, – вздыхаю, поднимаясь с кресла, и протягиваю ему ладонь. – Рад был увидеться.

А он и не думает ее касаться. Рот в тонкую полоску вытягивает, взглядом меня смиряет и, разворачиваясь на пятках, вновь к своему месту идет.

Не простил. Такие, как он, свободомыслия не приемлют. Считают, если уж сын родился, то просто обязан семейное дело продолжать. А как объяснишь, что я свое хочу? И эта его колбаса да сосиски молочные мне поперек горла. Мерзость редкая, и я до сих пор гадаю, как люди их с таким аппетитом едят.

– Я тебе, так и быть, идейку одну подкину. Все-таки не чужие, – застает меня его голос у самых дверей. – В долг не дам, а вот где такую сумму найти, подскажу.

– Где? – оживаю я, так и не коснувшись золоченой ручки. Может, не такой он и черствый во всем, что касается меня? Заводом владеет, причем не одним, наверняка и не через такое проходил. Вдруг что-то дельное посоветует?

– А у матери своей возьми. Ты ведь про завещание не забыл?

Черт! Опять старая песня, которая и без него в голоде две недели крутится. От безысходности.

– Наследство немаленькое, и на долги хватит, и на безбедную старость останется.

До которой я рискую не дожить, ведь Алла Полонская была той еще юмористкой. Даже когда ее новенький Мазерати влетел в фонарный столб, умудрялась шутить с работниками ГАИ, уверяя, что это вселенная шлет ей сигналы, что автомобиль нужно менять. А машине и полугода не было.

– Смотри сын, месяц всего остался и деньги в благотворительный фонд уйдут…

– И плевать, – такой ценой я спасать свой бизнес не стану. Выкручусь, может быть, банк все-таки на уступки пойдет. Не все же такие упертые, как мой старик.

– А зря. Чем тебе не выход? Всего-то и надо, до тридцати жениться! Девок у тебя вагон, знаю. Козлов до сих пор за дочку свою переживает. Девчонка вся исхудала от горя после вашего расставания! Под венец с тобой хоть завтра пойдет, главное, предложи. Да и тесть какой будет – знаменитый юрист!

– Иди ты, – машу рукой на этот бред и все-таки открываю дверь. Так резко, что любопытная секретарша отпрыгнуть не успевает.

– Ну, смотри. Если тебе свобода дороже сытых рабочих, у которых, между прочим, семьи есть, которые кормить нужно, то пожалуйста! – заставляет меня вздрогнуть от чувства вины и уже говорит куда любезнее:

– Леночка, сделай мне кофейку. Да про крекеры не забудь, что-то я проголодался.

Оставляю без ответа его последний выпад и торопливо сбегаю вниз по ступенькам. Гад я, каких поискать! Наверное, прав был папа, когда пять лет назад кричал мне вслед, что я самодур. Что ответственности не снесу и без его наставлений на вершину никогда не вскарабкаюсь. Сто пятьдесят человек в подчинении, а я только и знаю, что себя жалеть, да безымянный палец охранять от золотого ободка. Год своей жизни пожертвовать не могу, за свободу переживая!


– Дал? – Ромка отталкивается от моего БМВ и бросает окурок себе под ноги. Спешит мне навстречу, лихо перепрыгивая раскуроченную рабочими тротуарную плитку, и встречает меня ровно посередине между папиным офисом и кишащей автомобилями дороги. Взволнованный, ведь дело мы с ним начинали вместе. Он за рекламу отвечал, я за общую идею и ее воплощение в жизнь. Воплотить воплотил, а на плаву не удержал…

– Нет, – головой качаю, а друг уже пятерней волосы на макушке оттягивает.

У него свадьба через месяц, романтическое путешествие на Бали и горящий платеж за ипотеку.

– Вот гадство! Я эту Анжелку, когда полиция до нее доберется, в землю закопаю!

– Не горячись, – руки в карманы пальто прячу и уже сверлю взглядом здание загса. Может, рискнуть? Только где невесту найти? У меня с этим беда – дольше недели делить квартиру с чужачкой не могу. Раздражают эти трусы на змеевике в ванной, перепачканные тушью ватные диски, что вечно остаются лежать на раковине, и эти гербарии, что все как одна держат в вазах до последнего. Пока мошка густым облаком над почерневшими бутонами не повиснет. Да и стоит им на мою территорию вступить, только и делают, что планы строят: как сына назовем, на какие танцы лапочку-дочку отправим. И, наслушавшись этого ванильного бреда, я все же срываюсь. Срываюсь и с садисткой улыбкой слежу за торопливым побегом очередной пассии из моего логова.

– Как не горячится-то, Гриш? Моя уже неделю мне мозг выносит, чтоб задаток за ресторан вносил, а я признаться боюсь, что нечем. Все сбережения в ее новую грудь вбухал. Еще и нос этот ее, будь он неладен. Знаешь, сколько приличный хирург за ринопластику берет?

Жаль мне его. И его мечту, которая по моей вине может не осуществиться…

– Есть у меня одна идейка.

– Какая?

– Сомнительная, – произношу туманно и бросаю взгляд на часы. Надо Катю Козлову возвращать. Если сейчас к ней поеду, сегодня же заявление подать успеем. Даже к машине подойти порываюсь, но и шага не ступаю, ведь ее образ уже стоит перед глазами – красивая, но ревнивая до невозможности, вечно внимания выпрашивает и безоговорочного преклонения. Такой и недели хватит, чтобы меня в могилу свести. Нет, нужен кто-то с холодной головой. Чтоб на фиктивный брак согласилась и в жизнь мою не лезла.

– Гриш, – так увлекся, что даже про друга забыл. Глубокий вдох делаю и бросаю:

– Жениться мне нужно, срочно.

– То есть?

– А то и есть, чтоб со штампом и всеми делами. И сделать это нужно как можно скорее.

– Ничего не понимаю…

– Жену мне найдем, и я наследство мамино получу, – умудрилась же даже после смерти своей мечтой о внуках настроение мне испортить. – Чего стоишь?

– А что делать-то?

– Невесту мне искать.

– Я что на сваху похож? – что верно, то верно.

Долговязый, щуплый, в нелепом свитере цвета сочной травы и наброшенной поверх желтой ветровке. У такого из подруг только чудаковатые дизайнерши…

– Значит, думать помогай. Что-то ведь делать надо.

– А что тут думать? На первой встречной же не женишься! – усмехается, а я цепляюсь за эту мысль, как за спасательный круг.

Почему нет? Договор брачный составим, я ей вознаграждение отстегну, а через год по тихому разведемся.

– Ты гений! – улыбаюсь и уже разглядываю горожанок. Старушка не подойдет, этой еще восемнадцати нет, а брюнетка смотрит плотоядно… С такой проблем не оберешься. Вглядываюсь в лица прохожих и ни на одной не могу остановиться. С такими темпами, мне здесь до утра топтаться придется!

– На первой встречной и женюсь, – оглушаю товарища своим решением и торопливо застегиваю пальто. – Главное, чтоб одинокой была, остальное мне до лампочки.

Вот обернусь, и та, что первой навстречу двинется, ту и буду обрабатывать. Кто за хорошее вознаграждение пожалеет страничку в паспорте? Только собираюсь столкнуться лицом к лицу со своей судьбой, а кто-то уже по плечу меня постукивает.

– На мне женись, – слышу женский испуганный голос и круто разворачиваюсь на пятках. Миловидная блондинка. Стоит, прижимая к груди папку с какими-то документами, и рассматривает плитку под своими ногами.

Неожиданно. Настолько, что я не нахожусь с ответом.

Глава третья

Я в Борьку влюбилась сразу. С первого взгляда, пусть и немного затуманенного двумя бокалами водки с соком. Как на крыльях порхала, когда на меня, никому не известную первокурсницу, сам Борис Зайцев глаз положил! Растолкал толпу моих перепуганных одногруппниц и лениво ладошку свою протянул, на медленный танец приглашая.