Евгения Стасина - Замуж за первого встречного или невеста с сюрпризом

– Так это ваши? – говорю же! Даже за сердце схватилась, второй рукой мужа за запястье обхватив. – Стеша! «Империя вкуса»! Я ж тебе про эти сосиски молочные рассказывала!

– Понравились? – будь у папаши моего усы, он бы их кончики сейчас важно на палец накрутил! Так и светится, словно не тридцать два года заводом владеет, а только первые шаги делает!

– Понравились?

– Мама…

– Ничего, Стеш, – Ольга Ивановна себя в руки берет и решается пересохшее горло шампанским смочить, жестом дочь призывая к молчанию. – Это как посмотреть… Я ведь повар в школьной столовой, Юрий Викторович. И если уж судьба нас свела, считаю своим долгом высказаться: это не сосиски, это собачий корм.

Ну и поворот… Я водой давлюсь, жена моя ладошкой лоб поглаживает, низко голову наклонив, тесть в кулак откашливается, отец бледнеет, а Галя… Чего от нее кроме улыбки ждать? Явно ведь ума не хватит, как Ромке с его невестой, вид сделать, что горячим увлечена.

– Корм? Это моя-то продукция?

– Конечно. Я уж сколько с дирекцией не воевала. Говорю, дети потравятся, а им хоть бы что. Уж простите мне мою прямолинейность!

Нашла госпожа Щепкина кого о прощении просить… И как ситуацию спасать? Боюсь, все это плохо кончится.

– Да что ж вы такое говорите, Ольга Ивановна? Мы все по ГОСТу делаем, содержание мяса соответствует стандартам…

– Каким таким стандартам? Откуда в них мясо? Ведь соя одна. Ты сват не обижайся, вот колбаса докторская еще ничего, сервелаты твои всегда покупаю, а сосиски молочные никуда не годятся. Даже подливка наша их не спасает.

– Подливка?! – отец негодует. Со стула подрывается, стараясь удавку на шее ослабить, и теперь повисшая в комнате тишина уж точно ничего хорошего не предвещает. Если не остановить его, в пух прах нас всех разнесет, и плевать, что ему про сосиски эти злосчастные правду сказали. Все, мой выход, если не хочу умереть раньше, чем успею мамино наследство потратить. Пока гости между собой поединок взглядами ведут, я ничего лучше не придумав, друга в бок локтем толкаю. Была, не была, больше никаких идей у меня нет.

– Горько кричи, – командую шепотом, и чтоб до Ромки дошло быстрее, еще разок по тощим ребрам его ударяю.

А что? Мы ведь и впрямь торжество зажали. Чем не смена темы? Люди ведь все эти ритуалы любят!

– Не тормози, давай.

– Горько, – выдает он еле слышно, а я Стешу уже за руку хватаю, заставляя подняться и подыграть.

– Горько!

Уже громче, вон и Галя воодушевилась, единственный раз на моей памяти, не желая и дальше унижениями мясного магната наслаждаться. Явно скидку побольше попросит, когда мебель заказывать придет:

– И действительно. Горько! Молодые, не отвертитесь!

Обнимаю супругу свою за талию осиную и еле заметно плечами пожимаю. Мол, что делать. Уж лучше поцелуй, чем грандиозный скандал! Тем более что ведь сработало! И отец вновь на стул плюхнулся, внеочередную рюмку коньяка себе наливая, и теща в улыбке расплылась, щекой к могучему плечу Леонида припав. Сейчас минутку влюбленную парочку поразыгрываем и внимание на себя перетянем.

К черту! Хватит тянуть, а то блондинка эта, что еле заметно пытается меня оттолкнуть, чего доброго, в обморок упадет. По традиции одними губами перед ней изменяюсь и за секунду расстояние между нами сокращаю. И чего уж там, самому интересно! Когда такой шанс еще представится?

Стеша

Я наш с Борькой первый поцелуй хорошо помню. Даже сейчас рассказать могу, какое платье на мне было надето, и какого цвета футболка на Зайцеве красовалась. Он леденцами мятными пах, и стоило ему от губ моих оторваться, уже наперед знала, что это лакомство моим любимым станет. И действительно: шоколад уважаю, а мятные пастилки все равно быстрее из конфетницы улетучиваются.

В общем, каждая эмоция моя, каждое переживание, до сих пор внутри живы. И вот что удивляет несказанно, поцелуй Полонского все их без труда затмил. Голова… Господи, опустела, что ли? Коленки так и подгибаются, хорошо хоть муж в объятиях держит крепко. Уверенно так, словно я вся ему принадлежу и вот так прижимать к себе, пальцы в волосы запустив, для него дело привычное. Я и не слышу уже, до скольких наши родственники досчитали, но не будь между нами все так постановочно и фальшиво, решила бы, что на крепкое «навсегда» мы уж минуту назад, как нацеловались.

– Ну, все! Хватит уже, – хорошо хоть Гриша не такой романтичный и, стоит тетке его тон повысить, танец губ наших все-таки прекращает. Лбом своим в мой упирается и так странно глядит, словно как я под впечатлением остался.

– Совесть-то поимейте! Может, и к лучшему, что свадьбу не праздновали! А то пока вы лобызаетесь, гости бы голодные по домам разъехались!

Божечки! Стыд-то какой! Это на глазах у родителей… Все, пропащая я душа. И не вздумайте переубеждать, ведь ладно бы безучастна, осталась, как актриса голливудская, а нет ведь! Сердце так и заходится, так и щекочет изнутри невесть откуда прорезавшимися крылышками. Барабанит и прогоняет все мои доводы из головы, что совсем мы друг другу неподходящие. Ведь кричит разум, голос срывает: " КАК? Разве не подходящие из реальности выпадают, стоит дыханиям учащенным смешаться?"

– Вот-вот! Теперь вижу, что любовь! Юрка, ты уж жену мою прости за сосиски эти, будь они не ладны! Давай за детей выпьем по-свойски? Мы ведь теперь крепко повязаны, считай, на всю оставшуюся жизнь родня!

Вот и папа масла в огонь подливает! Так игрой нашей впечатлился, что в глазах его, морщинками тронутых, слезы стоят. Рюмку поднимает, со сватом чокается, залпом в себя опрокидывает и душу мне на части рвет: салфеткой бумажной глаза промакивает, да спешно отворачивается, рукой махнув на мамин порыв его по плечу погладить.

Ну, Гриша! Ну, жук! Удумал тоже! Да пусть лучше бы поскандалили, пусть хоть всю посуду к чертям собачьим переколотили, чем вот так вот!

– Убью, – шепчу своему суженному, а ему на мою злость начихать. Улыбкой своей ослепляет, да еще и жмется поближе, руку свою на спинке стула моего устроив. Опьянел уже, что ли? Что-то взгляд мне его совсем не нравится…

– Уже убила, Стеш. Вот, – блондин мою ладошку хватает и туда, где сердце прячет, укладывает. А оно у него… Ух! Похлеще моего бьется, хоть скорую вызывай.

– Ты это, Гриш… – и чего сказать? Не глупи, с ума не сходи, не пей больше? – Поешь лучше. А то тебе коньяк в голову ударил.

Видимо, все же теория всем известная, что под градусом мужику плевать, с кем зажиматься, все же работает. И если это так, то надо бы мне за правило взять, в такие моменты дистанцию между нами увеличивать. Пусть и самой понравилось… Только честь и репутация все же дороже. Нельзя ими из-за дурацких инстинктов налево направо разбрасываться. Губы от ласк раскрасневшиеся поджимаю и сама за вилку берусь. Удалась мне утка, знаю, а вот от нервов вкуса совсем не чувствую.

– Ну ты, Стеша, скромница. Нашла из-за чего смущаться. Разве женщине не должно польстить, что мужчина от одного ее поцелуя голову потерял? – да и как разберешь вкус-то этот, если щеку твою жаром чужого дыхания опаляют? А от голоса вон, рой мурашек по неприкрытым плечам бежит?

– Должно. Если мужчина не деловой партнер, а возлюбленный. Это тебе плевать, кому мозги пудрить, а я…

– Девушка приличная. Я запомнил, – Гриша усмехается и на минуту меня в покое оставляет. Так-то лучше. Пусть вон гостей развлекает, а то Ромка его совсем от скуки завял. А может, и не от скуки вовсе: не меньше меня увиденным ошарашен. Чему-то неведомому хмыкает, и только и знает, что на меня украдкой посматривать.

Ой, Стеша, Стеша! Как бы этот груз вранья тебя ни придавил!

– Хотя, знаешь, мне вот даже немного обидно. Я, может, и деловой партнер, но могла бы и признать, что обаятельный!

А еще совсем с понятием скромность незнакомый! Так бы и стерла эту его самодовольную улыбочку отрезвляющей пощечиной!

– А что мне с твоего обаяния? Я ведь не аксессуар себе выбираю, чтоб все вокруг его красотой восхищались! А спутника. С которым и в огонь, и в воду не страшно.

– А разве я не такой? Смотри, – и опять этот его парфюм приятный невесомым облаком мой стан окутывает, стоит ему стул свой к моему придвинуть.

 – Работящий – раз, – первый палец загибает, и что-то подсказывает мне, пока все в кулак не сожмет, не успокоится. – Не пьющий почти, – два; трудностей не боюсь – три; с родителями общий язык нашел – четыре; за тебя постоять смогу – пять.

И для убедительности бицепс свой демонстрирует, заставляя дорогую хлопковую рубашку угрожающе натянуться. Это что за игру он затеял? Вроде как юбилей у него сегодня, повзрослеть должен, а он какой-то дурью маяться надумал!

– Ты ко мне сватаешься, что ли? – искренне удивляюсь, и по сторонам гляжу, с облегчением выдыхая, убедившись, что никто не подслушивает. Разве что Ромка, но ему можно. Все-таки в одной связке. – Так поздно уже, кольцо мне давно на палец надел.

– Почему сватаюсь? Просто понять хочу. Вот мы люди взрослые, собой вроде как недурны, а ты от поцелуя моего отплевываешься. Вон, даже салфеткой губы протерла.

Естественно! Ведь помаду всю смазал! Мало мне, что ли, моих ритуалов, из-за которых я весь вечер начеку, чтоб не дай бог себя не скомпрометировать, так еще и макияж испортил. Любая бы также поступила!

– Странно, знаешь ли. Или ты до сих пор Борьку своего любишь?

А это еще тут при чем? Зло салфетку в тарелку свою бросаю, невольно внимание присутствующих на себя обратив, и, возмущенная донельзя, широко улыбаюсь, чтоб поскорее родня наша к разговору своему вернулась. Нечего им видеть, как я Полонского отчитывать начну! А то распустил хвост: один раз поцеловал и считает, что может такие вопросы задавать!

– А чего это ты в душу мне лезешь? Жмешься тут, – под столом его от себя отпихиваю, а он как скала, не двигается! – Смотри, еще решу, что ревнуешь!