– Что значит посмотрим?

– А то и значит. В зеркало на себя взгляни. Мне все-таки свидетель понадобится, а не подружка невесты.

Глава сорок пятая

Стеша

– Я свою работу ни на что не променяю. Такого начальника еще поискать! – пухленькая брюнетка лет тридцати пяти с аппетитом поедает тарталетки, до того активно работая челюстью, что будь на ее месте я, мои щеки наверняка свело бы судорогой. – Это ж не мужик, это клад! Так что я вам, Стефания даже завидую. Только не подумайте чего дурного, у меня муж и двое детей.

Марина смеется, с опозданием поднося к розовым губам салфетку, и стоит недожеванному кусочку красной рыбы приземлиться на ножку моего бокала, хохочет еще заливистей. Господи, я здесь умру! Мало того, что никакого обещанного дыма и кромешной темноты, так еще и отсутствие всякой культуры питания у гостей!

– Прости, – хорошо хоть протирает сама, слегка покраснев за этот досадный конфуз! – Обычно я так себя не веду, но мы третьего ждем, – свободное платье руками на талии поглаживает, и переходит на шепот, – и я вечно голодная! Пятый месяц, а я уже десять килограмм набрала.

Счастливая. Ради такого дела не грех талией пожертвовать. Да и впросак попасть не так страшно… Беременным и не такое прощают.

– Мне Григорий Юрьевич разрешает три раза в день на перекус отлучаться. Вроде мужик, а понимающий! Не то что мой. Муж меня ещё в сентябре бомбовозом прозвал! Можно подумать я только для себя стараюсь, когда за двоих ем! Знаете, – удовлетворенно вздохнув, сотрудница Полонского на спинку стула откидывается, – я, пожалуй, попрошу вам бокал заменить.

– Зачем?

– Ну, как сказать… – да уж как-нибудь! А то от этой странной улыбочки мне не по себе.

– В общем, понимаю я вас. У меня мама один в один как вы, – она доверительно мне семейную тайну открывает, а я принимаюсь лицо ладошкой обмахивать. До того жарко от такого внезапного разоблачения! Как только догадалась? Может, заметила, как мы с Гришей тут кругаля наматывали? Или двери… Нет, он меня к дверным ручкам точно не подпускал.

– Да вы не стесняйтесь. Подумаешь, брезгливая! В местах общепита это даже нормально. А то кто их знает, как они эту посуду моют и моют ли, вообще! Может, еще и в тарелки плюют, дураков ведь на свете предостаточно!

Фух… Вот оно что. Наверное, видела, как я приборы салфеткой для верности протерла, а прежде чем к еде приступить, антибактериальный гель на ладошку бухнула.

– Сейчас сама схожу, а то в этой суматохе обслугу не дозовешься.

И ведь права. Гости как с цепи сорвались. Пару часов в тарелках поковырялись, интеллигенцию из себя корча, а теперь вон, в пляс пошли! И едят между делом, когда запас энергии к концу подходит, и пьют прямо в танце, то и дело музыку своим вскриком заглушая, стоит случайно спиртным выглаженные костюмы обдать. Счастливые. Я вот только под столом ногами постукиваю, никак не решаясь к весельчакам этим присоединиться. Хотя Гриша уже несколько раз меня звал, да и знакомая новая, может, и в интересном положении, а сидеть, словно статуя, не готова.

– Минутку, Стефания! Сейчас я все улажу.

– Да уж сидите, – за руку ее брать не рискну, а вот плеча коснуться, это пожалуйста. Платье у нее явно чистое. – Я все равно в уборную собиралась.

А то уже на рекорд пошла! А мне все эти достижения тяжело даются, пусть и не забываю раз в час из сумочки заветный тюбик доставать. С водой ведь все эти новомодные изобретения не сравнятся! Так что на обратном пути сама и поменяю, чтоб беременную не гонять. Пусть она и довольно активная, а все-таки отдохнуть для неё лишним не будет. Да и Полонскому о себе напомнить не помешает. Что-то они с Некрасовым больно часто рюмками ударяются! Хотя… Я же решала — я не мегера. Пьет и ладно, праздник как-никак!

Встаю из-за стола, жестом Грише, что с женихом болтает, на выход указываю и губами одними сообщаю, что скоро вернусь. Не ребенок же, чего со мной нянчиться? Тем более что сейчас мои похождения никому странными не покажутся: как еще до туалета добраться, если не в обход, когда столы пустуют, а люди, как сумасшедшие под попсовые песни в конвульсиях бьются? До того завелись, что даже в очереди стоять не приходится, все кабинки пустые! И раковины, боже… Так и манят меня своим блеском. Без раздумий бумажными полотенцами запасаюсь и ловко одним из них вентиль откручиваю. Блаженство…

– Как чувствовал, что рано или поздно, ты сорвешься.

И, к моему великому сожалению, длится оно недолго. Ведь получать удовольствие от осознания, что ароматная пена смывает с моих горемычных ладошек накопившуюся грязь, под насмешливым взором Зайцева мне никогда не удавалось!

– Прям дежавю, Стеш. Не находишь?

Пьяный, что ли? Какое к чертям дежавю?

– Ты, черное платье и дискотека… Как в тот день, когда я впервые тебя увидел.

Точно пьян. В стельку. Вон, к кафельной стене привалился и все никак не может в карман рукой попасть. Покачивается из стороны в сторону и глаз от моей груди не отводит. Даже прикрыться хочется, до того его сальный взгляд неприятен.

Ну вот, помыла руки называется!

– Это не дежавю, Боря. Это водка тебе по шарам дала, – злюсь, что ритуал из-за него свернуть придется, и воду нехотя закрываю. - И на старый ДК этот ресторан совсем непохож.

– А вот ты один в один та прежняя Стеша, в которую я влюбился без памяти. Да и при чем тут водка? Я вино пил. Мне и без водки, Стеш… – Зайцев кулак к груди своей подносит и, губы поджав, с каким-то болезненным вздохом несколько раз себя по ней бьет. Чего это он?

Господи, да даже знать не хочу! Сбрендил, и черт с ним! Мне собственного сумасшествия хватает, чтоб еще и чужим любоваться. Да и у него одна преданная зрительница уже есть, вот ей пусть и плачется!

– Красивая ты какая. Как будто и не было этих лет! – а он, похоже, и думать о невесте забыл. Нетвердой походкой ко мне направляется, а стоит мне назад отступить, тормозит, пальцы в замок смыкая на своей лысине. Не хочет же он...


– Скучаю я по тебе. Даже по этой чертовой белизне скучаю!

Что-то до боли знакомое в его взгляде улавливаю и на какой-то краткий миг даже пожалеть его хочется. Как раньше: к груди прижать, по спине погладить и какую-нибудь глупость сморозить. Только заканчивается мое помутнение рассудка раньше, чем я успеваю руку к нему протянуть. Ведь неправильно это – предателям сочувствовать!

– Как мило. Ты ведь не ждешь, что и я тебе нечто подобное скажу?

– А почему нет? Неужели, забыла меня?

Как язык только поворачивается такие вопросы задавать? Да и глядеть при этом так, будто это я его за порог выставила и тут же замену нашла! Да что там, чего себя и дальше обманывать – раньше он с Катькой связался. Намного раньше, чем со стаканчика в ванной моя зубная щетка пропала, а постель наша совместная перестала пахнуть морозной свежестью. Впрочем, может, его зазноба до сих пор этим кондиционером пользуется. Я ведь запасливая, по акции не меньше трех бутылок беру!

– Забыла, Боря. А если что и осталось, так это обида. За то, что на произвол судьбы бросил, сражаться за нас не стал.

– Не ври, я ведь долго с тобой мучался…

– В том то и дело, Зайцев. Ты мучался, а должен был бороться.

Как Гриша, которому вовсе не обязательно для этого в меня по уши втрескаться. Просто понравилась, а он уже масштабную спецоперацию развернул. И знаю, тяжело ему, только плакаться не в его духе. Рукава засучил, ладошку мою в своей спрятал, и к светлому будущему ведет.

– Кто ж знал-то… Я думал, это дурость твоя. Так хотела, чтоб тебя пожалели, что с каждым днем все больше и больше проблем себе придумывала. Все нервы мне вымотала… А потом Катьку встретил и сам не заметил, как закрутилось все.

– Ну, так и радуйся. Надеюсь, теперь ты своей жизнью доволен, – уж я своей точно. Пусть внутри еще что-то еле слышно от боли постанывает. Наверное, душа. Ранимая, бабская, которая уж слишком долго от ран оправляется.

– Доволен, – он кивает, а я свой разговор с психотерапевтом вспоминаю. Простить, говорит? Не готова еще. Смотрю на свою первую любовь, которая незаметно переросла в самое большое в моей жизни разочарование, и понимаю, что друзьями нам с Борей точно не быть. Даже приятелями и то вряд ли.

– Доволен, Стеш. Никто дверьми не стучит, никто не жужжит мне на ухо, что я опять руки не помыл, что футболку не мешало бы снять, что от ботинок моих опять песок по всей прихожей разлетелся. Никто не следит, куда и что я кладу, – признается, глаз от меня не отводя, и, замолкнув, нервно дрожащими пальцами верхнюю пуговицу на рубашке расстегивает. – Никто, Стеш… А так хочется! Иной раз смотрю на Катьку и злюсь, потому что она не ты.

Приплыли. Словно кирпичом меня по затылку огрел, аж уши закладывает.

– Я ведь ненавидел тебя. Лютой ненавистью ненавидел, за то, что ты изменилась. Смеяться перестала, мечтать о чем-то. Ненавидел, думал, разойдемся и думать забуду. А не тут-то было, Стеш. Как в загсе тебя с хлыщом этим встретил, такая ревность меня скрутила, что не продохнуть. Чего ты так быстро-то замуж выскочила?

– Могу тебя о том же спросить. Наверное, – горло прочищаю, и плечи расправив, принимаюсь обручальное кольцо на пальце крутить, – чтоб тебе доказать, что я без тебя не умру. Как видишь, наоборот, только жить начинаю. И тебе советую. Нечего по туалетам меня караулить. Тебя невеста наверняка заждалась. А меня муж.

Муж, за которого, в каком-то смысле я Борьке должна быть благодарна. Ведь не унизь он меня, никогда бы на такой отчаянный шаг не решилась.

– Прощай, Борь. И будь счастлив, – бросаю ему, а сама думаю, Снегиреву бы это понравилось. Плюю на то, что даю ему лишний повод надо мной посмеяться, и вновь предельно внимательно плитку под ногами разглядываю, бывшего мужа обходя. А то стыки дело коварное…