К Ларисе, как к консультанту-теоретику, то и дело подбегали игроки с вопросами по микроэкономике, и она терпеливо втолковывала материал, пройденный на предыдущих уроках, но в силу дефицита времени не усвоенный ребятами в должной мере.

Но вот Лариса заметила, что к эксперту направился Портнов. Она бросала любопытный взгляд в их сторону, пытаясь по мимике и жестам угадать, справилась ли команда Портоса со своим заданием. Судя по реакции Антона, который хмурился и поджимал губы, читая отчет компании, а потом что-то долго внушал, стуча ребром ладони по столу, дела у Портнова обстояли неважно. Красный от досады, с перекошенным ртом он вернулся к своим «подчиненным». Слышно было, как его засыпали вопросами, а он нехотя отвечал, видимо, задетое самолюбие не давало ему объективно оценить свои ошибки. Но у компании еще было время, чтобы их исправить.

Со своего места встала и пошла к столу эксперта Бэлла Виноградова. В этот момент Ларису отвлекли на очередную консультацию, и она не видела дальнейших событий, а когда освободилась и взглянула на Антона, почувствовала острый укол ревности. Он явно наслаждался обществом Барби. Ларисе издалека был виден профиль девушки — прямая спина, каскад золотых волос по плечам, небольшой прямой носик и безупречная линия лба. Бэлла говорила, а он с удовольствием слушал. Его взгляд показался Ларисе нескромным. Он блуждал по сидящей напротив юной красавице, останавливаясь то на ее волосах, то на груди, то на губах. А улыбка, какой он сопровождал свою речь, вызвала в Ларисе отвращение. «Бабник!» — выругалась она шепотом и больше старалась не смотреть в его сторону.

Итогом игры стала презентация продукции компаний и выступление президентов. Презентацию провели с выдумкой: с музыкой, вокалом, дизайнерскими решениями, остроумным текстом. В конце выслушали небольшой доклад Кронберга и краткое резюме Ларисы, из которого все узнали, что победила команда Виноградовой. Их прибыль получилась самой высокой, затраты — минимальными, при том что уровень средней заработной платы оказался самым высоким. Организованность, слаженность функций игроков этой компании похвалил Бахтыров, в целом оставшийся довольным уровнем подготовки учеников.

Лариса не стала ждать застрявшего с праздными разговорами Антона. Он так и сыпал искрометными шутками и явно не торопился покидать аудиторию, где еще оставались Виноградова и несколько учеников. Поручив Шейнину закрыть зал и сдать ключи на вахту, она почти выбежала из школы. А в машине дала волю чувствам. Обида и возмущение бурлили в ней горным потоком.

Почему он так ведет себя? Ну хотя бы скрывал свои эмоции. Или он настолько увлечен своей Барби, что забыл обо всем на свете? Она всегда считала его умным человеком, изысканным интеллектуалом. Если он таков на самом деле, то почему идет на поводу инстинктов, причем публично, даже не задумываясь над тем, какое впечатление производит на окружающих?

Если бы Лариса задумалась над собственным поведением и увидела себя со стороны, то, наверное, пришла бы в ужас или сгорела со стыда. Ревность, это разъедающее, подобно ржавчине, чувство, увы, не украшает женщину, а превращает в фурию, вынести которую не в состоянии ни один мужчина. Ревность губит не только отношения, но и женскую душу.

Ночью, мучаясь от бессонницы, она вновь и вновь возвращалась к сценке в читальном зале и уже трезво пыталась понять — что так взбудоражило ее, откуда вспыхнула ненависть к Антону? Да-да, ненависть и злость. Ей стало страшно. Неужели ее любовь достигла той черты, за которой начинаются мучения и отчаянная борьба за своего любимого? И чем сильнее она будет цепляться за него, тем неуловимее и недосягаемее он станет. Нет-нет, надо вовремя остановиться! Нельзя терять себя даже во имя большой любви!

Но сколь легко говорить такие вещи, столь же трудно воплощать их в жизни. Как ей вести себя в дальнейшем? Держаться холодно и равнодушно, контролировать и дозировать свою нежность и ласки, чтобы, не дай бог, не переборщить в чувственном воздействии на любимого мужчину? Это же полная чушь! Разве она может контролировать себя в тот момент, когда он смотрит на нее озерной синью глаз и шепчет: «Девочка моя»? Когда сердце, переполненное чувствами, вот-вот разлетится на тысячу счастливых осколков, которые она готова дарить, как драгоценные камни, всем обделенным любовью.

Нет, не будет она играть чужую роль, пусть судьба и дальше несет ее на крыльях любви, свободно и естественно. А чем закончится этот полет — одному богу известно. Чему быть — того не миновать.

* * *

Все сошлось воедино: срочность командировки, назревшая необходимость сменить обстановку и взглянуть на их отношения издали, спокойными глазами. Сюда же примешивалось тайное желание заставить Антона почувствовать боль разлуки.

Лариса позвонила ему с вокзала, за минуту до отправления поезда. Антон был крайне удивлен.

— Ты с ума сошла? — растерянно бормотал он хриплым ото сна голосом. — Ведь мы собирались на выходные в «Лосиное». Я номер в гостинице заказал. И вообще, с твоей стороны это беспредел какой-то. Ларка, ты ненормальная?

— Все, поезд тронулся. Увидимся через три дня, пока! Целую!

— Пока-пока, — недовольно проворчал он и первым отключился.

Его тон и слова подействовали как холодный душ. Совсем не того ждала она от телефонного разговора. Ей хотелось, чтобы Антон кричал, звал, просил прощения… Не имело значения — за что, главное, чтобы он хоть чуть-чуть почувствовал свою вину, понял: она неспроста убегает, значит, есть какая-то обида на него, есть трещинки в их отношениях. Но он ничего не почувствовал, ничего не понял.

Всю дорогу, рассеянно глядя на однообразный зимний пейзаж за окном, она пыталась разобраться в их связи. Не будь Антон ее школьной любовью, не будь тех давних, запутанных отношений, которые и отношениями-то не назовешь — так, взгляды исподтишка, демонстрация полного равнодушия, — то все было бы гораздо проще и понятнее. Как это бывает у людей: встретились, почувствовали взаимную симпатию, а то и любовь с первого взгляда, и завертелось… А что у них? Вначале бестолковая школьная любовь, затем огромный провал во времени, разметавший их в пространстве и потоке событий, и вдруг случайная встреча в ресторане, бросившая их в объятия друг к другу. Нет ли здесь какой-то фальши? Ну то, что она отдалась своей страсти легко и бездумно, вполне объяснимо — все эти годы она продолжала любить его. А он? Если бы он любил, то добивался ее. Да-да! Как это делают тысячи мужчин, влюбленных в своих женщин. Но этого не было. Выходит, что она заманила его в свои сети, а он клюнул на ее приманку. Для него это всего лишь очередное любовное приключение. И нет между ними того большого и светлого… Боже, как ей раньше не пришла в голову эта мысль, простая, как та пареная репа из поговорки?

Взволнованная своей догадкой, Лариса выскочила из купе в коридор. Он был пуст, и это немного успокоило ее. Одиночество — привычное состояние — так глубоко въелось в нее, что стало неотъемлемой частью ее самой и уже не тяготило, напротив, помогало преодолеть душевную смуту.

Не зря она решила уехать. Все встало на свои места. Теперь она знает, как жить дальше. Вернувшись обратно, позвонит и сухо скажет: «Прости, но мы расстаемся». Или лучше так: «Извини, я встретила другого. Он по-настоящему любит меня». Выслушивать его реакцию она не собирается. Сразу же отключит телефон.

Конечно же, Лариса лукавила. В потаенных уголках ее сердца еще жила надежда. Она рисовала картину расставания, в которой центром композиции было его встревоженное лицо, потемневшие глаза, с невыразимой болью умоляющие о пощаде. Дальнейшее скрывалось за плотной пеленой полной неизвестности. Почему-то она не могла представить Антона Кронберга в образе несчастного влюбленного, стоящего под окном жестокой красавицы и с нетерпением ждущего момента, когда мелькнет ее силуэт. Ей даже смешно стало — словно услышала остроумный анекдот. Не потому ли она смеется, что в глубине души не верит в серьезность его намерений? А коли так, то незачем продолжать встречи, двигаясь к тупику или к пропасти, что, собственно, одно и то же.

С таким настроением она и сошла на московский перрон. Ей оставалось проехать совсем немного на метро и выйти в районе Красной Пресни, где в старом доме на шестом этаже жила ее тетка, сестра покойной матери.

Тетя Вера, шестидесятилетняя пенсионерка, еще не старая, подтянутая, здоровьем не отличалась, но никогда не брюзжала по поводу своих многочисленных болячек — щадила окружающих, да и не желала выглядеть в их глазах старой развалиной.

— Ларочка, солнышко ты наше! — всплеснула руками тетка и первой кинулась обнимать и целовать любимую племянницу. — А Юра в командировке. Как жалко-то! Он так радуется твоим приездам. Ты тоже хороша. В Москве бываешь часто, а чтобы к нам зайти, так тебя не дождешься. Ну проходи, проходи. Устала с дороги-то? Давай раздевайся, иди в душ, а я на кухню. Сейчас что-нибудь эдакое соорудим. Что это у тебя?

— Рыба на пирог. Очень вкусная. Надеюсь завтра отведать вашего фирменного пирога.

— Ой, какая большая! Из благородных, поди?

— Это нельма. И вот еще вино. Выпьем за встречу?

— А почему не выпить? Конечно, выпьем. Я сейчас. Курицу на разморозку поставлю. А ты переодевайся.

Через час они уже сидели за столом и поднимали первую рюмку за Ларисиных родителей.

— Как я любила свою сестричку, Лара, — всхлипнула Вера Федоровна.

— Я знаю, — тихо отозвалась Лариса и погладила сухую ладошку тети.

— Когда встречались с ней, всегда много смеялись: она смешливая была и шутить умела, всегда метко, но не обидно. Помнишь? Мне казалось — так всегда будет. А когда ее не стало, вдруг поняла, что осталась одна. Вы с Юрой, конечно, главная опора в моей жизни, но вы из другого поколения. А с ней мы росли вместе, дружили.

Она умолкла, уйдя в свои воспоминания. Чтобы не задеть печали тетушки, Лариса сидела не шевелясь, с горечью сознавая собственное одиночество, в котором порой так не хватало материнского слова утешения.