Ирина Лобановская - Замужем за олигархом

Алиса даже остановилась посреди улицы.

— Сволочь! — крикнула она, не сдержавшись.

Какая-то пожилая женщина тоже остановилась, наткнувшись на резко и неожиданно тормознувшую Алису.

— Что это ты так ругаешься, доченька? На кого это?

— Он заслужил! — крикнула Алиса и, вне себя от бешенства, бросилась домой.

Гневалась она не столько на дядьку, сколько на свою нищенскую жизнь.

Тот день стал для нее переломным. Хотя случился еще раньше в ее жизни страшный день, когда ей впервые открылось, что люди делятся на тех, кто приказывает, и тех, кому приказывают, и что ее родители не принадлежат к числу первых. Это когда она впервые попала на работу к матери, в ее машбюро. И душа Алисы возмутилась…

В квартире Ильи расположились утонченные элегантные юные денди и лохматые грязноватые парни. Из табора, что ли? — подумал Миша. Объединяло их одно: легко просматривающееся удивительно теплое, нежное, почти благоговейное отношение друг к другу, та редкая по нынешним временам искренняя симпатия, которую здесь скрыть и не пытались.

Засмотревшись на гостей и совсем по-детски переполнившись впечатлениями, Миша внезапно полностью отключился от действительности, вычеркнув ее на какое-то время. Не хотелось ничего делать, даже двигаться. Только слушать и слушать и сидеть неподвижно с бокалом в руке, без остатка утопая в звуках. Его всерьез очаровал иной, незнакомый, неизведанный доселе мир. Увлекающаяся натура… Так утверждала баба Таня.

Надо написать бабушке и все ей рассказать… О дяде, новой школе, о фарфоровом блондинчике и очаровашке Денисике… Об Илье… О Даше…

И вдруг Миша снова увидел ее. Она сидела почти напротив и безмятежно болтала с цыганенком. Михаил больно впился ногтями в ладони. Илья… Ну конечно, красивый, яркий кудряш с экзотическими внешностью и прошлым… А он, Миша?.. Неловкий, маленький, некрасивый… Кому он может приглянуться? Чей взгляд зацепить?.. Абсурд, идиотизм! Не в дугу…

— Але, подруга! Спишь? Поговори с Дарьей! — прошептал догадливый, просто читающий мысли на ходу Митенька и протянул апельсин.

Еще не легче! Чертовщина… Новый умопомрачительный расклад! У них всегда найдется чем развлечься, у этих артистических детей! Не понос, так золотуха… Да мало ли у кого какие заскоки… «Я странен…»

— Работаешь под сваху? — пробурчал Миша и машинально взял оранжевый шарик. — Кто бы мог подумать…

— Зря мучаешься, — ласково шепнул проницательный Митенька. — Опять глупостями себя изводишь. Кипятковый характер! Ты все понимаешь кувырком! Ищешь там, где ничего нет… Не придумывай лишнего, Мишель! You get what you want…

Да, синеглазый чаровник был по-настоящему смышлен, артистичен и талантлив от природы. Белокурая бестия… Мальчик для этой жизни. And for love. Легкий в ведении, как говорят танцоры.

Тем временем бард уже окончил песню.

— Браво! Это круто! Мне ужасно, ужасно понравилось! — звонко закричал юный обаяшка Денисик и захлопал длиннопалыми руками с ярко-лиловыми ногтями.

Надо же было размалеваться таким лаком! Тихий ужас…

— Не то что надоевшие видаки с вашими занудными «Присциллами», «ста днями» и «ночными прикидами»! Хотя там тоже есть очень хорошенькие мальчики, похожие на меня… Особенно тот, в черных чулочках! Помнишь, Митюня? А давайте, парни, теперь все время устраивать разные концерты. Дарья будет играть. И я тоже хочу петь под гитару.

И очаровашка, капризно выпятив пухлые губы, кокетливо положил кудрявую головку на стол, посмотрел лукавыми глазками на Дашу и ласково потерся напудренным носиком о мягкую скатерть. Даша, словно во сне, не замечая своего собственного жеста, рассеянно опустила руку на умело завитые буйные кудри.

— Опс! — радостно выпалил Денисик и тотчас приподнял кудрявую голову, теснее прижавшись к девичьей ладошке. — Елы-палы! А мне сегодня невероятно повезло!

Митенька замер, его широкая улыбка увяла. Синие очи неприятно застыли. Илья беспокойно зашевелился. Миша почувствовал некое напряжение, но понять ничего не мог. Пока он здесь на новенького…

— Yes, of course! О’кей! — внезапно пропел мальчик-снегурочка и прошептал: — Выпей, Мишель!

Не отвечая, Миша безропотно автоматически повиновался, в душе проклиная себя за безволие и бесхарактерность. «Дай бог воли, дай бог воли, остальное заживет…» Что воля, что неволя — все равно…

С трудом оторвавшись от притягательной и не обращающей на него внимания Даши, Миша перевел глаза в другую сторону и ошеломленно застыл: пузатый неряшливый очкарик подмаргивал ему через стол, сияя во весь большой щербатый рот.

— Выпьем, дружишки! — ликующе прокричал он пронзительным тенорком, поднимая вверх рюмку и щедро, без всякой меры, расплескивая коньяк на себя, на скатерть и на соседей.

Никто из них словно не заметил неловкости тамады-самовыдвиженца.

— Вот блин! Оближитесь, дружишки, чтобы добро не пропадало! — хихикнув, посоветовал кругленький и радостно провозгласил: — Выпьем за нас и за пополнение наших рядов, за милейшего Мишеньку, которого, конечно, мы все полюбим искренне и преданно! Так же, как мы давно любим Митеньку, Илюшу, Денисика и всех остальных!

За столом засмеялись, благодушно закивали. Зазвенели, сталкиваясь хрустальными боками, рюмки и бокалы. Митенька дружески приобнял Мишу и шепнул ему прямо в ухо:

— Мишель, это замечательные ребята! Все без исключения! И это хорошо, что мы вместе. И ты теперь тоже с нами…

Фарфоровый мальчик, без сомнения, тяготел к гиперболам и завышенным характеристикам. Или принимал желаемое за действительное.

Миша рассеянно кивнул. Ему почему-то стало нравиться здесь, и чем дальше, тем больше. Добрая, милая, приятная компания, вроде бы искренне расположенная к нему. Ни за что ни про что. За здорово живешь. Ему улыбались, ему радовались, его привечали… Не пустяк… И чего же больше? Когда и где такое было? Миша даже не мог вспомнить, чтобы подобное случалось с ним. Бабушка и дядя с тетей — они не в счет…

Михаил одним махом вновь влил в себя содержимое бокала и сразу обалдел, не имея ни малейшего опыта в подобных делах. Стены куда-то сдвинулись и поплыли, лишь по счастливой случайности не сталкиваясь и не обваливаясь на ковер.

Миша быстро размяк от тепла, коньяка и душноватого сладкого аромата духов, перестал зажиматься и сидел спокойно, удовлетворенно, слегка откинувшись на спинку стула и легко прикоснувшись плечом к плечу Митеньки. Эта почти неосознанная близость и, вероятно, случайное соприкосновение не казались Мише чем-то странным или противоестественным. Наоборот, все вполне объяснимо и нормально. Что же тут необычного? Так, ничего особенного, знак дружеского внимания и расположения.

Жизнерадостный толстяк напротив продолжал подкупающе улыбаться и подмигивать.

— Рекомендую! — доброжелательно поспешил прийти на помощь Митенька. — Валентин Аленушкин — отличный журналист! Ну, вообще-то он еще учится на журфаке, на минуточку. Но скоро у нас будет свое личное золотое перо. Напишет обо всех нас. И о тебе тоже, Мишель, когда ты прославишься на весь мир. А ты ведь обязательно прославишься.

Миша страшно удивился. Почему это он прославится? И в чем?

— Кроме того, Валюша хороший деловой критик и плюс к тому поэт. Вообще работяга и симпатичный парень.

— Потрясный! — подтвердил Илья.

«Симпатичный парень» довольно захохотал во весь огромный щербатый рот. Очевидно, комплексы были ему несвойственны, иначе он или давно вставил бы зубы, или навсегда перестал смеяться. Бесформенный, вытянувшийся от стирок и давно потерявший свой первоначальный цвет старый свитер не красил Аленушкина, но точно соответствовал его стилю, облику и, наверное, сути.

— Мы зовем его иногда нашей сестрицей Аленушкой, — продолжал мальчик-снегурочка. — он у нас милашечка и малость наглюха!

Миша с недоумением, искоса взглянул на него, тщетно пробуя взять себя в руки, до конца постичь происходящее и оценить присутствующих. Но где ему… Сегодня все окончательно смешалось, переплелось, перепуталось. Было туманно и неясно, однако приятно и мило.

— Я тебя по жизни очень понимаю, — раскованно обратился Валентин к Михаилу. — Тебе пока здесь неловко и неуютно. Словно все не к добру. И это не есть хорошо. Но это все пройдет. Уже проходит. Я прав?

Толстяк журналист попал в самое больное место. Миша сразу тоскливо представил себя со стороны, чужими глазами. Его действительно стоило пожалеть: со съехавшими набок большими очками, взъерошенного, покрасневшего от выпивки. Он вцепился пальцами в вилку, выбивавшую нервную дробь. Взгляд его испуганно метался по сторонам, как загнанная в угол мышь, и сам он, серенький и незаметный, вызывал у людей одновременно и неприязнь, и сострадание. Милое дело… Открытие более чем неприятное. Тихонький и незаметный, чем-то напоминающий серую мышку… Это он?! Ну да, он медведь косолапый, но определению Леночки… Провинциальное простодушие и волжская наивность…

Каховский злобно прищурился, ненавидя всех, а больше всего — себя. И особой наблюдательностью он никогда не отличался, поскольку с окружающим соприкасаться не любил.

Этот чудаковатый Аленушкин пишет стихи?.. Неужели хорошие? Небось какую-нибудь гадость. Графоманов нынче развелось — тьма-тьмущая. Правда, их всегда хватало с лихвой, по теперь они признаны обществом и даже завели свой собственный печатный орган и магазин.

И сомнительными комплиментами и утешениями этого странного кругленького Аленушкина, поэта и журналиста, обольщаться не приходилось: фальшивка с начала до конца. Однозначно. Только вот зачем пузатому журналисту понадобилось так жалко льстить и откровенно лицемерить? Хотя озвучено на редкость искренне…

Миша поспешно, судорожно, на манер эпилептика, дернул головой в знак согласия и изобразил слабое подобие улыбки. Получилось плохо, бездарно.