— Вика…

— Да? — Она уже направлялась куда‑то вниз по дороге, но на его оклик обернулась. — Что?

— Не ходи далеко. Свалишься куда‑нибудь, не дай Бог, что‑нибудь повредишь… Лучше здесь постой.

Девушка вернулась, прислонилась к теплому капоту рядом с ним. Но смотрела куда‑то в сторону…

— А теперь скажи: где моя жена, где твой Миша сейчас?

Улыбка на её лице медленно потухла. Снова дернулся уголок рта, выдавая волнение, зубы сжались.

— Зачем вы опять об этом? Только я расслабилась, отвлеклась.

— Затем. Ты сейчас обо всем забыла. Их здесь нет. Правильно?

— Это ничего не значит. Они же есть, просто далеко…

— О, Господи… — Он преувеличенно тяжко вздохнул, а потом неожиданно резко дернул девушку на себя, обхватил за талию, всем телом прижал. — Смотри на меня!

Она послушалась: задрав голову, уставилась прямо в глаза… Осторожно облизнула губы, на миг отвлекла этим внимание… Дэн решил, что пока не время.

— Ну, кого ты видишь сейчас? Его? — Растерянно мечущийся взгляд сказал о многом. — Или меня? На что спорим, что плевать тебе сейчас на остальных людей?

— Но так нечестно… Вы сбиваете меня с толку…

— Ага. Или вбиваю его в тебя…

Отпустил её, так же резко, как и прижал. Отвернулся, словно давая полную, абсолютную волю… Вика осталась там же, где и была, еще более потерянная…

— Я не понимаю ничего…

— А пора бы уже. — Прозвучало жесткой насмешкой.

— Да ну вас, к черту! — Дернулась, было, подальше от него, — успел поймать.

— Да стой ты, глупая…

— Не хочу! Отпустите меня!

— Ну, куда ты бежишь? Сколько можно прятаться?

— Если бы я пряталась, то свалила бы из этих краев, к чертовой матери, еще неделю назад…

— А от себя?

— Что — от себя? — Она уже прекратила трепыхаться, физически — сдалась, и мирно стояла, прижатая всем телом к нему. Смотрела снизу вверх, но в глазах плескались гнев и возмущение. А теперь еще — и вопрос.

— Сможешь от себя убежать?

— Пффф… Зачем мне это?

— Затем. Я видел в своей жизни счастливых людей. И влюбленных женщин…

— Я рада за вас и завидую вашему богатому опыту…

— Да при чем тут это?

— Шли бы вы к черту, Денис Игоревич! Мне уже надоело играть в ответы на ваши вопросы! Чувствую себя неподготовленной дурочкой на экзамене… Признайтесь, вам нравится доводить меня до такого состояния? Чувствуете свое превосходство? Мерзкий способ повышения самооценки, скажу я вам… — Она вновь попыталась отвернуться, чтобы скрыть сквозившую горечь и накатившие слезы.

— Господи, Вика, какая же ты, все‑таки, маленькая еще… Причем тут моя самооценка? — Придержал ладонями её краснеющие от холода (или от волнения) щеки. — Я тебе о том говорю, что люди, счастливые в отношениях, никого вокруг не замечают. Кроме одного, единственного, дарящего счастье. Они не смотрят по сторонам, а если смотрят — все равно не видят. Хоть пляши вокруг них, хоть стой на голове — бессмысленно и бесполезно…

— Ну, да… Разве я с этим спорю?

— Нет, не споришь. Но и не думаешь об этом.

— Хорошо. Подумала. Согласилась. Что дальше?

— Ну, а теперь ответь мне: почему ты меня заметила? И сейчас — ты здесь, со мной, обсуждаешь высокие материи? Зачем это тебе, если ты счастлива?

— А куда б я, интересно, делась‑то, с подводной лодки? Приказал в машину сесть, привез куда‑то, высадил — я что, в лес убежать должна? — Монолог звучал на удивление ворчливо, недовольно… Однако, праведный гнев погас, возмущение утихло. Казалось, она сопротивляется больше для порядка, чтобы не сдаваться сразу же…

— Смешная ты, Вик… — Девушка снова фыркнула, готовясь выпалить новую порцию раздражения. — Да помолчи уже, дай договорить…

— Ну, молчу…

— Вот и молчи, все равно не скажешь ничего хорошего… — Эти слова он проговаривал уже прямо ей в губы, просто — напросто закрывая рот, потому что уже надоело спорить. Потому что все еще хотелось её целовать и трогать, и сильно прижимать к себе, с тех пор, как их прервали в несчастном кабинете…

— Но… — Трепыхнулась неуверенно, в попытке отодвинуться…

— Никаких "но". Молчи… — Было какое‑то особое, изысканное удовольствие в том, чтобы говорить вот так — перемешивая дыхание, касаясь сухими губами её — горячих, и оттягивая до последнего момент, когда они раскроются для него, сдадутся…

А Вика, вот упрямая, не сдавалась: вновь попробовала что‑то пробормотать и добавила в его чашу терпения последнюю каплю…

— Напросилась, вини саму себя… — Он накрыл её рот своим, жадно, голодно, непреклонно. Закончилась игра в неприметное соблазнение, время, отданное на то, чтобы приручить, вышло. Мысли теперь катились только в одну сторону: жаль, что на улице мороз, долго не продержится на холоде, иначе бы… А телу было совершенно параллельно до мыслей и соображений: нервные окончания, все сразу, будто потрескивали от желания всю её, целиком, проглотить, подмять, выпить… Он снова и снова пробовал на вкус её губы, то ласково поглаживая, то прикусывая — и жестко, и нежно, заводясь только от того, что она больше не сопротивляется…

Девушка затихла и не дергалась, вначале… А потом, вздохнув, будто на что‑то решаясь, ответила, наконец, сдалась… Откликнулась на его ласку, на уверенные касания ответила — робкими, на жесткие — мягкими, а потом потеряла контроль над собой, прижалась плотнее, вцепилась пальцами в рукава… Даже сквозь толстую ткань куртки он ощутил её судорожную хватку. Поймал момент, когда ослабли колени, и её — поймал, придержал за спину, не позволил отшатнуться…

И держал её крепко, одной ладонью вцепился в затылок, сбив куда‑то, к чертям, её теплую шапку, растрепав тугой пучок волос, второй сжимал ягодицы, как будто не давая упасть, и наслаждаясь их, такой знакомой, упругостью… И впивался в её губы все крепче и все горячее, опасаясь хоть на секунду отпустить, впитывал робкий и неуверенный ответ… Боялся дать ей хоть секундную передышку, зная, что лишь мгновение — и колесики в её умной и сложной, слишком сложной головушке вновь закрутятся… Не в том направлении, которое было ему полезным. Ей вообще не стоило давать времени на раздумья, совсем. Это полезное соображение проскочило где‑то на закоулках сознания, придав уверенности в том, что поступает правильно. А её сладкий стон, еле слышный, окончательно убедил…

Где‑то в душе попросив прощения за свою наглость, решился: развернул на сто восемьдесят градусов, усадил на капот, вжался в неё плотнее, настолько, на сколько могла позволить одежда…

Услышав её недовольное "ох", слегка пришел в себя…

— Что? — Прошептал, как в хмельном тумане, не понимая, что не так…

— Денис… что мы делаем? Зачем?

— Затем… Целуемся… Делаем работу над ошибками… С этого нужно было начинать… — Разговаривать в перерывах между поцелуями было трудно, и в то же время — упоительно, говорить ей прямо в губы, и ловить их, не давая возможности выдать ответ…

— Но… холодно… Мороз же…

— Ты права… Нужно было давно уже сесть в машину… — Если она хотела прекратить безумство таким способом — не угадала…

Дэн сгреб девушку в охапку, в два шага добрался до двери, полминуты не прошло, и они удобно сидели в теплом салоне. Вика — там, где и положено — на его коленях.

— Что ж ты раньше не подсказала‑то… — Теперь можно было расстегнуть её теплую куртку, и гораздо ближе почувствовать тепло женского тела, гибкую податливость позвоночника…

Девушка вздрогнула, прогнулась от ощущения холодных ладоней на голой коже — он, не в силах сдерживаться, запустил ей обе руки под свитер… До того не терпелось вновь почувствовать её мягкость и гладкость, что о мелочах плохо думалось…

— Тшш… Прости, сейчас отогреюсь… — Пообещал, а оторваться не смог: еще крепче перехватил узкую спину, начал перебирать пальцами по позвоночнику, радостно вбирая легкую дрожь, вынуждая её отстраняться от рук и — еще крепче прижиматься к груди, как будто нечаянно.

Ответная реакция не заставила себя долго ждать: такие же холодные ладошки прижались к шее, забираясь под шарф, заставили передернуться, а потом — зажмуриться от удовольствия… Первая ласка её — осознанная, не во сне, и не для того, чтобы на ногах удержаться…

Еще немного — и заурчал бы, как сытый, довольный кот, но решил, что это будет слишком нагло… И тут, же противореча себе, зашептал ей на ушко какую‑то глупую тарабарщину, балансируя на грани пошлости и нежности, норовя завести её еще дальше, и заводясь от этого сам… не забывая пройтись поцелуями по вискам, по скулам, прикусить мочку, отпустив — загладить губами… Уловил мгновение, когда Вика совсем забылась и уже, не таясь, так же взахлеб целовалась, так же смело гладила его волосы, лоб, шею, аккуратно проводила кончиками пальцев по отросшей щетине… совсем не пряталась…

Безумно мешали тряпки — куртки, шарфы, свитера… Перчатки давно уже были потеряны, скорее всего, еще по пути в салон… Кончики пальцев зудели от нетерпения содрать все лишнее — сначала с неё, а потом — с её помощью — уже с себя… Но тут, неожиданно, возникли новые преграды: руль, рычаги, подлокотник, такой удобный, зацепил рукава совсем не вовремя…Просторный салон, вдруг, сжался в размерах — стало невозможным развернуться, и нечем дышать…

В очередной раз ударившись локтем, и больно, обо что‑то незаметное, он вдруг осознал: не здесь и не сейчас. Не то время и совершенно не подходящее место. Опомнился, оторвался с трудом, прижал к своему плечу её голову, с трудом выдохнул…

Вика недовольно завозилась, всячески показывая, что требует продолжения… Он уткнулся губами в висок, тихонько уговаривая:

— Вика, остынь немного… Здесь не стоит… — Постарался хоть немного успокоить, поглаживая по спине, по волосам… Чувствуя себя последним уродом — решит же, наверняка, что играет с ней, разжигая и останавливая…

Так и вышло: она подняла голову, как ни старался глаза спрятать — поймала взгляд своим, испепеляющим… Только на дне мелькнула обида — как у растерянного ребенка, или — как у отвергнутой женщины? Не успел разобрать.