— Войдите. — Он никого не хотел сейчас видеть, но лучше нежеланный посетитель, чем драка в офисе.

— Я не надолго. — Кто угодно мог войти, но пришла, почему‑то, Вика…

— Вероника Витальевна? Как вы вовремя, заходите, пожалуйста, не стесняйтесь… Мы как раз о вас говорили. — Денис решил, что Серегу не мешало бы проверить на слабоумие. Вроде бы, не грешил раньше… Но вот сейчас — нарывается, как последний дурак.

— А мне стесняться уже нечего. И я рада, что вы здесь. — Девушка уверенным шагом прошла к столу и бросила на него какие‑то распечатки. — Сравнивайте.

— Что? — Они оба дернулись к бумагам, удивленные и обнадеженные тоном Вики. Слишком… приказным, что ли…

— Специально для вас цветным фломастером обвела.

Дэн смотрел на два документа, принесенных Викой, потом — на тот, что лежал на его столе. Три варианта. Во всех трех цифры "плясали"… Были несовпадения в расчетах и результатах. Не везде, но в некоторых, казалось бы, незначительных мелочах, была огромная разница.

— Не понимаю… Что это?

— А еще директор, называется… — Издевка в её устах звучала как приговор, и как новый шанс на рождение надежды… — Ты бы хоть сверил эту подставу и оригинал… А вы, Сергей, тоже не проверили?

— А зачем мне это? Факт передачи информации меня волнует. Неважно, какой именно, верной или искаженной.

— А вы знаете, что за клевету можно и в суд подать?

— Можно. Только вы, Вероника, ничего не сможете доказать.

— Я и пачкаться не стану.

— Ребята, угомонитесь. Еще успеете с разборками. Вика, что это обозначает, объясни. Три версии, все отличаются… Какая из них верная?

— А сами вы не соизволили посмотреть и проверить? Почему я должна выполнять работу СЭБа, когда он просто ткнул пальцем в первого попавшегося, и сидит, умывает руки? Это же твоя была идея, Сергей?

— Потому, что так — намного эффективнее. Я ни черта не понимаю в ваших раскладках. А ты сама все нашла и показала. — Дэну почудилось, что еще немного — и СЭБовец тоже словит пощечину. Но Вика сдержалась. Просто глянула на него, как на таракана, гадливо поморщившись. Так, что даже этого медведя проняло: он погрустнел и скуксился.

А Вика больше смотреть в его сторону не стала.

— Вот этот вариант — первый, что я отправляла тебе на согласование. Вот, с красными пометками. Видишь? — Денис кивнул. — Посмотри у себя в почте. Первое письмо от меня на эту тему.

Он быстро щелкал мышью и кнопками на клавиатуре, уже догадываясь, к чему Вика клонит.

— Да. Точно. Совпадает.

— Вот этот — оранжевые галочки — окончательный вариант, ты должен был проверить его позавчера. Но, почему‑то, не ответил. У меня его нет с твоей подписью, только как предложение. Смотри в почте.

— Да вижу я… — Ему становилось очень грустно и безрадостно. Похоже, круги на воде они с Сергеем заметили, но не поняли, совершенно, откуда они идут…

— А вот эта хрень, — Вика брезгливо ткнула ноготком в первую папку. — Взята из рабочего файла, в котором я расчеты делала. Здесь снята защита, потому что нужно было менять формулы. В паре мест ошиблась, и результаты кривые. Кто‑то стырил этот документ, еще в промежуточном состоянии, и отдал конкурентам. Есть вопросы и возражения? — Она с точностью скопировала манеры самого Дениса. Он обычно заканчивал совещания этой фразой. Таким тоном, что все предпочитали скромно промолчать.

Ему сейчас тоже нечем было крыть. А Серегу, идиота, заткнуть возможности не представилось.

— Может быть, ты нам, заодно, и расскажешь, кто это сделал?

— Мне, извините, за это не платят. Учитесь самостоятельно выполнять свою работу, уважаемый начальник СЭБ. Я и так половину за вас сделала. Дальше, извините, времени нет. Задачи на день еще никто не отменял.

Денис, как идиот, обрадовался этой последней фразе. Был, вообще‑то, уверен, что Вика пришла, чтобы швырнуть на стол заявление об уходе. А она задачи выполнять еще собралась…

— Вика, значит, ты продолжаешь работать? Эта… неприятность… — Он с трудом подбирал слова, чтобы не обидеть и не спугнуть, окончательно. — Не отразится ни на чем?

— Я пока думаю. Было бы слишком трусливо сбежать, пока моя непричастность не доказана. А дальше — посмотрим.

— А как ты предлагаешь найти виновного? — Снова Серега вклинился, мешая.

— А то вы не знаете? Вызывайте, допрашивайте, ищите. Вы же следак, не мне учить вашим методам. Звонки пробейте, письма, встречи. Сложно, понимаю, но для этого вас тут и держат. Можно, раз в год, оторвать задницу от стула и подсуетиться!

Денис откровенно любовался тем, как Вика сейчас выглядит. Холодная ярость и презрение, с которыми вылетали слова, делали её спину ровнее, глаза — ярче, щёки — румянее… Злость её красила, нельзя было не признать.

— Вика, надеюсь, ты помнишь, что твое присутствие на празднике в честь Нового Года обязательно? — За каким лешим об этом спросил, и сам не понял. — Ты же придешь?

Искристые, теплые, прозрачные глаза неожиданно обернулись льдистыми, колючими, блестящими осколками. Девушка задержала на нем взгляд, иронично дернула бровью…

— Да как нефиг делать! Приду, обязательно. Только, надеюсь, разрешение придти со своей парой никто не отменял?

Эта пощечина оказалась намного тяжелей первой, настоящей. Денис только что не вслух зарычал… А Вика и не обернулась к нему. Ушла.

В кабинете повисла тяжелая, вязкая тишина. Сергей блуждал глазами по документам, что‑то записывал себе в блокнот… В общем, делал вид, что он совершенно ни при чем, и не был только что участником и зрителем развернувшейся сцены.

— Серег, ты понимаешь, вообще, что мы с тобой сейчас натворили?

— А в чем дело? — Он вскинул бровь, искусно изображая невинность.

— Я как теперь Вике буду в глаза смотреть?

— А как ты смотрел, когда предъявлял обвинения? Ладно, я — тупица, мое дело не в цифрах разбираться, а искать улики, причины, мотивы, доказательства и тэдэ и тэпэ. А тебе‑то, оленю, кто помешал сравнить?

— Понятно. Я виноват, единолично, в том, что заподозрил и оскорбил этим девушку. Теперь даже не знаю, что нужно сделать, чтобы получить прощение.

— Я тебе предлагаю забыть и забить.

— В каком смысле?

— В прямом. Если бы тебе так важна была Вероника, ты бы глотку мне перегрыз, но помешал её трогать. А ты что сделал? Сам же её, в принципе, на хрен и послал, только завуалированно. Чем и доказал глубину своих трепетных чувств. Во всяком случае, я так вижу…

Кулаки чесались. Оба. И сильно чесались. Но сдержало одно: Серега был прав, как ни крути. Под влиянием обиды, искаженного самомнения, да и памяти о прошлых предательствах Денис легко и непринужденно оттолкнул от себя девушку, даже не пытаясь разобраться в проблеме.

Осознание пришло слишком поздно. Вместе с раскаянием. И с пониманием того, что сделанного не воротишь. Он сам, своими руками, доломал и разрушил все то, что держалось на тонком волоске.

И, наверное, стоило бы послушать Серёгу… Выкинуть из памяти и сердца. Придумать для себя тысячу веских причин и оправданий. Вспомнить о том же Михаиле, который приехал и не был с позором изгнан…

Но, почему‑то, мучительно больно было только от одной этой мысли…

Вера когда‑то, невообразимо давно, минут тридцать назад, была абсолютно уверена, что не существует ничего, способного довести её до злости, близкой к ненависти. Что она — очень спокойный, рассудительный, думающий человек, умеющий с пониманием относиться к чужим ошибкам. Она точно знала, что умеет рассуждать, понимать, терпеть и ждать. И в то, что Дэну могла простить любые поступки, только бы его не потерять, ведь любит же, а ради любви нужно прощать, она тоже верила…

Но, слушая немыслимую чушь, которую произносили такие любимые губы, видя обвинение в таких родных, таких теплых глазах… Чувствуя, как леденеют от волнения руки, как противно потом увлажняются, так, что хочется утереться гадливо, а лучше — вымыться, с головой… Она, где‑то далеко, отголосками мыслей, знала, что сейчас умирало в ней собранное по кусочкам чувство. Израненное, заплатанное, подкормленное только глупой надеждой, оно угасало.

Слушая бред, который нес Денис, лишь уговаривала себя: только бы не заплакать. От бессилия и обиды. От того, что он так и не понял главного: ничего плохого ему она сделать не смогла бы. Ни физически, ни морально. Как можно сделать плохо себе самому, находясь в трезвом уме и при памяти?

Первым порывом было: послать подальше. И Дениса, и работу эту, и опостылевший сразу холодный, промозглый город, и даже не думать о глупых претензиях. Просто встать, забрать сумочку и уйти, чтобы никогда не возвращаться. И не важно, кому от этого стало бы хуже. Ноги сами несли к столу, руки начали скидывать вещи в сумку, губы беззвучно шептали обидные оскорбления, которые не успела сказать, не вспомнила, а теперь вот — пришли, запоздалые, на ум…

Если бы не взгляд, недоуменный, из‑за соседнего стола, и вопрос о том, все ли с ней нормально, Вера убежала бы, куда глаза глядят. В темноту неизвестных, запутанных и промерзших улиц. Чтобы не нужно было прятать наворачивающиеся слезы. И всхлипывать, и рыдать — столько, сколько захочется, и так громко, как только можно. И ей было бы совершенно без разницы, что все подумают.

Но этот взгляд отрезвил. Напомнил, что, кроме её и Дениса, есть еще в мире люди. И мир этот не разрушился из‑за еще одной не выжившей любви. Много их, таких, не выживает, каждую минуту. А люди, тем не менее, продолжают ходить, разговаривать и — даже — улыбаться…

Улыбнуться она не смогла. Даже не пробовала. Лишь поморщилась, показывая заботливому коллеге: " Да, неприятности. Мелкие. Справимся, где наша не пропадала?"

Попробовала заняться текущими делами… Не вышло. Мысли продолжали виться, как привязанные, вокруг этого злосчастного документа. Сначала — бестолковые, путаные, больше о том, как невероятно случившееся, и о том, что недоверие — худшее наказание из всех возможных. Знать бы еще, за что её так наказывали. А главное — кому это нужно? То, что Денис мог сам выдумать грязную ложь, только чтобы ударить её побольнее… мелькнуло, мимоходом, но было безжалостно выкинуто из головы.