Подальше от родителей, и от этого города, который я люблю, а подруга — нет. Ходит по улицам, нервно оглядывается, боясь отца встретить. Уезжать ей нужно, как бы мне не тяжело было расставаться с ней. А этот мужчина, судя по манерам и повадкам, не из младших лейтенантов. Повыше, посерьезнее.

— Даю слово офицера, с вашей подругой я поговорю, — серьезно пообещал мужчина, и я поверила.

Мы еще минут десять-пятнадцать сидели за столиком. Анатолий Маркович с интересом выслушал мой рассказ о любимом городе, и рассказ этот, к моему стыду, занял всего пять минут. Рассказать то нечего. Доели, обменялись телефонами и попрощались.

— Звоните, если помощь понадобится.

— Спасибо, — улыбнулась я, и покраснела при виде чаевых. Но отказываться не стала, не только мои они, а общие. На всех ведь делим.

Какой приятный мужчина!

Я взглянула на экран телефона, и поняла, что пора бежать в деканат. Быстро переоделась, предупредила, что скоро вернусь, и вышла из кафе. И поняла странность только в этот момент: а что нужно Анатолию Марковичу в нашем городе?

ГЛАВА 17


Быстро шагаю по улицам, спеша в универ. Хоть Армен меня в последнее время и облизывает, но перед другими официантками неудобно — они работают пока я прохлаждаюсь.

Иду, наблюдая как грязь с дороги пачкает мои ботинки. Так торопилась, что даже музыку не включила. Телефон коротко вибрирует в сумочке, оповещая о сообщениях. Доставать некогда, да и не мне это, наверное. Все эти чаты: учебный, чат с куратором, чат с подругами… отвлекают, хотя я иногда рада пообщаться.

Захожу в здание университета. Внутри тихо, идут занятия, но скоро перемена. Поднимаюсь на четвертый этаж, и слышу звонок. Уфф, сейчас снова отговаривать будут. Уже сколько дней пытаюсь отчислиться, но то и дело слышу: «Ярмышева, подумайте как следует! Не торопитесь! Давайте поговорим позже…»

Студенты выходят из аудиторий, спешат к лестнице, мешают мне дойти до деканата. И многие, почти все, смотрят на меня, словно я голая.

Переговариваются.

Смеются.

Опускаю глаза вниз. Нет, ширинка не расстегнута. Но что вообще происходит?

Стучу в дверь деканата, вхожу…

— Здравствуйте, я по поводу заявления…

— Пишите, — бросает мне секретарь совета — пожилая женщина. Анфиса Павловна красивая, седые волосы не красит, и ей идет. В молодости, наверное, глаз было не отвести, ведь и сейчас она хороша, словно ценное произведение искусства в коллекции аристократа.

Только смотрит на меня как на грязь. Также, как я оглядывала свои изгвазданные в осенней слякоти ботинки, входя в университет.

Презирает меня…

Странно!

— Вот, проверьте, пожалуйста, — протягиваю заполненное заявление.

Берет его из моих рук, брезгливо губы кривит, словно я заразная.

— Все правильно. Сидите, я заверю, и обходной лист выдам.

В этот раз меня никто не уговаривает остаться, хотя за студентов у нас держатся. Даже откровенных тупиц вытягивают, а уж меня-то и подавно ценят… ценили. Средний балл университета, рейтинги и прочая зависят от нас — студентов, вот в отличников да хорошистов вцепляются мертвой хваткой.

В сумочке снова завибрировал телефон, и я потянулась к сумочке. Пока жду обходной лист, можно и проверить мессенджеры…

Не успеваю.

— Ярмышева, вас Петр Владимирович просит.

Встала, вошла в кабинет декана. Все же будут уговаривать…

— Вам не стыдно? — спрашивает мужчина, едва я поздоровалась.

— Мне? — переспрашиваю.

Что. Вообще. Происходит.

— Хорошо хоть вы сами отчислиться решились, иначе мне пришлось бы, совместно с ректором этим заняться самому.

Петр Владимирович сидит во главе стола. На глазах очки в роговой, старомодной оправе. Нестарый еще мужчина, но выглядит… костюм из дешевой ткани блестит, сидит нелепо. Стрижка неаккуратная, голова давно не мыта, на сутулых плечах хлопья перхоти, а смотрит на меня…

Презрительно.

И похотливо.

Это что-то новенькое. Вот козел! Не позволял ведь себе такого никогда раньше!

— Я в чем-то провинилась?

— Ваше откровенное видео, думаю, уже все видели, хоть и выложили его лишь с час-полтора назад. Мы, конечно, проведем расследование, и постараемся узнать, кто из студентов начал его распространять, но… — Петр Владимирович облизал губы, поправил очки, и кинул короткий взгляд на мою грудь. — Но думаю, порно выложил тот, кого вы так старательно… удовлетворяли.

Сердце бешено стучит в груди, то убыстряясь, то замедляясь. Впиваюсь холодными пальцами в запястья, не в силах сдержать дрожь. В голове шумит, бьет в виски холодным оружием.

— Это ошибка, — произнесла я севшим голосом, и откашлялась. — Вы путаете меня с кем-то…

— Да неужели?

Дверь в кабинет открылась, впустив ректора. Не здороваюсь с ним, вижу его в отражении монитора компьютера, который декан передвигает ко мне. Нажимает на пробел, включая воспроизведение.

И я все понимаю.

Это и правда порно. С моим участием. Лицо видно, как и все остальное. Словно не с камеры наблюдения, а режиссер снимал.

Провалиться бы сквозь землю. Или убежать отсюда, ото всех убежать. Может, получится забыть? Хотя, такое унижение не забывается.

Вместо этого я сижу, и смотрю. И декан с ректором смотрят вместе со мной. Тело не слушается, как и язык — даже попросить выключить не в состоянии, онемение сковывает.

На видео я и Андрей, лицо которого не видно. Зато меня видно во всех подробностях.

… Жаловалась, что редко вместе бываем. Только в постели. И дожаловалась — взял с собой.

В бизнес-центр. Бумаги какие-то подписать, некоторые забрать у Георгия как-его-там. Подождала в приемной, выпила чашечку обжигающе-горячего чая, закусив рафаэлкой, и Андрей вышел. Быстро он…

Едем в сером, скучном лифте. Громов глядит на меня потемневшим, грозовым взглядом, в котором столько всего — утонуть можно. Опускаю глаза, смешавшись, и снова поднимаю — хочу смотреть на него, в него…

Нажимает на «стоп». Что задумал? Хотя, чего это я? Саму ведь тянет, хотя скоро ходить тяжело будет — натерто все.

От частого использования. Или пользования.

Не говорит ничего, просто смотрит. Сглатывает, поведя кадыком. Облизнуть бы его… или не его!

Никогда не пробовала, но почему нет?

Подхожу, пьяная от смелости своей и распущенности. Мы в лифте, и я хочу ему отсосать! Пошлое слово, вульгарное. И ситуация эта на грани допустимого… за гранью даже!

Не целую его, не хочу сбиваться на нежность, после которой Андрей все берет в свои руки. Сама хочу! Вдыхаю мужской запах. Опускаюсь на колени, плюнув на не слишком чистый пол кабины… плевать, грязь отстирается.

В голове хмель, но страшно. Что отступлю из-за неопытности. Спускаю с мужских бедер джинсы и боксеры, и вот уже перед моими глазами его налитый, эрегированный член. Большой, огромный даже… вряд ли поместится, но попытаться ведь я могу?

На головке блестит капелька смазки, и я, как зачарованная, слизываю ее, а затем со стоном обхватываю крупную головку, вцепившись в мужские ягодицы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Ох… Марина!

Стонет, дышит прерывисто. Дыхание громкое, частое, и я кайфую от того, что ему хорошо. Сама возбудилась, хоть всегда и считала, что минет для женщины — неприятная правда жизни, но никак не удовольствие.

Ошибалась!

Приноравливаюсь, ласкаю член, скольжу по его длине ртом. Ласкаю головку языком. Стараюсь не упустить ни сантиметра этой длины. Андрей снова не сдерживается, рычит, за голову схватил, прижимая к своему паху, и врубается в мой рот…

Черт! Вульгарнее и грязнее было бы лишь в туалете клуба. Или в кустах.

Заводит, аж дрожу вся!

Принимаю его глубоко, но хватает меня ненадолго. Гляжу на Андрея снизу вверх, наслаждаясь от его кайфа, но давлюсь. По лицу бегут слезы, и Андрей не сразу это замечает, толкаясь в мой рот.

Заметил. Подхватил меня за руки, повернул к себе спиной, резко стянул джинсы вместе с трусиками. Прогнулась в нетерпении, в ожидании этой наполненности, с яростью таранящей меня, и Андрей дал мне это. Всегда дает.

Сполна.

Грубовато, по-животному даже. Он на грани, я на грани… мы оба на грани. Долбит внушительным членом, натягивает на себя. Пищу от накатывающего оргазма, а он все не останавливается. Укусил меня за шею, и двинул болтом так, что ноги ватными стали…

— Кончай! — приказал.

Содрогаюсь, думаю, что умру сейчас, в эту секунду. Так хорошо, что даже плохо. Андрей напоминает станок, с такой скоростью продолжает врубаться в мое тело. Наконец, сжимает меня сильными руками, терзая пальцами мои бедра, и я сжимаюсь вокруг него, сокращаюсь, продлевая нашу агонию…

— Хотите сказать, что на видео не вы?

Гляжу на мужчин в оцепенении. Они видели.

Все видели, весь университет! Весь город, возможно! Потому так смотрели на меня…

Меня стошнит сейчас!

Не говорю ни слова, ужас накатывает волнами. Кому? Кому это было нужно? И как я, черт возьми, не подумала о камерах, которые висят в лифтах?

Хотя кто о них вообще вспоминает?!

— Мы проведем разбирательство! — повторяет ректор слова Петра Владимировича. — Какой-то студент был первым, кто отправил это видео другому. Но начните с себя. Надеюсь, этот инцидент никак не отразится на репутации университета. Благо, вы больше не наша студентка!

Выбегаю из кабинета, дышу как загнанная. Я и есть загнанная. В угол. Хватаю протянутый мне обходной лист, несусь по коридорам, желая спрятаться, скрыться от всего мира.

Только бы не разрыдаться! Вон сколько студентов, которые и не думали расходиться, а ведь звонок с перемены уже прозвенел. Смотрят, наслаждаются моим паническим бегством.