Я продолжаю утверждать себя шагать вперед, но как это возможно? Я заканчиваю школу, начинаю учебу в университете и поэтому, по умолчанию, должен думать о своем будущем. Что я бы действительно хотел делать, так это писать — для газеты или журнала — но я знаю, что это не более, чем нелепый полет фантазии. Главное — деньги: важно, чтобы я получил работу с приличной стартовой зарплатой и хорошей возможностью зарабатывать в будущем.

Ибо я сильно сомневаюсь, что после того, как устроюсь на работу, наша мать будет продолжать нас поддерживать. Когда я закончу университет, Уилле будет восемь, и потребуется еще целое десятилетие финансовой и практической поддержки. Тиффину понадобиться еще семь, Киту — два… Годы, цифры и расчеты взрывают мне мозг. Я знаю, что Майя также будет настаивать на помощи, но я не хочу зависеть от нее, не хочу быть в ловушке. Если она захочет продолжать обучение, если вдруг захочет воплотить в жизнь свою детскую мечту стать актрисой, то я никогда не позволю семье встать на ее пути. Я никогда не смогу отказать ей в этом праве — в праве любого человека выбрать ту жизнь, которую он хочет прожить.

С моей стороны выбор уже сделан. Забрать детей под свою опеку — вот, чего я добиваюсь с двенадцати лет. Ни одна жертва не будет слишком большой, чтобы удержать мою семью вместе, предстоит пройти еще долгий путь, такой скалистый и крутой, что порой я просыпаюсь по ночам, опасаясь, что упаду. Лишь мысль о Майе рядом со мной делает это восхождение возможным. Но в последнее время, кажется, что жертвы становятся все больше.

Наша мать отчаянно хотела выйти замуж за Дэйва еще в тот момент, когда увидела его. Но тот даже со своим законченным разводом еще не делал ей предложения, очевидно, он не готов брать на себя дополнительный груз в виде еще одной большой семьи. Наша мать уже сделала свой выбор, но теперь, когда мне скоро исполнится восемнадцать, и я законно становлюсь взрослым, я боюсь, что она может окончательно отказаться от нас, лишь бы заполучить кольцо на палец. Каждый раз, когда я заставляю ее расстаться с какой-то частью денег на основные нужды: еда, счета, новая одежда, школьные принадлежности, — она начинает кричать о том, как она бросила школу в шестнадцать и начала работать, ушла из дома и ни о чем не просила своих родителей. Напоминание о том, что тогда у нее не было трех младших братьев и сестер, о которых нужно позаботиться, намекает на то, что она никогда не хотела детей, и нас она завела лишь для того, чтобы порадовать нашего отца, а потом ему хотелось еще одного, пока он не устал от нас и не сбежал, чтобы начать все заново с другой женщиной. Я обращаю ее внимание: тот факт, что наш отец бросил нас, не дает ей волшебным образом права на то, чтобы тоже нас бросить. Но это лишь провоцирует ее и дальше некорректно напомнить о том, что она никогда не вышла бы замуж за нашего отца, если бы случайно не забеременела мной. Я знаю, что она это говорит в порыве пьяной злости, но в то же время знаю, что это правда — вот, почему она всю мою жизнь продолжает раздражаться на меня гораздо больше, чем на остальных. Все это приводит к обычной тираде, что она работает по четырнадцать часов в день, чтобы у нас просто была крыша над головой, и все, о чем она просит меня — так это присматривать за своими братьями и сестрами всего лишь несколько часов после школы каждый день. А когда я пытаюсь напомнить ей, что хотя это и была начальная ситуация, когда отец нас бросил, реальность теперь абсолютно другая, она начинает орать о своем праве на жизнь тоже. В конце концов, я прибегаю к шантажу: мы все появимся у Дэйва с чемоданами в руках, если только она не даст нам денег. Во многом я благодарен ей, что она, наконец, ушла из наших жизней, несмотря на то, что мысли о будущем, нашем будущем, тяжелым бременем ложатся на меня.

Сон снова от меня ускользает, поэтому рано утром я спускаюсь на кухню, чтобы разобрать кучу писем, адресованных маме, копившихся на буфете уже несколько недель. К тому времени, как я заканчиваю их открывать, кухонный стол полностью покрыт счетами, выписками по кредиткам, платежными требованиями… Сзади к моей шее прикасается Майя, заставляя меня подпрыгнуть.

— Не хотела тебя напугать. — Она занимает стул рядом со мной, опираясь босыми ногами на край моего стула, и обнимает колени руками. В ночной рубашке, с распущенными волосами цвета осенних листьев она смотрит на меня широко раскрытыми глазами так же невинно, как Уилла. Ее красота причиняет мне боль.

— Ты выглядишь прямо как Тиффин, когда тот проигрывает и пытается сохранить храброе выражение лица, — поясняет она со смехом в глазах.

Мне удается улыбнуться. Иногда тот факт, что я не могу скрыть свои эмоции от нее, расстраивает.

После смеха повисает тревожное молчание.

Майя нежно тянет меня за руку.

— Расскажи мне.

Я делаю резкий, поверхностный вдох и опускаю голову.

— Просто, понимаешь, будущее и все такое.

И хотя она продолжает улыбаться, я вижу, как меняются ее глаза, и понимаю, что она тоже об этом думала.

— Это длинная тема для разговора в три часа ночи. А какая часть в особенности?

Я заставляю свои глаза встретиться с ее взглядом.

— Примерно с этого момента вплоть до той части, где Уилла поступает в университет или начинает работать.

— Мне кажется, ты немного забегаешь вперед! — восклицает Майя, очевидно, намереваясь избавить меня от такого настроения. — Уилла достойна большего. На днях мне пришлось взять ее с собой в Белмонт, чтобы забрать свою домашнюю работу, которую я забыла, и все были сражены! Моя учительница по искусству сказала, что мы должны записать ее в детское модельное агентство. Так что я считаю, что мы должны вкладывать в нее, и когда ей исполнится восемнадцать, она уже будет ходить по подиуму и поддерживать нас! Еще есть Тиффин. Ходят слухи, что тренер Симмонс никогда не видел столько таланта в таком юном возрасте! А ты знаешь, сколько платят футболистам! — Она смеется, обезумев от своих попыток подбодрить меня.

— Хорошая мысль. А точнее… — Я пытаюсь представить Уиллу, вышагивающую по подиуму, в надежде, что это вызовет искреннюю улыбку. — Это отличная идея! Ты можешь быть ее, э-э, стилистом, а я менеджером.

Но снова опускается тишина. По ее выражению лица становится понятно, что Майя знает — ее тактика не сработала. Она скользит ногтями по моей ладони, ее слова отрезвляют меня:

— Послушай. Во-первых, мы не знаем, что будет с мамой и всей этой финансовой ситуацией. Даже если она выйдет замуж за Дэйва и попытается лишить нас денег, мы сможем просто пригрозить ей, что засудим ее за невыполнение своих обязательств — она слишком глупа, чтобы понять, что мы никогда не пойдем на это из-за социальных служб. И благодаря самому нашему существованию, у нас всегда будет возможность испортить ее отношения — угрозы о появлении у Дэйва для того, чтобы она оплатила счета, пока что срабатывали, ведь так? И в-третьих, к тому моменту, как ты закончишь университет, многое практически поменяется. Уилле будет почти девять, Тиффин будет почти подростком. Они будут ходить в школу сами, будут сами отвечать за свою домашнюю работу. У Кита, может, появится совесть, а если и нет, мы настоим на том, чтобы он устроился на работу или взял на себя часть забот, даже если нам придется прибегнуть к шантажу. — Она улыбается и поднимает мою руку к своим губам, чтобы поцеловать ее. — Самая сложная часть происходит сейчас, Лочи — когда мама внезапно выпала из этой картинки, а Тиффин с Уиллой еще совсем маленькие. Но станет только легче: все наладится, и у нас с тобой будет все больше и больше времени, чтобы быть вместе. Поверь мне, моя любовь. Я тоже об этом думала, и я не пытаюсь все это говорить только, чтобы подбодрить тебя.

Я поднимаю глаза и встречаюсь с ней взглядом, чувствуя, как какая-то тяжесть поднимается у меня в груди.

— Я так не думал…

— Все потому, что ты постоянно занят мыслями о самом худшем сценарии! И потому, что ты все время держишь свои переживания при себе. — Она одаривает меня дразнящей улыбкой и качает головой. — А также ты всегда забываешь о самой важной вещи!

Я пытаюсь тоже улыбнуться в ответ.

— Какой же?

— Обо мне, — торжественно заявляет она, выбрасывая вперед руку и опрокидывая пакет молока. К счастью, он почти пуст.

— О тебе и твоей способности заставлять предметы летать.

— Именно, — соглашается она. — И самое важное то, что я здесь с тобой, готова все переживать вместе и пройти через это — каждый миг рядом с тобой: даже твой самый худший сценарий, если все именно так и произойдет. Ты не будешь с этим один. — Ее голос обрывается, и она опускает взгляд на наши руки, переплетенные пальцы, лежащие у нее на коленях. — Что бы ни случилось, всегда будем мы.

Я киваю, вдруг оказавшись не в состоянии говорить. Я хочу с казать ей, что не могу тянуть ее вниз за собой. Хочу сказать, что она должна отпустить мою руку, чтобы поплыть. Хочу сказать, что она должна жить своей собственной жизнью. Но я чувствую, что она уже знает об этих доступных ей вариантах. И что она уже сделала свой выбор.

20

Майя

— Пятнадцать минут, — просит Фрэнси. — О, да ладно тебе, тогда десять. Лочен знает, что у тебя поздние занятия, поэтому десять минут не сыграют никакой роли!

Я смотрю на умоляющее, обнадеживающее лицо моей подруги, и на мгновение во мне вспыхивает искушение. Ледяная Кола и, возможно, маффин в “Смайлис” с Фрэнси, пока та пытается обратить на себя внимание молодого официанта, которого заметила там — откладывая беспокойную вечернюю рутину домашнего задания, ужина, купания и укладывания в постель — внезапно кажутся нелепой роскошью…

— Позвони сейчас Лочену, — упорствует Фрэнси, пока мы идем по игровой площадке, забросив сумки на плечо, с туманной головой и уставшим телом после длинного, совершенно обычного школьного дня. — С чего ему вообще быть против?