— Вы сами не хотите быть герцогом. Почему вы решили, что я захочу быть герцогиней?

— Справедливо, но позволь заметить, жизнь герцогини гораздо интереснее, чем нахлебницы Солфордов.

— Почему ты решил, что я навсегда останусь в доме Алекса? — огрызнулась Мадлен, хотя прекрасно понимала, что другого варианта у нее нет. — Если я отказала тебе, это не значит, что я не дам согласия кому-то другому.

Ей удалось слегка озадачить его. Мадлен мысленно поздравила себя с этим, но в этот момент Фергюсон наклонился к ней и прошептал:

— Ты можешь выходить за кого угодно, но сомневаюсь, что другой мужчина сможет подарить тебе столько же удовольствия, сколько ты получила прошлым вечером.

У него был такой самодовольный вид, что Мадлен захотелось ударить его сумочкой. Но они были на людях, поэтому она лишь фальшиво улыбнулась ему.

— Не обольщайтесь. На гравюрах я видела кое-что поинтереснее. Возможно, мне стоит поискать их автора? Съездить в Италию или, быть может, на Восток…

И снова она смогла стереть дерзкую ухмылку с его лица. Он нахмурился.

— Ты никуда не уедешь!

Судя по мрачному тону, в нем проснулся тиран и диктатор. Он схватил ее за подбородок, заставляя смотреть себе в глаза.

— И ты еще спрашиваешь, почему я не хочу быть герцогиней? Почему я не хочу выходить замуж за всемогущего герцога, который может только повелевать?

Фергюсон неожиданно свернул с Роттен-Роу и направил экипаж в сторону Серпантина. Он ничего не ответил, и хотя его молчание совершенно не пугало ее, Мадлен хватило здравого смысла больше его не провоцировать. Его плечи были и так напряжены, а руки крепко сжимали поводья. Наконец они остановились возле небольшой рощи. Это было довольно укромное местечко. Он повернулся к ней — и она вздрогнула, увидев каким гневом горят его глаза.

— Так вот почему ты не хочешь быть со мной! Думаешь, я стану таким, как отец?

— Нет, я так не думаю, — Мадлен попыталась успокоить его. — Но постарайся понять, что я чувствую. Родители отправили меня в Англию, а сами остались во Франции, несмотря на опасность, потому что долг перед страной и гордость для них были важнее, чем семейные узы. Тетя Августа и Алекс тоже ставят интересы своей семьи выше моего счастья, и, если потребуется, они сделают все, чтобы защитить себя. В высшем свете долг, деньги, честь, статус — все это ценится выше любви. Я не готова полюбить герцога. Даже если ты сейчас любишь меня, твои обязанности в конечном итоге победят любовь.

— Ничего подобного! — уверенно произнес он. — Мы уедем в Шотландию. Мои управляющие позаботятся обо всем, мы будем свободны.

Мадлен нахмурилась. Кажется, она совершенно запуталась, поэтому решила просто говорить то, что думала.

— Если ты снова откажешься от своих обязательств, то потеряешь остатки уважения и доверия, которое к тебе испытывают сестры.

Он хрипло рассмеялся.

— Мад, ты противоречишь сама себе. Ты не хочешь, чтобы я стал герцогом, который предаст любовь ради долга и статуса, и тут же требуешь от меня выполнения обязательств перед семьей, хочешь, чтобы я пожертвовал нашими отношениями. Где же логика? К тому же я убежден: тебя не устроит ни первый, ни второй вариант.

— Прости. Ты прав, но разве не ты придумал эту ужасную дилемму: либо бежать, либо превратиться в тирана? В самом деле, оба варианта кажутся мне неприемлемыми.

Теперь в его голосе ощущался лед.

— Придумал? Когда мне было десять, умерла моя мать. Отец любил ее, и я никак не мог понять, почему после смерти мамы он стал таким жестоким, почему отвернулся от меня и Элли, почему больше никогда даже не смотрел в мою сторону. Я тогда решил, что сделал что-то не так, что чем-то расстроил его.

Мадлен вздохнула, но Фергюсон не обратил на это внимания.

— Теперь я понимаю, как больно ему было смотреть на нас, ведь мы очень похожи на маму. Но я все равно не могу простить его за то, что он отвернулся от нас. Он должен был оставаться сильным, должен был любить нас, несмотря на горе и боль. Я и себе не могу простить, что точно так же бросил сестру, спасая свою шкуру. Я не жду, что ты простишь меня. Но если я потеряю тебя, Мад… — и его голос затих.

Мадлен почувствовала, что к глазам подступили слезы. Она подумала о том, каким несчастным он стал, потеряв своих родителей. Тогда он был еще мальчиком, растерянным и испуганным.

— Если я потеряю тебя, то превращусь в такого же ожесточенного упрямца, каким стал отец. Я не хочу этого. Поэтому, прости, я не могу отпустить тебя.

Мадлен не ожидала услышать ничего подобного.

— Я никогда не брошу тебя, даже если попросишь. Ты — мое спасение, — с отчаянием закончил он.

Глава 23

Мадлен смотрела на него, потеряв дар речи. Ее зеленые глаза блестели от слез. Внезапно Фергюсон осознал, что он допустил оплошность. Нельзя столь откровенно говорить о своих чувствах. Она ведь совсем невинна. Во всяком случае, была до вчерашнего дня. А подобные речи отпугнули бы и опытную куртизанку. Он плотно сжал губы, решив, что и так наговорил лишнего. В конце концов, он уже получил ответ на свой вопрос: она отказала ему, потому что боялась. Боялась того жестокого, деспотичного мужа, каким он может стать. И только что он продемонстрировал, что ее опасения не напрасны.

— Я не доверяю тебе, — печаль в ее голосе немного смягчила удар. — Но я не хочу терять тебя.

Когда она заговорила, он облегченно вздохнул: значит, еще не все потеряно. Мадлен не приняла его предложения, но и не отвергла окончательно. Кроме того, ее, кажется, не испугала его откровенность. С таким ответом он мог смириться. Он использует каждую минуту, которую она позволит провести рядом с собой, чтобы завоевать ее доверие.

Он поднес ее руку к губам и нежно поцеловал пальцы. Ему хотелось снять перчатку, прикоснуться губами к каждому пальцу, к запястью и в конце концов к ее губам. Но они были в Гайд-парке, и это была Мадлен, а не Маргарита. Поэтому он отпустил ее руку.

— Когда-нибудь ты поверишь мне, я докажу, что достоин твоего доверия. Не забывай, у нас впереди еще две недели театральных вечеров. Я умру, если буду видеть тебя только на балах.

За это время он обязательно переубедит ее. Страстная и чувственная, она не устоит перед соблазном заполучить того, кто способен удовлетворить ее. Однако, услыхав о театре, Мадлен погрустнела и тяжело вздохнула.

— Мы не можем больше встречаться в театре. Вчера ночью, когда я вернулась в Солфорд Хаус, Алекс перехватил меня. Он был в ярости.

Быстро и лаконично Мадлен рассказала о том, что произошло. Она словно хотела побыстрее покончить с этим, чтобы не расплакаться. Фергюсон побагровел от гнева, представив, как после свидания с ним она попала на судилище. Когда она закончила, он уже определил, в какой последовательности отдал бы ее родных инквизиторам. Первой на вертел попала бы Эмили — за предательство, потом Августа — за то, что планировала отправить Мадлен на Бермуды, и наконец, Алекс — за то, что угрожал насильно выдать ее замуж.

— Я же говорил, Эмили — гарпия, — подытожил он.

— Она сделала то, что считала правильным. Она желала мне добра, и я не могу корить ее за это, пусть ее поступок и выглядит не очень хорошо.

Фергюсон решил не спорить: хотя Мадлен и была в обиде на кузину, критиковать ее она, видимо, никому не позволит. Также он решил не комментировать поведение братца, пусть ему и совершенно не нравился его план насильно выдать Мадлен замуж за него. Фергюсону нужно было только ее согласие. Поэтому вместо гневных тирад он сдержанно заметил:

— Я не допущу, чтобы тебя отправили на Бермуды. Я разорюсь, отправляя туда цветы.

Мадлен улыбнулась.

— Но на Бермудах, наверное, не так уж плохо.

Он рассмеялся.

— Если Бермудские острова тебе по душе, леди Мад, то они понравятся и мне. Но, думаю, на две недели поездку можно отложить, если ты, конечно, не решила променять на них свой театр.

Мадлен промолчала и отвела взгляд. Она что-то скрывала.

— Мад, в чем дело?

— Я ни за что не смогла бы отказаться от театра, — сказала она. — Все должно было закончиться в ту ночь, когда мы познакомились, но мадам Легран стала угрожать мне разоблачением, так что я была вынуждена продолжать играть.

— Я думал, ты сама хотела остаться на сцене!

— Да! Я хотела! — воскликнула она. — Я бредила сценой с тех самых пор, когда мы с Эмили сыграли нашу первую сценку из детского спектакля!

— Почему ты не сказала мне? Я мог бы повлиять на мадам Легран.

— Каким образом? — спросила Мадлен. — Я и Алексу не сказала. К тому же это не совсем шантаж. Я люблю сцену. И… — Она запнулась. — Тогда у нас не было бы повода встречаться.

Фергюсон не мог оторвать от нее взгляда. Еще никто и никогда не шел на такой риск ради того, чтобы просто быть с ним.

— Я не бросила бы театр, даже не поступи со мной так мадам Легран. Через две недели закончится наш с нею договор, но я совсем не рада этому.

И в этом была вся Мадлен — способная рискнуть, отважная, опасная. Он с первого взгляда влюбился в нее, а потом, узнав ее доброту и искренность, полюбил всем сердцем. Каждый раз, выходя на сцену, она рисковала. Мало кто мог бы узнать ее. Он и сам никогда бы не узнал, если бы не проследил за каретой. Но все равно это был риск, и Фергюсон мог бы помочь ей. В конце концов, мадам Легран не посмела бы игнорировать мнение владельца театра. Он мог бы просто закрыть театр и тем самым спасти Мадлен от всех неприятностей, но, поступив так, потерял бы ее навсегда, ведь она и так боялась его деспотизма. В любом случае, он предложил ей помощь. С этой мыслью он повернул лошадей назад, к Солфорд Хаусу. Он будет внимательно следить за ситуацией и даже при намеке на опасность заберет ее из семьи, а также позаботится о письмах, которые продолжала писать Каро.