Однако люди знали, кто я такой, и одаривали меня печально нахмуренными бровями и кивками головой, нерешительными приветствиями и добрыми пожеланиями, все из которых я возвращал и продолжал двигаться дальше. За исключением одного мужчины, парня, владевшего книжным магазином, который был хорошо знаком с моим отцом, постоянным покупателем. Он предложил мне работу на полставки. Я согласился.

В утро вторника, почти через три месяца после взрывов, я выходил из «Старбакса» с кофе, когда ко мне приблизился мужчина в сером шерстяном пальто.

— Парень из книжного? — спросил он, указывая на меня.

Я его не узнал, но он однозначно бывал в книжном. На вид ему было около сорока. Темные волосы были зачесаны назад. Нос покраснел от холода. Я заметил, что на лацкане у него была булавка с красными буквами «E» и «R» в сочетании с другими знаками отличия. Этот знак был символом того, что когда-то он служил в Британской Королевской военной полиции.

Я просто кивнул.

— Ты сейчас на работу направляешься? — спросил он.

Я отпил кофе, на самом деле, не горя желанием разговаривать с ним, но у меня не было причины испытывать раздражение по отношению к парню.

— Конечно.

— Что ж, возможно у тебя есть пара минут в запасе?

У меня были эти минуты, но располагать ими и иметь желание использовать их для болтовни на тротуаре — совсем разные вещи.

— Две минуты. Буквально. — Выражение его лица изменилось с дружелюбного на серьезное. — Идем со мной.

Разговор с незнакомцем на улице не был для меня чем-то привычным, но я все равно пошел с ним.

Мы сделали несколько шагов, прежде чем он присел на скамейку и сказал:

— Присядь.

Я сел.

Он на меня не глядел. А смотрел прямо перед собой, как и я. Мы оба рассматривали наши отражения в темном стекле витрины.

— Я кое-что знаю, — начал он. — Знаю, кто ты. Что ты потерял. Знаю, что произошло с твоей жизнью с тех пор, как все случилось.

Он прервался, когда мимо нас по тротуару прошла группа людей.

Прежде, чем парень смог продолжить, я повернулся к нему и спросил?

— Кто вы?

— Пока не важно, но посмотрим, доберемся ли мы до этой части. — Он все еще смотрел вперед. Затем скрестил ноги и сложил руки на коленях. — Это то, что тебе нужно знать сейчас. Тебе кажется, что ты все потерял, Дэниел. Но одна вещь осталась.

Я отпил кофе. Практически не нервничая. К тому времени я почти утратил к этому интерес.

— Что это?

— Только одна вещь, — повторил он. — Но это одна из тех вещей, которые заставляли мир вращаться еще на заре человечества. — Его голова медленно поворачивалась в мою сторону, пока наши взгляды не встретились. — Жажда справедливости.

— Ты имеешь в виду месть, — быстро сказал я.

Он покачал головой, потом оглянулся на витрину.

— Нет.

— В чем разница?

— В мотивации. Оправдание. Нежелание правительств вершить правосудие. В твоих чувствах, Дэниел, нет ничего неправильного. — Он встал. — Подумай об этом немного. Мне кажется, две минуты прошли, но я вернусь завтра в это же время. Встреться здесь со мной.

К обочине подъехал черный седан. Парень сел на пассажирское сидение и испарился еще до того, как я смог отреагировать.

Какого хрена только что произошло?

На следующий день я обнаруживаю, что пропускаю работу, и меня везут на ферму в часе езды на север. Весь прошлый день я провел, прокручивая у себя в голове этот странный диалог. Всю ночь думал об этом. И по дороге на работу этим утром решил присесть на скамейку и подождать парня.

Овцы и лошади прогуливались по склонам фермы. Рядом с большим прудом росло множество деревьев. Там были конюшни и большие постройки, похожие на склады. Что выделялось больше всего на этой территории, так это дом.

Огромный. Богатый. На грани того, чтобы называться замком.

Парень подъехал к центральному входу и сказал заходить внутрь.

Я провел два часа, беседуя с мужчиной по имени Ричард Атертон, сидевшим в большом плюшевом кресле с ходунками перед ним. Он мог сойти за близнеца Уинстона Черчилля.

Его возраст приближался к восьмидесяти, нефтяной и газовый магнат, инвестор в сфере технологий, а еще — дилетант в финансировании наемников.

Поэтому пригласил меня в свой дом.

— Чеченцы убили моего сына, — сообщил он. — Единственного сына.

Он имел в виду террористов, приехавших из Чечни. Они были главными подозреваемыми после взрывов, убивших моих родителей и сестру. Другие группы из разных стран региона — Кавказского региона — были на первом месте в списке, но все подозревали чеченцев, потому что они совершали нападения на российские цели в своей кампании за сепаратизм.

Мистер Атертон потерял сына в другом взрыве в московском метро, произошедшем за четыре месяца до трагедии, унесшей жизни членов моей семьи.

Он сел напротив меня, голос был размеренным и низким. Странный успокаивающий эффект, учитывая тему обсуждения.

Я молчал, едва ли в состоянии осмыслить то, что слышу.

— Они никогда не показывали записи с камер наблюдения, — произнес мистер Атертон. — Чертовы русские и их гребаная секретность. Твердо верю, что, покажи они это видео, возможно, наше правительство и другие стороны приняли бы меры. В тот день умерли еще шестнадцать американцев. Но они ничего не сделали с этим.

Я также был взбешен тем, что не было предпринято никаких ответных действий против террористических групп, осуществивших взрыв. Нет, это произошло не на британской или американской земле, но это была явная угроза. Британцы и американцы уже стали жертвами. Чего же они ждали? Я часто задавался этим вопросом.

— Вы когда-нибудь думали об этом, мистер Уоттс? Почему мы никогда не видели записей с камер наблюдения?

— Все время.

Мужчина, одетый во все белое, внес поднос с чайником и двумя чашками. Атертон предложил мне чай, я согласился.

— Чеченцы, — сказал он, — смертельные враги русских. И все же русские, несмотря на то, что многие из них были убиты этими животными, почему-то до сих пор скрывают истинную природу этих абсурдных нападений. Русские убьют чеченцев, когда у них будет шанс, но не позволят остальному миру увидеть, насколько плохи чеченцы. В этом нет никакого смысла. Ни капли здравого смысла.

Он выглядел сбитым с толку. Я знал, что он чувствует.

— Если только, — продолжил он, — вы не учитываете этого: они не могут полностью скрыть нападения, но могут в какой-то степени управлять точкой зрения общественности на мировой арене. И так как они проделали жалкую работу по выслеживанию этих монстров и привлечению их к ответственности, они не позволят остальным из нас увидеть, насколько это было ужасно.

Следующие несколько минут он пояснял, что у него были хорошие связи в Британском парламенте, в частности, в разведывательной сети. Он мог получить любую нужную информацию. И получил.

Он взял пульт дистанционного управления и прежде, чем я смог моргнуть, уже смотрел засекреченные видео с камер наблюдения на московской станции метро. Связи Атертона раздобыли копию и передали ему.

— Теперь смотри, — произнес он, когда мы присели и смотрели на то, что выглядело как нормальное утро на любой из станций метро где угодно в мире.

До взрыва.

Я видел это впервые. Мне пришло в голову, что я был одним из тех немногих людей, видевших эту запись.

Мистер Атертон проигрывал ее, перематывал, проигрывал и снова перематывал. Мы снова и снова целых три минуты смотрели на взрыв. Может прозвучать не так уж и долго, но, когда вы говорите о взрыве, длящемся не более десяти секунд, и знаете, что ваша семья была именно там, это чертовски много времени.

Он продолжал поддерживать эту последовательность: взрыв. Люди отлетают от ударной волны. Люди бросали то, что несли, и убегали от того, что осталось от вагона. У некоторых не хватало конечностей. Некоторые падали на землю, погибая от ран.

Атертон наконец перестал перематывать, хотя остановил изображение на моменте, где была видна самая первая вспышка.

— Правосудие, мистер Уоттс. Я хочу справедливости. Ты хочешь справедливости. — Его голос звучал как закадровый голос в кино, пока я смотрел на экран телевизора. — Я бы сделал это сам, если бы не чертовы ходунки.

Я об этом не подумал. Даже не хотел знать плюсы и минусы. Даже не был уверен, что он делает предложение. Это не имело значения.

Перевел на него взгляд.

— Я в деле.

Следующие четыре месяца я каждый день приезжал на ферму мистера Атертона и тренировался с группой других девяти парней.

Они все были моего возраста или на пару лет старше. У каждого из них член семьи погиб от взрывов. У каждого был опыт в полиции или армии. Каждый подписался вступить в группу Атертона из десяти человек, чтобы отправиться в Чечню и убить лидеров ячейки, организовавших взрывы в московском метро.

Атертон нанял трех отставных офицеров, которые служили в антитеррористических подразделениях спецназа британской армии. Они тренировали нас физически и умственно для этой работы. Они проанализировали разведданные, которые мистер Атертон купил у одного из агентов британского правительства, и создали копию комплекса террористов, построенного в одном из его складов.

Они никогда не говорили, когда мы приступим к выполнению миссии. Каждый день я просыпался с мыслью о том, что этот тот самый день. Спустя четыре месяца тренировок этот день наконец настал.

Я до сих пор не знаю, кто управлял самолетами и вертолетами. Не знаю, где мы взлетели и куда приземлились.

Все, что знаю, это то, что мы были на чеченской земле менее чем через двадцать минут.

К тому времени, как мы возвращались в Англию, двадцать два из самых разыскиваемых чеченских террористов были мертвы.

Я стрелял и убил шестерых из них.

Ко времени нашего приземления и на пути из аэропорта на ферму Атертона, я перестал думать о том, частью чего недавно стал. Мысли повернулись в сторону вопроса: что дальше? Вернуться к розничной торговле? Может, пойти учиться? Какого черта делает человек после того, как совершил нечто подобное?