Глава 23

Садики, домики, Пилар не могла уследить, куда же ее ведут. Она только следила за черной шалью идущей впереди женщины и старалась не отстать, не отстать! Нечаянная эта гонка на какой-то миг заняла все мысли Пилар, и поймав себя на этом, она удивилась. «Горе-то казалось неизбывным, а вот вдруг взяла да забыла». Теперь ей показалось, что они уже вышли из города — иначе откуда эти палисадники и виноград?! И потом опять сообразила, что даже и не знает, в городе она остановилась или в деревеньке — так дорогой была подавлена, ехала и не видела ничего вокруг. «А обратно?» — невольно спросила она себя. И хотела окликнуть цыганку, спросить ее, но не решилась. Та сама обернулась и сказала спокойно, без улыбки:

— И обратно проведу.

Пилар, так и не вымолвив ни слова, растерянно улыбнулась. И опять она следит за плавно колышащейся шалью. Уже темнеет, темная шаль сливается с чернотой. Пилар кажется: еще миг, и шаль растворится в темноте, а Пилар останется одна в этой глухомани. Но она не ропщет, она и так одна и во тьме.

Вот, кажется, и пришли. Цыганка идет по дорожке к дому. Почему же дом-то такой мохнатый? Ах, да это плющ, что увил его до самой крыши, окошки едва-едва различишь.

Цыганка отворила дверь и ждет, пока Пилар войдет. Пилар входит. В доме еще темнее, чем на улице, и Пилар застывает, не решаясь двинуться дальше. Цыганка засветила лампу. Стол, по стенам полки с посудой, в глубине очаг — нехитрая обстановка деревенского домишки.

— Садись, — кивает цыганка. — Устала? Но знай, мука твоя позади.

Пилар садится за стол и согласно кивает в ответ цыганке. Ей тоже кажется, что все позади, после того, как она наплакалась и в нее вошла звенящая пустота. Все, все давно позади.

Цыганка достала карты, стала тасовать их и раскладывать. Необыкновенные карты — большие, с причудливыми картинками.

— Сперва погляжу твое прошлое.

Цыганка смотрит в ее прошлое, а Пилар — на цыганку. Сухое темное лицо, нос с горбинкой, а сколько лет, не скажешь, — может, двадцать, а может, сто.

— От первой любви родила ты ребенка, но любовь ушла, и ребенок не с тобой.

Пилар опять согласно кивнула: да-да, так оно и есть.

— Не твоя это была судьба, у него своя дорога, он на нее и вышел.

Да, у Альберто своя дорога, любимое дело, и с Кати ему хорошо. Вот теперь и ребенок у них будет.

— И в отцы своему ребенку его не бери, родил, и ладно. Твоему ребенку назначен особый путь. А у того еще дети будут, вот им он будет отец.

Да-да, и это правда, путь такой назначен, что и в отцы никого уже теперь не возьмешь. Особый путь у ее мальчика.

— Долго ты вокруг другого мужчины ходила, все звала его, все ждала. Но и он не твоя судьба. Запретный это мужчина.

Перед глазами Пилар сразу возникло лицо Карлоса, и ощущение тоскливой безнадежности вновь коснулось ее сердца.

— Не печалься! Отмучилась, — проговорила цыганка.

«Отмучилась!» — эхом повторила про себя Пилар.

— А теперь посмотрю я для тебя будущее, — сказала цыганка и вновь качала раскладывать карты.

— Ищешь ты своего сына и не надеешься на встречу, — проговорила она.

— Не надеюсь, — подтвердила Пилар.

— А он ждет тебя, — строго глядя на нее, сказала цыганка.

«Слава Богу», — подумала Пилар. Только сейчас она начала понимать, какую встречу пророчит ей цыганка, но не испугалась, а даже будто обрадовалась и повторила про себя:

«Отмучилась, отмучилась».

— А скоро я с ним встречусь? — осмелилась задать она вопрос.

— Скоро, скоро. Вот завтра поедешь, но не торопись. Поезжай неспешно, со встречными людьми по дороге беседуй. И ночь ночуй там, где ребенок твой ночевал, на постели его спи. Я тебе травку дам, перед сном выпьешь, а там и свидишься.

Еще отчетливее поняла Пилар, о чем толковала ей цыганка.

— Хорошо, — ответила она, — выпью. И тогда мы с ним уже не разлучимся?

— Тогда уже нет, вместе будете.

— А его мать? У него ведь есть приемная мать, и она его очень любит…

— Любит, они и сейчас вместе и вместе тебя ждут.

— А я с ней полажу? — робко спросила Пилар.

— Поладишь, поладишь, — пообещала цыганка.

«Что же это я спрашиваю такие глупости? — подумала Пилар. — Там-то ведь все друг с другом ладят. Уж они-то, наверняка, в раю. Неужели и я рай заслужила?»

— Легче тебе стало, красавица? — спросила цыганка.

— Легче, — ответила Пилар.

— А чего нерадая сидишь, ведь свидеться хотела, вот и свидишься. Или не веришь мне?

— Верю. Как такому не поверить?

— Ну то-то.

Цыганка встала и пошла в дальний угол к сундуку, зашуршала там чем-то, вернулась и подала Пилар крошечный пакетик.

— В воде теплой раствори и перед сном выпей.

Пилар взяла, подержала в руке, потом торопливо убрала в сумочку.

— Сколько я должна вам? — спросила она.

— За гадание не беру, а на бедность дай, сколько не жалко.

После того, как Пилар узнала свое будущее и даже подержала его в руках, ей ничего не было жалко, и она протянула цыганке, что подвернулось ей под руку. Подвернулось, видно, немало, потому что цыганка сказала одобрительно:

— Щедра, щедра, красавица. Но и радость у тебя будет немалая. А теперь пойдем, обратно отведу. А то, глядишь, заблудишься.

Они вышли за порог. Над зубчатыми виноградниками нежилась счастливая луна. Тянуло холодом с гор. И пахло последними осенними розами. Было тихо-тихо в этой маленькой уснувшей Вселенной, — ни звука, ни шороха. Темной тенью скользила впереди цыганка. И за ней неровными, неуверенными шагами спешила Пилар, прижимая к груди сумочку, как величайшее сокровище.

Скоро они уже шли по мощеной камнями улице. Улица вильнула раз, другой и вот — приветливо светится окошками деревенская гостиница.

А темная тень, что указывала Пилар дорогу, сгинула.

Пилар торопливо вошла, поприветствовала хозяйку, что сидела и считала выручку. Все здесь было привычно, обыденно, буднично.

— Поужинаете? — спросила хозяйка.

Пилар кивнула.

— Внизу или в номер принести?

— В номер.

— Разносолов нет. Хотите отбивную, а то творог и простоквашу принесу.

— Простоквашу, — ответила Пилар, — и отбивную, — добавила она.

— Сейчас принесу.

Пилар поднялась к себе в номер и огляделась — кровать, тумбочка, столик, ее вещи, сумка. А внизу стоит и ждет ее машина. Что за бред в конце концов?! Они же живут в двадцатом веке!

Но разве этот век избавлен от смерти?

Хозяйка постучала, внесла поднос под салфеткой, расставила на столе еду, прибор.

— Может, винца принести? У нас свое. Чудо что за вино!

— Принесите. Только простоквашу тогда не надо.

Пилар ела: мясо было сочное, вкусное, вино ароматное. Луна за окном поднялась повыше и побледнела.

«Завтра, — подумала Пилар, — нет, не завтра, еще послезавтра…»

Когда хозяйка пришла за посудой, Пилар уточнила у нее свой маршрут.

Флора сказала ей, до какой станции доехали сеньора Альварес с сыном. Оказалось, не так уж это и близко.

— А главное, дорога не слишком хорошая, — добавила хозяйка.

— Я не тороплюсь, — сказала Пилар.

— Будить вас?

— Нет-нет, я сама встану. Я не тороплюсь, — повторила она.

И уже раздевшись, сидя на кровати, взяла сумочку, раскрыла и достала пакетик. Посмотрела на свет, понюхала. Пахло чем-то пряным, острым.

— А он вас ждет, — услышала она голос цыганки.

«Отмучилась» — пронеслось в голове, и Пилар заснула.


Федерико Корхес имел все основания быть довольным собой. Мнение полицейских из Сан-Кристобаля, расследовавших дело о поджоге, сводилось к тому, что неведомые поджигатели, проникшие ночью через окно гостиной в номер Гальярдо, действовали исключительно в целях ограбления, поскольку никаких следов драгоценностей, принадлежащих Ирене Гальярдо, обнаружено не было.

Подозрение пало на одну террористическую группировку, пополнявшую свои средства за счет обыкновенного шантажа и бандитизма, которая орудовала где-то в Колумбии и имела базу неподалеку от границы; эту базу колумбийские власти до сих пор обнаружить не сумели. Ирена уверяла полицейских, что целью поджога было убийство ее мужа, Хермана Гальярдо, и те делали вид, будто отрабатывают и эту версию, хотя никто не поверил бедной женщине: ясно, в ту ночь она испытала такое потрясение, что ей могло померещиться самое невероятное. Полиция считала, что убийство не было преднамеренным: просто Херман вдруг увидел поджигателя или поджигателей, если их было несколько, ввязался с ними в драку, получил смертельный удар в висок и упал замертво, после чего убийца или убийцы, облив труп бензином, скрылись через окно гостиной.

Федерико предложил Эстеле свои услуги по организации похорон, и получил на это согласие. Более того, Эстела предложила ему некоторое время пожить в ее доме, что, собственно, и входило в его планы. Ведь Карлос Гальярдо на похороны так и не приехал, а Федерико было поручено дождаться его и проследить за дальнейшим развитием событий.

…Стоя в скорбной толпе на кладбище и следя за тем, как могильщики бережно опускают гроб в землю, Корхес, сохраняя на лице выражение глубокой и искренней печали, про себя произносил насмешливый монолог:

«Прощай, мой товарищ, незадачливый Рикардо! Ты сослужил мне хорошую службу! Напрасно будет ожидать твоего появления окружной прокурор… Тебя заклали, как тельца, во имя Хермана Гальярдо… Уж не знаю, удастся ли мне утешить его мнимую вдову. Куда охотнее, Рикардо, я бы занялся утешением дочери хозяйки, Аны Росы, удивительной, надо сказать, девушки… Итак, прощай, дорогой товарищ, пусть земля тебе будет пухом! Ты уже, должно быть, на небе, там не жалуйся ангелам на меня: каждый из нас делает то, что ему поручили, и у кого-то это получается лучше, а у кого-то похуже, и тот проигрывает».