— Ой, я не Аня, я ее сестра-близнец, — опустив свое стекло, наконец произнесла я.

— Мадлен? — ничуть не задумываясь, произнес Лукьянов, приподняв брови.

— Она самая.

— Так передай Ане, что она наказана. Все субботы июля дежурит она. А еще один косяк и август она тоже будет куковать в больнице. Передашь?

— Обязательно. Ну… до свидания. С Богом, — поднимаю правую руку и перекрещиваю Лукьянова.

— И не надейся, — закрывает окно, не дав мне сказать, что это не то, о чем он мог подумать!

Блин, блин, блин!!!

* * *

На отделение поднимаюсь со страхом, но тем не менее в весьма приободренном состоянии. На часах двадцать минут девятого. Ну что ж, отлично. Стучусь в кабинет, но никакого ответа не получаю.

— Дверь открыта. Можешь заходить, — резко поворачиваюсь к позади стоящему Лукьянову.

— Доброе утро, Богдан Владимирович. У меня руки заняты, вы не могли бы открыть мне дверь, а то мне ручку неудобно дергать.

— А ты уже говорила со своей сестрой близнецом? — осматривает меня с ног до головы, акцентируя внимание на ногах.

— Да, перебросились парой слов, — как ни в чем не бывало бросаю я.

— Я всерьез опасаюсь за твое психическое здоровье. У меня есть знакомый психиатр. Могу дать визитку. Будет совершенно бесплатно.

— Не беспокойтесь. Мой брат владелец частной клиники, если понадобится, я обращусь к нему сама, и он найдет мне подходящего врача. Но думаю он мне понадобится аккурат после окончания практики.

— Ты лучше поторопись и обратись сейчас. Кстати, я с кем сейчас разговариваю? С Мадлен или Аней?

— С… Мадланей.

— Ну окей, Мандланя, — открывает мне дверь, пропуская меня вперед.

— Мадланя, — быстро поправляю его, подавляя в себе улыбку. Чему я, блин, радуюсь? Ах да, точно, у меня в воскресенье свидание с Юсуповым. Трам-пам-пам. Захожу в кабинет и… спотыкаюсь. Причем так сильно, что едва удерживаю в руках стаканчики с кофе и тортом. Перевожу взгляд на Лукьянова и понимаю, что это сделал он!

— Вы… вы…

— У тебя заикание?

— Вы сделали мне подножку!

— Не выдавай желаемое за действительное, — спокойно произносит он, проходя в кабинет. Берет со стола мобильник и усаживается на диван. — Итак, спрошу еще раз, ты смертница, Мандланя?

— Никак нет. Это вам, — как можно спокойнее произношу я, а у самой в душе полный раздрай. Протягиваю ему стаканчик с кофе и торт. Ну вот за что он мне сделал подножку?! Хуже всего, что Лукьянов не берет ни стаканчик с кофе, ни торт. — Я туда не плевала, клянусь. Мадлен тоже.

— Верю. Однако, если я протяну руку к напитку, ты совершенно «случайно» опрокинешь кофе на меня. У тебя очень говорящее лицо, Мандланя. А вот дальше я заставлю тебя не только вычищать мне брюки, но и производить реальный осмотр моих ошпаренных гениталий. Оно тебе?

— Все что угодно, только не ваши гениталии.

— Звучит как вызов. Поставь кофе и торт на вот этот столик.

— Я, кстати, последние деньги потратила, чтобы задобрить вас «Захером» и капучино.

— А ты попроси денег у Егора, он подкинет. Правда, когда будешь брать у него бабки, не забудь, что это мои деньги. Кстати, на будущее — это неверный ход.

— О чем вы сейчас говорите?

— О том, что прося у Егора отмазать тебя от субботнего дежурства и уходить вовремя с практики — это крайне тупо и нагло с твоей стороны. Ты ведь не совсем дура и должна понимать, что это будет действовать тебе только во вред. Я не шучу, Аня, еще один косяк и я поставлю тебе неуд к концу практики. А с первого августа ты снова придешь ко мне. Подумай, прежде чем что-то делать.

— Я не просила ничего у Егора! — ставлю стакан с тортом на столик. Ну как так, блин?!

— Женщине не нужно ничего просить прямо. Она может воспользоваться другими способами. Не словесными, благо, у представительниц прекрасного пола много хитростей. Присаживайся. Давай, давай, — хватает меня за запястье и тянет к себе на диван. — Скажи мне, Аня, чему ты научилась за двадцать один год жизни?

— Так всего и не упомнишь сразу, — деловито сообщаю я, положив ногу на ногу.

— А ты вспоминай. Хорошо, что мы пришли с тобой раньше начала рабочего дня, время есть.

— Чему я научилась к двадцати годам…. ну, первое, что приходит на ум — всегда мыть тарелку после гречки.

— Ммм… хороший навык, — подает мне стакан кофе, сам же отпивает напиток. — После пюрешки, кстати, тоже. Что еще?

— Если внутренний голос говорит надеть шапку, значит надо ее надеть, несмотря на то, что ты в ней выглядишь как некоторое латексное изделие.

— Молодец. Что еще усвоила к своему полному совершеннолетию?

— Если снится, что ты писаешь, то лучше проснуться, — на мои слова Лукьянов впервые за несколько минут меняет выражение лица. Проще говоря, он подавляет в себе улыбку.

— Я поражен тобой, Аня. Ты первый человек, который называет такие навыки. Да, что-то в тебе определенно есть, — задумчиво произносит он, отпивая кофе. — Ладно, у нас есть двадцать минут для проверки твоих знаний. После этого ты идешь в сестринскую принимать душ. Или воспользуйся спиртовыми салфетками, дабы смыть с себя запах духов. Штукатурку с лица желательно тоже смыть. Я тебя уже видел без нее. Твои веснушки вполне себе милые, мужской пол ты ими не напугаешь. Дальше ты стрижешь свои ногти и смываешь лак. Ну и туфли. Либо пойдешь босиком, либо в тапках, которые я тебе дам. Тут уж даю тебе право выбора. Надевай халат и пойдем на урологию.

— На моих ногтях — гель лак, он просто так не смоется, я записана в салон на завтра. Каблуков на мне — нет. Духи я сменила на нейтральные. Волосы убраны!

— К двадцати одному году ты не усвоила главное умение — слышать и слушать. Я сказал — ты выполняешь. Все просто. Перчатки не забудь. Переодевайся. Закрывай кабинет и топай на урологию.

Не знаю, как этот человек умудряется при спокойном тоне вызывать во мне нехарактерную агрессию. Во мне бушует бешенство. Но самое дурацкое, что я ничего не могу с этим поделать.

— Была бы на тебе нормальная обувь, ты бы пришла на две минуты раньше. Если хочешь, снимай их и ходи босиком прямо сейчас.

— Бегу и падаю.

— Оно и видно. Итак, мы будем проходить мочеполовую систему на больном. Будь добра, соберись и покажи все свои знания и умения. Велком, — открывает дверь, пропуская меня в палату. — Еще раз добрый день, Анатолий Викторович. Это моя помощница Анна Михайловна. Она у нас будущий уролог и если вы все еще согласны, она проведет ваш осмотр, ну и, конечно, опрос.

— Конечно, согласен. Такую прелесть сто лет не видал, — радостно произносит мужчина лет шестидесяти, улыбаясь беззубой улыбкой. — На все отвечу и все покажу, если милейшая Анна Михайловна ответит мне на один вопрос.

— Давайте, попробуем, — уверенно произношу я, надевая перчатки.

— Коль мы на интимные темы будем общаться, хотелось бы, так сказать, сродниться. Расскажите мне, Анна Михайловна, о вашем первом половом опыте, — резко перевожу взгляд на Лукьянова, который как ни в чем не бывало смотрит на меня.

— Что же вы застыли, Анна? — не скрывая улыбки, выдает Лукьянов.

— О первом половом опыте… Кажется, это был паркет. Или ламинат. А может в один день паркет и ламинат.

— Мы с вами безусловно сработаемся, Анна Михайловна. Я готов, — смеясь, произносит мужчина и тут же убирает одеяло. Резко опускает штаны вместе с трусами вниз, так, что я даже не успеваю у него ничего спросить. Мать моя женщина, к такому меня жизнь не готовила…

Глава 11

Жизнь не готовила, а вот я, по воле случая, подготовилась. Хотелось бы сказать, что не бывает таких удачных совпадений, но вот оно смотрит на меня — искривленный по самое не могу, любимый мужской орган. Болезнь Пейрони. Трам-пам-пам. Знала бы я об этой болезни, не проштудировав вчера кучу литературы? Конечно же, нет. Никогда бы не подумала, что буду рада в живую видеть это, еще и со столь специфичным внешним видом. Поворачиваюсь к Лукьянову и не могу скрыть улыбку. Тот, кажется, не ожидал от меня такой реакции. Ну сейчас я так блесну знаниями, что ты и вякнуть не сможешь. Сам поди меньше меня знает в этом вопросе. А Анечка постаралась. Анечка — молодец. Анечка полночи про сардельки с почками читала. И по ходу у Анечки и вправду шизофрения. Да ладно, пофиг. Мадлен, твой выход.

— Богдан Владимирович, у вас случайно нет транспортира?

— Мадлен, будьте добры, передайте Анне, чтобы она вернулась в это грешное тело и свои маленькие игры с транспортирами оставила для вечера. А сейчас проводите опрос, ну и раз пациент разделся, параллельно осмотр.

— Вы удивитесь, Богдан Владимирович, но для осмотра он мне и нужен.

— Линейка и транспортир есть у меня, — радостно произносит наш пациент, потянувшись к полке. — Карандаши еще есть и циркуль. Циркуль не нужен?

— Острые предметы Анне Михайловне лучше вообще не давать.

— Мне будет достаточно транспортира, — как можно вежливее произношу я.

Еще бы знать как правильно пользоваться этим самым транспортиром. Это не должно быть сложно, тем более я в перчатках. Просто приложить.

— Скажите, Анатолий Викторович, как давно вы заметили искривление?

— Эмм… я его особо и не замечал. Есть и есть. Давно, наверное.

— Вы потеряли длину, если да, то насколько?

— Длину? Не, не терял я вроде длину. У меня просто все опухло и болит, — странно, но никакого отека и воспаления я не наблюдаю.

— Мочеиспускание затруднено?

— Нет. Но часто хожу.

— Эректильная дисфункция? — мать моя женщина, если я правильно измерила угол, он аккурат шестьдесят градусов. А это уже граница тяжелого искривления.

— Нет.

— Значит жалуетесь только на боль и отек, я правильно понимаю?